Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

С высоты двадцати метров летят мои Баккара. Мелькает в воздухе вишневая этикетка, а после раздается звон битой посуды. Смотрю вниз, на серый в выбоинах асфальт и крохотное пятно на нем. С такого ракурса не разглядеть, что этот плевок стоит 50 тысяч рублей.

Никита смотрит на меня и его озорной вид будто ластиком стирают с лица. Он испуганно бормочет:

- Черт, Римма, прости! Хочешь, я тебе такие же куплю? Прямо сейчас поедем и куплю? Ты только не расстраивайся!

- Все в порядке, - хриплю я. – Ник, подай мне сумку.

Так же как Сарвнаский секундой раньше засовываю в карман руку и достаю оттуда что-то круглое. По форме Эклат. По вкусу сирень и мед. По ощущению предательство и невысказанные обиды:

- Прощайте фильмы с субтитрами! Кино нужно смотреть, а не читать!

И сиреневая дымка от Ланвэн летит с моста вниз, а рядом с пятидесятитысячной кляксой появляется другая, более бюджетная, но все равно очень ценная.

- Еще, - протягиваю руку, пока Ник достает новый пузырек.

- А ты огонь, - в его глазах неподдельное восхищение. В моих злость, обида, азарт. Я не из тех, кто скидывает чужие вещи с балкона. А вот собственные и с моста – фактурненько!

- Прощайте скучные ужины с коллегами!

На этот раз звенит громче, потому что флакон оказался тяжелее. Что-то восточное, с не выговариваемым названием. Пахло шафраном и жженым сахаром. Стоило целое состояние и радовало меня ровно две секунды. Первую в момент покупки, вторую сейчас, когда я смотрю на бурый след на дороге.

Новый пузырек Никита протягивает молча. Шанель номер пять. Классика. Никогда мне не нравились, а особенно не нравилось, как муж заставлял душиться ими перед выходом куда-то. И не понимал, что от тяжелого пудрового аромата у меня болит голова.

- Идите к черту мигрени! – Кричу я вниз.

- Прощай глажка нижнего белья! – Пирог с корицей от Российского Дома следует за Францией.

- А зачем гладить нижнее белье?

- Чтоб жопа и остальное в тепленьком были. Иначе он трусы надевать отказывался.

- Извращенец.

- А то!

И вслед за этими двумя «ласточками» летит третья, романтичная пахучка от Герлен. За ней Кельнская вода, а потом индийское масло из цветков лотоса.

Если перевести с языка запахов на язык разведенок, то я избавилась от изнурительной работы, бытового инвалида, и десяти забытых годовщин свадьбы. Ни разу он не вспомнил про день, когда мы поженились. Зато даты выхода своих книг отмечал с размахом. Каждый год по десять тупых никчемных праздников!

- Что еще осталось? - Я убираю со лба липкую от пота прядь и выдыхаю. Прощаться с прошлым весело, но я все равно устала. Так я думала, пока мне в руки не легла тяжелая, нераспечатанная коробка. Луи Виттон, чистый унисекс, которым пользуются и мужчины и женщины. Подаренный, но так и не открытый.

Этот парфюм пах розой, инжиром и абрикосами. Желтыми, сочными, только привезенными в огромных коробках с юга плодами. Этот запах навеки осел у меня в памяти – именно абрикосы ела соседка по палате в день, когда мне сделали чистку. Я плакала, осознавая страшный диагноз, а она скидывала косточки в пакет и без конца жрала душно пахнущие фрукты.

Ненавижу!

Абрикосы и Филиппа.

- Прощай, - крикнула высоко в небо, и только Бог знает, что прощалась я не с Белым, а с моей не родившейся малышкой, с невозможностью иметь детей, с прошлой, слабой Риммой, той, кого из меня вылепил мой муж.

Еще с минуту я стою на мосту и тупо смотрю вниз, на огромное как озеро, пятно – кляксы моих обид и воспоминаний. Никита не торопит, ждет. И только когда я сама протягиваю руку, ведет меня вниз.

Он сгребает крупные осколки в сторону, и только потом просит:

- А теперь закрой глаза. Я покажу тебе чудо.

Я слишком устала, чтобы спорить. Слушаюсь этого странного мальчика, но уже не верю, что что-то может меня удивить. И оттого удивляюсь особенно ярко. Сейчас, без света и без вида серого моста, дроги, пустыря за ней, остается только запах. Новый, пугающий, но такой сладкий запах всех моих любимых парфюмов. Он как чистый концентрат счастья окутывает, обволакивает изнутри, и просится наружу. Через улыбку. Через касание пальцев. Через музыку в голове.

Господи, откуда музыка?

Никита берет меня за руку и ведет в танце. Осторожно, едва касаясь спины, поддерживает, чтобы не упала, уводит в сторону, кружит на месте, прижимает к себе так, что я чувствую его сердцебиение. Быстрое, тревожное.

Я дышу, стараясь унять волнение, и с каждым глотком воздуха утопаю в этом аромате. Если не смотреть, если вот так и замереть с закрытыми глазами, то можно поверить, что я в Раю. Потому что весь Ад остался для них, для зрячих.

- Видишь, Римма, - шепчет Никита мне на ухо, - в любом месте, в любое время, даже самое темное, можно найти свое чудо.

- Спасибо, - голос дрожит, а на ресницах чувствуется влага.

- Скажи, чего ты хочешь?

Открываю глаза и смотрю вверх, в спокойное, сосредоточенное лицо Никиты. Кажется, он сделает все и даже невозможное, стоит только попросить. Но мне нужно совсем немного. Одна крохотная услуга…

Глава 14

В клубе шумно и тесно, помещение под завязку набито людьми разных возрастов. Здесь много студентов, полно красивых девушек постарше, но даже с такого ракурса я замечаю несколько мужчин моего возраста. Вот хотя бы этот стройный брюнет за стойкой. Рассматривает всех сквозь линзы тонких очков и цедит из бокала пиво. Незнакомец замечает мой взгляд и кивает головой.

- Ты точно хочешь сюда, - недовольно кривится Никита. Сейчас он так похож на Настю, опекает меня и волнуется, будто это я, а не он ребенок.

- Я хочу танцевать, а ты сказал, что здесь хорошая музыка.

- Танцуй у нас на кухне, - бурчит за спиной Савранский, - я тебе и ди-джея и стробоскопы достану.

Он злится и, кажется, я понимаю, почему. Никита переживает, что мамина подружка опозорит его, или влипнет в историю, за которую ему потом будет стыдно. Он стоит на шаг позади и тяжело дышит мне в затылок, точно медведь.

Я уже хочу предложить Савранскому расслабиться, как вдруг нас окликают. Не меня, конечно, только Никиту. Красивая блондинка с разбега прыгает на Ника и, обхватив его за шею, виснет, поджав ноги.

- Никочка, ну что ты с нами делаешь?! Хоть бы позвонил!

Мысленно фыркаю. Никочка. Если девица хочет заполучить себе Савранского, то нужно осторожнее с прозвищами. Никочка это что-то женское и совсем не годится для такого маскулинного типажа, как у Савранского. Судя по кислому лицу Никиты, он со мной полностью согласен.

- Оль, ты видишь, я не один? – Мягко, но уверенно убирает ее руки и кивает в мою сторону. Оля следит за движением его головы и только тогда замечает меня. Глаза у девушки едут на лоб. – Это моя подруга, Римма.

Формально, подруга его мамы, но Никите наверняка неловко, от того, что я ему себя навязала. Глупый мальчик, не понимает, что я не всегда была такой, и в его возрасте носила кеды, а не шпильки, набедренные джинсы, а не платья по фигуре и отрывалась на танцполе, кроша пятки под отборный даб, а не сидела в филармонии. Мне нравятся обе эти Риммы, но сейчас я отчаянно скучаю по первой.

- Никит, развлекайся, я найду, чем себя занять, - улыбаюсь Савранскому, отчего он хмурится еще сильнее. Вот же! Знала бы, что он будет так реагировать, пошла бы в другой клуб и одна. – Давай я угощу тебя пивом? Компенсирую, так сказать...

Если бы взглядом можно было прожигать, на моем месте уже бы дымилась горстка пепла. Никита в ярости и даже красивая блондинка не может его отвлечь. Жму плечами, все это не моя проблема.

Судя по очереди у бара, здесь собралась половина Москвы, и все они хотят надраться. Выстаиваю минут десять, и все что получаю – макушку бармена, спрятанного за толпой. Я уже готова сдаться и вернуться на танцпол, как меня окликают.

Тот самый брюнет, которого я приметила на входе в клуб. Он улыбается и протягивает мне бокал с Маргаритой.