Дороти Кумсон - Прежняя любовь
— Но это было.
— Для тебя это было с одной из множества женщин. Ты их всех преследуешь?
— В этом нет необходимости. Я со всеми общаюсь.
— То есть ты хочешь сказать, что, когда тебе нужна…
— Нет! — оборвал меня он. — Ничего такого я сказать не хочу. Я хочу сказать, что мы мило болтаем, встречаясь на улице.
— Почему для тебя так важно, буду я с тобой разговаривать или нет? — спросила я. — Какая тебе, собственно, разница?
— Почему для тебя так важно со мной не разговаривать? — парировал он, судя по всему, полагая, что этим вопросом может заставить меня изменить свою позицию.
— Я тебе уже объясняла. Когда я тебя вижу или с тобой разговариваю, я вспоминаю о том, что предпочла бы забыть. Мне по-прежнему стыдно даже думать об этом.
Несколько секунд он молчал.
— Послушай, давай пройдемся до конца пирса, и по пути туда ты расскажешь мне, что плохого видишь в том, что мы сделали. Я буду молчать. Я не буду тебя перебивать или оправдываться. Я просто буду слушать, а ты сможешь очиститься от впечатлений того вечера. Я очень надеюсь, что у тебя это получится. Если ты и после этого не захочешь со мной разговаривать, я отнесусь к этому с уважением и пониманием. Встречаясь с тобой на улице, я буду считать тебя посторонним, незнакомым мне человеком. Что скажешь на это?
— Либби, я буду рядом. Я буду ждать, — говорит мне Джек. — Я никуда не уйду. Ты будешь в порядке. Скоро увидимся.
Октябрь 2008
— Я проиграл пари, — говорит мне Джек. — Но я его и выиграл.
Мы стоим посередине пирса, опершись на перила.
Длины пирса не хватило, чтобы поговорить о том, о чем мы собирались поговорить. Октябрь был необычно теплым, и даже в конце дня в воздухе едва чувствовались прохладные нотки, что позволяло нам стоять у перил и смотреть на бурлящую вокруг опор пирса воду.
— С кем ты заключил пари?
— С собой. Я заключил с собой пари, что смогу развить эти отношения, ничего не испортив.
— Ты не сделал ничего, что испортило бы наши отношения.
Он был удивительно внимателен все время, пока я пыталась объяснить, как плохо я себя чувствую из-за того, что у нас был такой потрясающий и такой обезличенный секс. Начав говорить, я поняла, что мне очень трудно объяснить свои чувства, не упомянув того факта, что мы не целовались. Теоретически я и сама могла его поцеловать (хотя я не припоминала, чтобы у меня была такая возможность), так что в каком-то смысле я сама была в этом виновата. Но я четко понимала полную алогичность своих претензий и понятия не имела, почему так зациклилась на поцелуях. Да, это было нелогично, но жизненно важно. Все же мне не удалось донести до него суть своих переживаний.
— Я хочу это сделать сейчас, — произнес он, склоняясь ко мне.
Когда его лицо оказалось совсем близко, он закрыл глаза. Он замер, давая мне возможность отстраниться. Потом он преодолел разделяющие нас миллиметры и коснулся губами моих губ. Наши тела тоже потянулись навстречу друг другу. Я закрыла глаза. Наши губы слились в поцелуе. Его рука скользнула в мои волосы, а вторая замерла у меня на спине. Я приоткрыла губы, и его язык медленно и нежно проник мне в рот. Несколько минут — или, может, это были секунды — наши губы двигались в унисон, а окружающий мир замер в ожидании. Это было именно то, чего недоставало тому вечеру. Именно это мне не удалось произнести вслух.
Он отстранился первым. И выпрямился, не сводя глаз с моих губ.
— Вот видишь, я же говорил, что все исправлю.
— Я повторяю: ты не сделал ничего дурного.
Я слегка дрожала. Еще никогда я не дрожала после поцелуя, но в Джеке было что-то такое, что проникало в такие уголки моей души, о существовании которых я и не догадывалась.
Он коснулся пальцами своего рта, как будто желая убедиться, что тот никуда не исчез.
— Ты вторая женщина, которую я поцеловал в губы за последние три года, — заявил он. — Первой была моя жена. Моя покойная жена. Она умерла три года назад.
— Жена? У тебя умерла жена? Почему ты не сказал мне об этом во время обеда?
Он посмотрел на свои руки и начал вращать простой золотой ободок на безымянном пальце правой руки. Обручальное кольцо. Ну конечно! Вот почему оно так плохо вписывается в его облик, в том числе и его манеру одеваться.
— Вряд ли разговоры о покойной жене помогают очаровывать.
— Пожалуй, ты прав. Поэтому у тебя такой секс? — спросила я.
Он продолжал ощупывать свои губы, как будто в них что-то повредилось, когда он впервые за такое долгое время целовал женщину.
— Да, — ответил он. — Я мог бы сделать вид, что только что это понял или что в своем горе я не вполне отдаю себе отчет в собственных действиях, но на самом деле это совершенно не так. Да, именно поэтому у меня такой секс. Я люблю секс, но такие поцелуи кажутся мне предательством по отношению к ней. Как будто я изменяю Еве. Так ее звали. Впрочем, ее по-прежнему так зовут. Оттого, что ее со мной нет, ее имя не изменилось.
— Похоже, она все еще занимает важное место в твоей жизни.
— В каком-то смысле — да.
— Ты мог бы купить секс. Я слышала, что эти девушки не целуются.
Он очень серьезно на меня посмотрел и покачал головой.
— Нет, это невозможно. Может, другие мужчины на это способны, но только не я. Ты можешь себе представить, чтобы я пытался подружиться с женщиной, которая согласилась пойти со мной только потому, что я ей заплатил?
— Пожалуй, нет. На самом деле я никогда не задумывалась о таких подробностях.
— И не надо. Это тебя только расстроило бы. Во всяком случае, когда я об этом думал, мне было не по себе. За последние три года я совершил много возмутительных поступков, потому что почти никто не решался поставить меня на место, и мои выходки сходили мне с рук. Вначале я искренне не понимал, насколько скверно себя веду, потому что был ослеплен горем, и все находили, что это в порядке вещей. После того как туман рассеялся, я понял, что делаю, но мне так никто и не сказал: «Хватит! Прекрати!» И я продолжил заниматься тем же самым. Только в каждом следующем эпизоде я вел себя все хуже, ожидая, что в конце концов кто-то скажет мне «нет». Ты оказалась первой.
— Это ужасно.
— Я знаю. И мне действительно стыдно. Но я также знаю, что не способен пасть так низко, чтобы заплатить за секс. Или трахнуться с женщиной, к которой я не испытываю хоть какой-то симпатии.
— Честно говоря, это звучит убедительно. Но неужели за три года ты действительно ни с кем не целовался в губы?
— Это правда.
— Тогда почему ты поцеловал меня?
— Потому что мне вдруг показалось, что я хочу этого больше всего на свете. Я подумал: «Если я больше никогда ее не увижу, по крайней мере я буду знать, что я ее поцеловал». Я чуть было не сделал это, когда мы завтракали в парке. Да и вечером, у меня на веранде, тоже. Но я испугался. Однако теперь я могу сказать себе, что я это сделал. И это оказалось так чудесно! Я на такое и надеяться не смел.
