Анна Шехова - Трудно быть ангелом
Страсть Тима была в самом разгаре. И хотя он виделся с Настасьей всего дважды или трижды в неделю, мне казалось, что ее дух прочно поселился в нашей квартире и прячется за каждой дверью. Редко какой вечерний разговор обходился без обсуждения этой темы; впрочем, роли были давно распределены и вызубрены наизусть. Тим, заваривая невыносимо горький матэ и глядя сквозь меня, говорил о том, что он чувствует себя между мной и Настасьей как между двумя жерновами. На его месте я бы употребила более изысканную метафору – как между Сциллой и Харибдой, поскольку это сравнение ближе к истине: каждая из нас по-своему старалась поглотить его. Я же, как обычно, исполняла роль Ангела. Разумеется, не бескорыстно. Жертвы – чем бы мы ни жертвовали – редко бывают бескорыстными: даже Авраам, поднимая нож над Исааком, рассчитывал заслужить этим любовь Господа. Царевич Сидхартха пожертвовал семьей и короной, надеясь этим выкупить для себя истину. Я знаю только одного парня, чья корысть при самопожертвовании весьма сомнительна или, во всяком случае, не сопоставима с муками. Но и тот, всходя на крест, выполнял волю небесного Отца.
Я жертвовала своими желаниями как пешками в тонкой женской игре «крестики-нолики», где полем выступало сердце любимого мужчины. Ах, Настасья устроила ему очередную истерику? Ну что же, мы обойдемся без истерик. Она ревнует? О какая глупость! Нам, Ангелам, она не свойственна. Ему с ней бывает трудно? Не будем добавлять сложностей. Он не может говорить с ней откровенно? Зато может со мной.
Я прикладывала все усилия, чтобы наша жизнь текла так же, как раньше. И упорно делала вид, что это возможно.
Ночью мы засыпали в обнимку, и я прижимала руку Тима к своему животу. Он целовал мою шею, и, пока мы молчали, все казалось прежним. Утром я, как обычно, вставала на полчаса раньше, чтобы успеть сделать гимнастику, принять душ и поставить кофе. Потом будила его, стягивая одеяло и щекоча пятки. Он отбрыкивался и мычал во сне, уже проснувшись, но не открывая глаз.
– Ну что за манера будить сонных животных! – бурчал он. – Нет чтобы поцеловать, почесать за ухом, принести кофе…
– Поцеловать?! Это ты зря сказал! – Я срывала одеяло и набрасывалась на Тима с поцелуями.
Я любила смотреть на него по утрам в момент пробуждения. Еще без наведенного глянца, без тщательно подобранного выражения лица, без своих винтажных жилеток и шляп, взгляд из-под которых смутил ни одно женское воображение, сонно моргающий, растрепанный, с надутыми губами, он вызывал у меня приступы такой нежности, от которой щемило внутри, как от воспоминаний.
– Как же я тебя люблю! – шептала я, присаживаясь на край кровати и касаясь пальцами его лица.
– Как? – Он отвечал мне лукавым взглядом.
– Сильно-сильно!
– Ага, и все равно сейчас начнешь торопиться на работу, – с нарочитой досадой тянул он.
Мы завтракали, не одеваясь, и, как и раньше, я клала ноги к нему на колени. Потом он застегивал мои ботинки и провожал меня на работу. Тим был первый мужчина, кто приучил меня к этой роскоши: другие ограничивались только тем, что подавали пальто.
Он крепко целовал меня на прощание, дверь закрывалась, скрывая его, обнаженного и такого же невыносимо красивого, как и пять лет назад.
И, пока я спускалась по лестнице и под прикрытием кленов брела по бульвару к метро, мне даже удавалось поверить, что ничего страшного не случилось и все самое главное в наших отношениях по-прежнему живо.
Эта вера блекла в течение дня и теряла силу к вечеру, особенно если я знала, что сегодня мне придется ужинать наедине с монитором.
Пока я мучилась от нехватки ясности, Анечка по-прежнему страдала от дефицита секса. Интимная жизнь в ее браке все больше напоминала трагикомедию. Хотя для самой Анечки трагичного было куда больше, чем смешного. Вадим, как и любой мужчина со стеклянным самолюбием, никогда бы не сознался в том, что у него проблемы с потенцией. Поэтому свое нежелание заниматься сексом с любимой женщиной он мотивировал то усталостью, то плохим самочувствием, то просто отсутствием настроения. Постепенно близость в их отношениях стала событием, которое по редкости можно сравнить с календарным праздником. «И то, знаешь, праздники теперь случаются чаще», – заметила как-то Анечка в ответ на это сравнение. Но если ее мужа подобный расклад вполне устраивал, то саму Анечку – ни в малейшей степени.
Я ее вполне понимала: на мой взгляд, отношения, в которых нет секса, вряд ли заслуживают названия брака – даже если паспорта обоих людей аккуратно проштампованы в ЗАГСе.
– Ну, конечно, если ты решила остаток жизни посвятить усмирению плоти и подвижничеству – то это вполне подходящее начало. Но при чем здесь брак? – спросила я Анечку при очередной встрече под запах кофе.
Анечка только вздохнула:
– А что делать? Заводить любовника? Но ты же знаешь: при всем желании лгать у меня получается хуже, чем вышивать крестиком. А вышивку я последний раз практиковала в пятом классе.
– А для развода ты еще не созрела?
– И не думаю, что созрею. Кроме секса, в браке есть и другие удовольствия.
– О да, мы это проходили! Попытки забить на свои желания – самый короткий путь в ад! Вот скажи честно: ты готова так прожить всю жизнь?
Анечка не ответила, но ее лицо отразило такую гамму эмоций, словно она надкусила пирог, начиненный тараканами.
– Ломать – не строить, – выдала она наконец. – Мне уже тридцать.
– В двадцать пять ты сказала бы то же самое, – поморщилась я.
Сколько бы лет не было русской женщине, она говорит о своем возрасте исключительно с приставкой «уже».
Тем временем Инопланетянка воплотила в жизнь принятое при свечах решение и ушла от Димки, забрав с собой, в лучших хипповских традициях, только рюкзак с одеждой и две любимые книги Ошо. Димка долго не мог поверить в этот факт, звонил ей по нескольку раз на дню – то уговаривая, то угрожая. А когда она сменила номер, стал пробивать пространство нам с Анечкой, задавая один и тот же вопрос: «Когда она вернется?»
Постоянного жилья в Москве у Инопланетянки не было, как и денег, чтобы его снять. Прикинув свои финансовые возможности, что вылилось лишь в подсчет долгов и дыр в карманах, она созвонилась с друзьями в Одессе. Когда-то вместе со старшим братом она прожила там больше года и перезнакомилась с кучей людей своей же породы – не отягощенных ни стабильным доходом, ни глобальными карьерными планами, но чьи квартиры всегда были открыты для «вписки» и музыки.
Один из таких давних приятелей по одесским кухням в телефонном разговоре поинтересовался – занимается ли Инка по-прежнему контактной импровизацией?
Аренда предложенного ей зала в местном ДК составляла пятьдесят долларов в месяц. Набрать группу предложил тот же инициативный приятель, который жаждал переубедить свою сестру в том, что она не умеет танцевать.
