Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ) - Бауэр Алика

Дергаю массивную железную ручку. Она не поддается.

— Дверь… заклинило.

Артем, нахмурившись, отстраняет меня и с силой надавливает на нее плечом.

— Такое с ней бывает, — сквозь зубы цедит он. — Ничего. Сработает датчик, охранники выпустят.

Прислоняюсь к холодной стене, закрыв глаза. Несколько минут. Всего несколько минут в этой каменной клетке с ним. Я переживу. Я должна.

И тогда случилось самое ужасное.

Свет — этот тусклый, желтоватый, но единственный источник, мигнул несколько раз и погас.

Тьма наступает мгновенно. Густая, тяжелая. Она вливается в уши, в легкие, под кожу. Я не вижу собственной руки перед лицом. Я не вижу его. Слышу только бешеный стук собственного сердца, готового разорвать грудную клетку, а потом тихий, но нарастающий звук детского плача.

Началось…

Глава 17

Артем Макаров сделал свой выбор.

Я и не знала, что способна кого-то так сильно ненавидеть. Мне казалось, что ненависть это что-то громкое и яркое, с криками. Моя же была тихой, черной и ядовитой. Она разъедала изнутри, когда я узнала, что он женится. На другой. Что все эти месяцы страстных и нежных встреч, поцелуев в подъездах и шепота «ты только моя, я ни за что от тебя не откажусь» были… Для чего? Я не могу понять его мотивов.

Не думала, что душевная боль может быть такой сильной.

Но вся эта чернота, вся эта горечь испарились в одно мгновение. В тот миг, когда на ринге, под тусклым светом дешевых прожекторов, он пропустил удар. Звук - тупой, влажный хруст, от которого сжимается желудок у всего зала. Я видела, как его глаза закатились, как тело обмякло и рухнуло на грязный, пропахший потом и кровью пол.

И я побежала к нему. Злости не было. Не было гордости, боли, обиды. Был только леденящий, парализующий ужас. Я пробилась сквозь толпу, перемахнула через ограждение и оказалась рядом с ним раньше, чем его тренер. Кто-то кричал, кто-то толкал меня, но мой голос перекрыл все: «Скорую! Вызывайте скорую!»

Потом была больница. И двое охранников, как каменные глыбы, у дверей его палаты. Они там стояли с одной единственной целью – не пропускать меня. Это даже смешно. Его мать боялась меня. Боялась, что я, простая девчонка, смогу разрушить ее идеальные планы даже теперь, когда ее сын лежал с разбитой головой.

Я пыталась пробиться к нему каждый день. Умоляла, кричала, плакала у этих дверей. Безрезультатно.

Но сегодня… Сегодня все должно было измениться. Я знала, что его выписывают.

Дежурю у их дома с самого утра. Вижу, как их машина подъезжает. Сердце заколотилось, сдавив горло.

Дверь открылась. И он вышел. Немного неуверенно, пошатываясь, но отстранил руку охранника, пытавшегося поддержать его.

Выскакиваю из-за дерева и бегу к нему, не думая ни о чем. На моем лице сама собой расцветает улыбка. Безумная, полная слезливой надежды. Как же я по нему соскучилась.

— Артем!

Налетаю на него, обвивая руками, пытаясь прижаться к груди, вдохнуть его запах. Жду, что его руки поднимутся, чтобы обнять меня, но… Его тело остается напряженным и отстраненным.

Артем медленно, как сквозь сон, поднимает на меня глаза и морщится.

— Э, фанатка. Не до тебя сейчас.

Он разжимает мою хватку без усилия. Чувствую, как немеют мои собственные пальцы, как холод растекается от кончиков к сердцу.

Водитель легко отодвигает меня в сторону, и, взяв Артема под локоть, поспешно ведет к парадной двери.

Остаюсь стоять под забором их дома. В ушах звенит.

Он… Он что, правда меня не узнал?

Что-то тяжелое, живое и темное впивается в легкие, давит на грудную клетку, сжимая ее в ледяных тисках. Воздух становится другим. Каждый вдох дается с нечеловеческим усилием, словно кто-то невидимой рукой схватил меня за горло и давит, давит.

А в голове этот звук… Детский плач. Не просто воспоминание. Слишком реальный. Он нарастает, заполняя собой все пространство, вытесняя все остальные мысли.

— Нет… Нет! — мой собственный крик разносится в тишине погреба.

Словно ослепленная начинаю метаться из стороны в сторону. Налетаю на что-то твердое и высокое. Стеллаж. Громкий, раскатистый звон разбивающегося стекла, тяжелые удары о каменный пол. Резкий, сладковато-терпкий запах дорогого вина тут же расплывается в воздухе.

— Не стоит паниковать! — голос Артема звучит резко и твердо. — Уверен, нас скоро найдут.

Но его слова не успокаивают.

Дышу, как загнанная лошадь. Тяжело, громко.

Поворачиваюсь и под каблуком снова звенит стекло. Еще одна бутылка, опрокинутая моей неуклюжей рукой, катится и разбивается где-то рядом.

— Валерия! Да что с тобой?!

— Я… Я не могу… Мне нужно выйти…

Пытаюсь взять себя в руки.

Взрослая женщина, преподаватель, ты не ребенок.

Но логика оказалась абсолютна бессильна против этого впитанного кожей страха, не проработанной проблемой из детства.

В непроглядной черноте вспыхивает рассеянный луч. Замираю, уставившись на него, как загипнотизированная. Свет от фонарика на телефоне. Медленно, очень медленно, волна паники начинает отступать, оставляя после себя дрожь в коленях и пустоту в голове.

Макаров медленно, осторожно приближается. Свет выхватывал из мрака его лицо. Линию скулы, тень от ресниц, напряженный взгляд.

— У тебя клаустрофобия? — спрашивает он тихо, но серьезно.

— Нет, — выдыхаю, чувствуя, как каждый мускул по очереди расслабляется.

— Боязнь темноты?

Во рту сильно пересохло от частого дыхания. Я не отвечаю. Просто смотрю… на него. В полутьме, освещенный лишь призрачным светом экрана, Артем кажется мне все таким же как тогда, двенадцать лет назад. Да, конечно, его черты лица заострились, стали жестче, но в глубине глаз, в этом сочетании настороженности и чего-то еще… чего-то, что смотрело прямо сквозь годы…

Дежавю.

Оно нахлынуло не воспоминанием, а чувством. Целым каскадом чувств, которые прорвались через плотину и хлынули наружу, смывая осторожность, страх, все условности.

Мое тело вспомнило все раньше, чем я. И от этого по телу стала разливаться успокоительная нега. Неосознанно перевожу взгляд на его губы.

— Валерия… — начинает он.

Но я обрываю его. Руки сами обвиваю его шею. Притягиваю его к себе и впиваюсь в губы.

Ты. Мой. Настоящий.

Кусаю его губы, заставляя их разомкнуться. И он поддается. Дает зеленый свет и мой язык вторгается в его рот со стоном. В голове гудит только одно: Он здесь. Это он.

Макаров застыл лишь на мгновение. Но как же мне плевать на это сопротивление.

Целую его снова, глубже, отчаяннее, чувствуя под пальцами знакомый изгиб его шеи, вдыхая его запах, теперь смешанный с ароматом вина и каменной пыли. И в этот момент в нем что-то ломается окончательно.

Его свободная рука сжимает мою талию, прижимая к себе так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Его поцелуи становятся властными, жадными, отвечающими на мою ярость своей собственной.

Голова кружится, мир сужается до точки соприкосновения губ, языка, тел.

Царапаю его шею, не в силах остановиться, а он вдруг резко разворачивает нас и толкает меня спиной к тому самому стеллажу. Ударившись об полки, и из моих губ вырывается короткий, прерывистый выдох, который Артем тут же ловит и проглатывает новым поцелуем, более горячим, более влажным, полностью завладевшим мной.

И вот он, долгожданный разряд электричества, после которого ты слова чувствуешь, что живешь.

Резкий стук о бетон возвращает меня обратно на землю. Телефон выскользнул из его руки и упал на пол, освещая собой небольшой участок погреба.

Мы стоим, тяжело дыша.

Я все еще держу его за шею, а его руки мою талию.

— Прости, — шепчу, наконец отпуская его, ощущая, как по телу разливается ледяная волна стыда и осознания. Это правда я сделала? — Я… не знаю, что на меня нашло.