Мистер Ноябрь (ЛП) - Гудин Николь С.

Я сглатываю. Поскольку думал, что она не может стать ещё красивее.

Я покупаю ей карту с баллами и веду к играм с мячом.

— Давай покидаем мячи в кольцо.

Я почти ожидаю, что она откажется или предложит мне начать первым, поэтому, когда она закатывает рукава и хватает мяч, я серьёзно впечатлён.

Я впечатлён ещё больше, когда её первый бросок пролетает сквозь маленькую сетку.

— Леброн Джеймс, берегись.

— Полагаю, это называют везением новичка.

Я беру ещё один мяч и протягиваю ей.

— Тогда давай это выясним.

Она была не совсем права. Поскольку делает всего несколько удачных бросков, но улыбается так широко, что я понимаю — ей всё равно.

Она оглядывает зал в поисках следующей игры — мне знакомо это чувство. Эти игры могут быть предназначены для детей, но они будоражат.

— Хочешь выиграть одного из этих гигантских плюшевых мишек?

— А разве ты не собираешься выиграть его для меня? — дразнит она с кокетливым выражением лица.

Чёрт возьми, да, именно так.

Я хватаю её за руку, и она идёт со мной, подпрыгивая.

— Какого ты хочешь, Либ?

Она хихикает.

— Ты чертовски уверен в себе для того, у кого нет ключа от автомата.

Я ухмыляюсь ей.

— У меня есть карта с большим балансом и полтора часа свободного времени. Скажи, какого ты хочешь.

— Розового.

— Отличный выбор.

У меня уходит около сорока пяти минут, но когда мы выходим из аркады, на наших лицах одинаковые улыбки, а в руках нелепо огромный розовый плюшевый мишка.

И, да, как замечает парень за стойкой, я, вероятно, мог бы купить ей игрушку дешевле, чем потратил, пытаясь её выиграть, но где же в этом веселье?

***

— Мы можем пойти куда-нибудь получше, если хочешь.

Она качает головой, и её золотистые глаза сияют.

— Пицца — идеально.

Пицца никоим образом не идеальна, но, увидев, как она расслабилась в аркаде, я решаю отказаться от идеи с фешенебельным рестораном и оставить всё в неформальном ключе.

Сейчас я готов на всё, чтобы ей было комфортно.

Нас усаживают за столик в дальнем углу заведения. Это не отдельная кабинка в глубине, но сойдёт.

— Какую пиццу любишь? — спрашиваю я, пока мы изучаем меню.

— С ананасами, ветчиной и сыром.

— С ананасами? На пицце? — я возмущаюсь.

— Не ругай, пока не попробовал.

— Но она же будет тёплой, — я содрогаюсь.

Она смеётся над моим брезгливым выражением лица.

— А какую тогда пиццу любишь ты?

— Практически любую.

— Кроме ананасовой, — ухмыляется она.

— Кроме ананасовой.

— Что будете заказывать? — появляется официантка с блокнотом в руке.

— Мне мясную с оливками, а ей — с ананасами.

Официантка кривится, и я усмехаюсь.

— Я то же самое сказал.

— Всегда найдётся один такой, — поддразнивает она. — А что будете пить?

Мы заказываем колу и снова остаёмся одни.

Либби нервно опускает взгляд, пока я открыто разглядываю её, впитывая каждую черточку её лица. Кажется, я не могу себя контролировать, когда она рядом.

— Почему ты, наконец, согласилась? — спрашиваю я.

Её глаза удивлённо поднимаются на меня.

— Что?

— Со мной... на свидание... что заставило тебя, наконец, сказать «да»?

Она пожимает одним плечом.

— Честно, я не уверена... Ну, Джинни была моим главным болельщиком...

— Придётся купить ей помпоны.

Она прикусывает губу, уголки губ дрожат от улыбки.

— Наверное, я поняла, как сильно мне нравится видеть тебя с тех пор, как ты начал постоянно приходить в библиотеку.

Выходит, моя настойчивость всё же окупается.

— Я не видел тебя снова на пляже.

Она мягко качает головой, и её щёки заливает румянец, который я уже успел полюбить.

— Почему?

— Ты бы сам появился там после того, как так позорно опростоволосился?

Я невольно вздрагиваю от слова «опозорился».

— Никто не считает тебя дурой.

Её взгляд смягчается, золото в глазах разгорается ярче.

— Ты больше всех должен считать меня дурой. Но неважно, ужаленный змеей боится верёвки.

К тому, что я о ней думаю, мы ещё вернёмся, но одно могу сказать наверняка — она не дура.

— Ты больше не плаваешь?

— Я начала ходить в бассейн, — она кривится.

Я ухмыляюсь.

— И как тебе там?

— Ненавижу его, — признаётся она виноватым тоном. — Там так жарко и воняет хлоркой... Я даже думать не хочу, что плавает в той воде.

— Тебе стоит вернуться на пляж, солёная вода такая освежающая и чистая, — пытаюсь я соблазнить её. — ... и там есть один симпатичный парень, который дежурит на волнах.

— Я... не уверена, — говорит она, и прежняя игривость исчезает.

Ей нужна серьёзность? Я могу быть серьёзным.

— Сходи со мной как-нибудь. Я буду оберегать тебя, Либ, и никогда не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Обещаю.

Она изучает моё лицо, и я чувствую, как она проверяет мои слова, ища следы лжи.

Но ей нечего искать.

Я буду защищать её любой ценой.

Я рисковал жизнью ради неё, когда даже не видел её лица — это ничто по сравнению с тем, чем я рискну ради неё сейчас.

— Почему ты так добр ко мне?

Её вопрос застаёт меня врасплох. Я не сделал ничего, чего не совершил бы любой порядочный парень.

Я лишь приходил повидаться с ней, и вот теперь провел с ней несколько часов. Ничего впечатляющего.

— Ты же знаешь, что ты мне нравишься, Либби.

Она снова краснеет, но на этот раз не отводит взгляд.

— Почему?

Почему что?

— Почему ты мне нравишься? — переспрашиваю я, в смятении хмуря брови.

Она кивает.

Я не понимаю вопроса. И совершенно сбит с толку.

Неужели она не осознаёт, что привлекательна?

Она что, давно не смотрела в зеркало?

Неужели она не видит, какая она милая?

— Ты себя не очень объективно воспринимаешь, да? — спрашиваю я вместо ответа.

Она хмурится, брови сдвигаются.

— Ты прекрасна, Либби, и не только внешне... у тебя добрая душа, и ты не можешь скрыть этого от меня. Я тебя вижу.

Чёрт, не знаю, когда разговор стал таким серьёзным, но если трогательная речь убедит её в том, какой невероятной я её считаю, то, чёрт возьми, я с радостью отдам свою «мужскую карту», о которой вечно твердит Кэл, и осыплю её романтическими жестами.

Её рот приоткрывается, и она хлопает губами, как рыба, не в силах подобрать слов.

Я не могу сдержать усмешку — это выглядит комично.

— Приятного аппетита, — прерывает нас официантка, ставя еду на стол и завершая наш разговор.

Меня это не беспокоит. Мы можем поговорить о том, какая она замечательная, в любое время, когда она захочет; это не та тема, которую сложно обсуждать.

— Спасибо, — выдыхает Либби, и я не знаю, адресовано это мне или официантке, но принимаю это. Когда дело касается этой женщины, я возьму всё, что смогу получить.

— Расскажи о своей семье, — говорю я, думая, что перевожу разговор на более лёгкую тему.

Выражение её лица убеждает меня, что я ошибаюсь.

В её глазах мелькает мгновенная паника, от которой волосы на моей шее встают дыбом, и так же быстро исчезает.

— Мы не близки, — говорит она, её голос контролируемый, взвешенный.

— Какая у тебя любимая книга? — спрашиваю я, совершая разворот на сто восемьдесят градусов и отчаянно надеясь, что она поддержит эту тему.

На этот раз она улыбается и тянется за кусочком своей пиццы. Сыр горячий и тянется, свисая с ломтика, когда она подносит его ко рту.

Я следую её примеру и откусываю от своего куска, с одобрением постанываю, когда вкус будоражит рецепторы.

— Это лучшая пицца, — говорю я между укусами.

Она кивает в знак согласия, откладывает свой кусок и отпивает колы.

— Моя любимая книга?

Я киваю.

— Это как спросить мать, кто из её детей — любимчик.

Я усмехаюсь.

— Готов поспорить, у каждого родителя есть любимчик, они просто знают, что не могут сказать это вслух.