Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

Когда Никита встает, я провожаю его в коридор, уверенная, что сейчас он уедет обратно, и не понимаю, как мы оказываемся в моей спальне.

Никита впереди, я еле поспеваю за ним.

- А я думал, ты во всем идеальная. Честно, мне даже полегчало.

Он с улыбкой осматривает бедлам, который я оставила. Горы вещей, книги, документы и в качестве вишенки на этом бомж-торте склянки с духами, разбросанные на кровати. Судя по виду Никиты, он почему-то очень доволен этим бардаком, и я, не желая его расстраивать, молчу, что такое у меня впервые. Я патологическая чистюля и классическая, раздражающая всех правильная девочка. Так что даже несколько секунд в атмосфере хаоса даются мне с трудом, и я опускаюсь вниз, чтобы убрать залежи одежды.

- Ты переезжаешь?

- Судя по всему – да.

- Тебе нужна помощь?

- Нет, спасибо, я справлюсь.

На самом деле нужна и очень, но я никогда не скажу об этом Никите. Мне физически некомфортно в компании Савранского младшего. Он такой большой, что занимает собой пространство не только в комнате, но и в голове. Почему-то не получается не думать о человеке, когда на тебя смотрят вот так.

Как?

Да сама не знаю. Вот так, как Никита прямо сейчас смотрит на меня.

- Никит, слушай… - я думаю, как бы дать ему задание подальше от моего дома, чтобы и Настя успокоилась, и я лишний раз не нервничала, но Савранский сам находит, чем себя занять.

- Это что за лаборатория юного химика?

Он осторожно садится на кровать, стараясь ничего не задеть и не сломать, но я все равно чувствую, как под ним прогибается матрас. Мой любимый, мой бесценный матрасик! Надеюсь, этот бугай не повредит мою прелесть, иначе я не смогу больше спать!

- Римма, я и не думал, что у тебя такая коллекция духов. Ух ты, аптечкой пахнет.

- Это Баккара, положи, пожалуйста.

Сердце замирает при виде любимого флакона. Его мне подарил Филипп год назад перед поездкой в Сочи и теперь этот город пахнет для меня не морем и цветущей в марте мимозой, а шафраном, жасмином и кедром. Я с ужасом смотрю, как Никита подкидывает пузырек вверх и небрежно, без какого-либо почтения кидает его на подушку.

Мальчик мой, поаккуратнее, это почти пятьдесят тысяч в жидком эквиваленте!

Но этот нахал лишен чувства прекрасного. Он отвинчивает крышечки, нюхает мои ароматы, иногда морщится, иногда чихает, но всегда остается недовольным.

До тех пор пока не натыкается на старенькие Диор. Forever and ever, тонкий парфюм с запахом первых дней весны. Или первой влюбленности. Или хрустальных бокалов, звенящих на морозе, и звук этот такой чистый, такой пронзительный, что хочется плакать!

Не помню, по какому поводу Белый дарил мне их, и не помню, почему перестала пользоваться этим ароматом, спрятала его за другими. Наверное, я больше не чувствую себя той беззаботной и светлой девушкой, которой была когда-то. Которая пахнет вот так – легко и нежно.

- О, нашел! Вот это запах моего выпускного, - Никита снова нюхает флакон и кивает.

- Ты что-то путаешь, я не была на твоем выпускном.

- Ну да, - он смешно хмурится, совсем как Настя, - вы с Викой пришли к маме на бутылочку вина на следующий день после. Я как раз помирал у себя в комнате после первого в жизни похмелья, и когда выполз, чтобы поздороваться с вами, то попал вот в это…

Он жмет на распылитель, и комната тотчас тонет в облаке белых роз - самых свежих и самых нежных. Ноздри Никиты расширяются, он вдыхает запах так жадно, будто до этого не дышал вовсе.

- Ага, оно… Весной пахнет, и… каким-то счастьем, что ли.

- Я могу отдать тебе духи, если так хочется. Когда загрустишь, достаточно пары пшиков, чтобы стать снова счастливым.

- Да нет, не надо, - беззаботно отмахивается, Ник, но потом резко сдвигает брови: - В смысле отдать? А тебе они что, больше не нужны?

- По правде говоря – нет. Никакие из этих духов мне больше не нужны, но что с ними делать, я не знаю.

- Можешь продать.

- Могу, но не хочу. – Я с грустью смотрю на красивые, когда-то такие желанные флаконы. Как же я радовалась каждому из них. И все они теперь вызывают во мне отторжение, почти что ненависть. Это не просто какие-то ароматы, нет, это поездки, события, беседы на веранде, чтение любимых книг вслух, планы на будущее, случайные касания, неслучайные поцелуи, жаркие ночи и полные нежности утра. Продать все это кажется кощунственным, я не настолько нуждаюсь в деньгах, чтобы торговать своей памятью.

Я опускаюсь на кровать рядом с Никитой и бережно, как драгоценные камни, касаюсь стеклянных пузырьков.

- Хочешь я их у тебя куплю? И когда станет грустно, ты сможешь приходить ко мне, чтобы понюхать любимые запахи.

Качаю головой. Это плохая идея, хоть мне и приятна такая забота от чужого по сути человека.

- Тогда нам нужно сделать что-то символическое! Что-то, что ты запомнишь навсегда! У тебя есть время? Отлично, я тоже свободен и как раз душа просила приключений!

Никита вскакивает, мечется по комнате, в поисках чего-то и натыкается на красные капроновые колготки:

- О, это что за реквизит к Олимпиаде в Париже? Там бы зашло подобное непотребство, - он скашивает глаза к носу и вываливает язык, изображая Марию Антуанетту с отрубленной головой. Бррр.

- Это мой позор прошлых лет. – Чувствую на лице жар. - Раньше мне казалось, что красные ноги идеально сочетаются с унылыми лицами гостей на фуршете. Но я исправилась и с тех пор подобных ошибок не допускаю.

- Зря, выглядит очень авангардно, в духе семидесятых. О, нашел!

Никита подхватывает с пола кожаный портфель моего мужа, тот самый, в котором он обычно носил ноутбук и рукописи. В нашем доме все это было сродни святому Граалю, и без особой надобности я никогда не трогала вещи Белого. Так что теперь не могу сдержать злорадной улыбки, когда Никита потрошит сумку мужа как дохлую рыбины, выкидывает из нее бумаги и папки, а потом складывает туда же мои духи. Но на этот раз аккуратно и старательно, чтобы не разбить ни один флакон. При этом он что-то насвистывает и смотрит на меня с той долей сумасшествия, что я и сама заряжаюсь его безуминкой.

- Я готов, пошли?

- Куда?

- Не знаю, пускай будет сюрприз.

На языке щиплет, как от шампанского, иголками колет кончики пальцев и кружится голова. Я хватаю с вешалки джинсовую куртку вместо обычного пиджака, крашу губы помадой и иду вслед за Никитой, не зная, куда тот меня ведет. Плевать! Больше всего сейчас хочется веселья, наконец, перестать сжимать грудную клетку внутрь, как после сильного удара, а расправить плечи и дышать. А еще смеяться. Господи, как же мне хочется смеяться!

Глава 13

- Я не буду этого делать!

Зависаю над видом пустой, местами разбитой дороги с высоты пары десятков метров. Не думала, что в Москве еще есть такие заброшенные места. Вокруг ни души. Только Никита радостно уговаривает меня скинуть флаконы с духами с моста.

- Ты боишься, что останутся стекла? Не переживай, я все приберу. И потом, здесь почти никогда не ездят машины.

- Да нет же, я просто не буду этого делать.

Прижимаю сумку прямо к груди. Ближе к сердцу. Ну, нет! Я не смогу оставить свои сокровища в этом… боже, где мы вообще? Бомжатник какой-то!

- Хорошо, - соглашается Ник. – Выкидывай не духи, а то, что тебя бесило в Белом. Мы избавляемся от всего говна, которое ты прошла в браке. – И поймав мой взгляд, кривится. – Только не говори, что у вас все было идеально.

- Помимо измен, воровства денег и обмана?

- Видишь, у всех свои недостатки. А еще он, небось, чай из кружки сербал.

- Никогда. – Я морщусь, как от легкой зубной боли. И нехотя произношу: – Он работал по ночам, и не давал мне спать. За десять лет не было и дня, чтобы я выспалась.

- Отлично. – Я не успеваю моргнуть, как Савранский хватает из сумки стеклянный флакон, и швыряет его на дорогу: - Прощайте бессонные ночи! Да здравствует режим и здоровый цвет лица!