Развод в 45. Я не вернусь (СИ) - Невинная Яна

В скорой с ним поехала Алина. Я выстроилась в один ряд с машиной медиков и поехала за ними на своей. Всю дорогу смотрела на мигалки как на путеводную звезду – неотрывно, будто боялась, что, если моргну, упущу из виду, потеряю след.

По дороге мелькнула мысль, что я даже не попрощалась с Вадимом Фарафоновым и его женой. Впрочем, это было уже не важно.

Приступ астмы Алексея переменил ход сегодняшнего вечера.

Как я ранее переменила ход сегодняшнего дня.

В приемном покое всё прошло быстро и буднично. Мужа осмотрели, оформили, выделили чистую палату. Я зашла следом, а Алина уже стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Алексей лежал с кислородной маской на лице, бледный как простыня. На его щеках выступил холодный пот, руки были слабыми, но глаза...

О, эти глаза.

В них плескалась благодарность. Но к ней примешивались и иные чувства. Злость. И гнев. Приступ астмы не стирает память, и он не забыл того, что случилось в ресторане, и нас, конечно же, ждет серьезный разговор.

Потом.

Но пока ему нужно было отдохнуть.

Вышла в коридор. Хотела найти кулер. Просто выпить воды. Горло сушило. Мне нужно было делать что-то обыденное, чтобы отвлечься. Прошла по коридору, мимо стен с облупившейся краской, вдохнула привычные запахи больницы.

И тут я услышала шаги.

Алина. Дочь вышла вслед за мной.

Она догнала меня и остановилась рядом. Некоторое время мы просто молчали. Я не поворачивалась, не смотрела на нее, надеялась, что, может, она скажет что-то хорошее. Или хотя бы нейтральное. Извинится, может, что-то объяснит. Скажет, зачем вернулась. Ведь она демонстративно ушла из ресторана и вряд ли планировала прийти назад.

Или она пожалела о своей выходке?

Но нет. Я ошиблась насчет нее. Это я поняла, когда она заговорила.

– Ты довольна, мама?

Ее злой дрожащий голос заставил меня резко обернуться и посмотреть в ее холодные глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Тем, что устроила. Довела папу. Всё испортила.

Я открыла рот, но не нашлась, что сказать.

Она смотрела на меня с холодной отчужденностью, которую я никогда раньше не чувствовала так остро, но сейчас видела, что дочь на что-то затаила обиду.

Но на что? Какое зло я могла причинить любимой дочери?

Глава 13

Смотрела на Алину, но не узнавала ее.

И вроде внешне всё было как всегда: красивая девочка у нас с Лёшей получилась. Четкие скулы, носик аккуратный, губы пухлые и глаза – большие ясные.

Сейчас они ранили.

Такие холодные, такие чужие. Ледяные.

Она смотрела с осуждением, с упреком, винила меня в чем-то. И от этого во мне поднималась волна боли.

– Алина, – произнесла я слабым голосом, – давай поговорим. Я ничего не понимаю. Объясни мне, пожалуйста. Я не понимаю, почему ты так злишься на меня? В чем ты меня обвиняешь?

Она сощурилась и вдруг фыркнула, будто я сама должна была догадаться, в чем моя вина, и сейчас спрашивала о том, что и так понятно.

Она ничего не ответила, поэтому я продолжила.

– Скажи мне… ты знала? – решилась я спросить. – Знала о Вере и отце?

Она перевела на меня взгляд. И просто кивнула. Без капли стыда во взгляде.

– И ты считаешь, что всё это… нормально? – спросила я, глядя на нее и уже не пряча дрожь в голосе. – Нормально жить с мыслью, что ты знаешь об измене отца? Что ты… покрываешь это?

Она снова отвела взгляд, а потом пожала плечами.

– Ну а что такого, мама? Они полюбили друг друга, но она замужем. Ничего не будет. Но папа… Он же мужчина, а ты… Ты уже в возрасте. Это нормально, когда мужчина иногда себе позволяет что-то… Всё бы закончилось само собой, а ты пришла и всё слила Фарафонову! Он теперь отзовет гранты! Ты всё испортила!

Мир качнулся. Лицо дочери поплыло перед глазами, и я, чтобы не упасть, схватилась за край кулера, пытаясь удержаться. А дочь так и стояла на месте. Безжалостно наблюдая за моментом моей слабости.

В груди что-то оборвалось. Я ждала чего угодно – колебаний, обиды, упрека. Но не такого равнодушного признания.

– Я ничего не портила, Алина. Они украли мою работу. Как ты не понимаешь? Мой труд и труд твоего дела. Мы много лет проводили исследования…

– Ой, мам, ну не надо, какая разница, чье имя стояло бы на работе? Главное, чтобы факультет получил бы гранты! Папа сделал всё быстрее, ты бы годами проверяла результаты, а он всё пустил в работу. У него всё получается лучше!

– Ясно, значит, ты не рассказала мне про измену отца и посчитала, что он имеет право забрать мою работу… И не поехала со мной на кладбище? – спросила я уже почти шепотом. – Потому что знала, что будет презентация? Потому что выбрала отца? Решила поддержать его?

– Выбрала? Я не выбирала, – ответила она, пожав плечами. – Я просто поддержала того, кто остался со мной. Кто не бросил меня.

По спине прошел озноб, я сжала губы и нахмурилась.

– Ты хочешь сказать… Ты считаешь, что я вас бросила? – еле выговорила я.

Алина вздохнула, взгляд ее потемнел, но она его не отводила.

Как будто давно хотела мне всё высказать, копила, держалась – и дождалась часа икс и выплеснула на меня все свои обиды.

– Мам… А ты как думаешь? Ты не была с нами. Мы приходили домой, а тебя всё время не было. То есть ты была! – поспешила она пояснить. – Даже если ты была – тебя на самом деле не было. Ты уходила в свою боль. В свою скорбь. А папа… папа остался. Он заботился, помогал…

– Папа заботился? – вспыхнула я от несправедливых упреков. – Папа? Который пропадал в университете сутками? Ездил в командировки? За которого я работала? Который бросил на меня дом, детей, похороны? И я еще оказалась крайней, да, дочь? Ты серьезно сейчас?

Она смутилась, взгляд отвела – неужели почувствовала вину?

– Я не уходила, Алина. Я жила с вами в одном доме. Я мыла полы, варила еду, стирала ваши вещи, гладила рубашки. Даже когда работала полночи – я вставала утром и делала всё, как положено. Я была с вами. Моя мама умирала, понимаешь? Она умирала у меня на глазах. Но даже тогда я не позволяла себе развалиться. Я не уходила в скорбь – я проживала ее внутри, но при этом заботилась о вас. Отец? Да он чаще всего был на работе. Университет, совещания, поездки, обсуждения, проекты. Он уходил, Алина. А не я.

Ее острый подбородок дрогнул. Но она ничего не сказала. Лишь слегка нахмурилась, и в глазах сверкнуло упрямство.

Тогда я продолжила.

– Ты уже не маленькая. Мне не надо было уже танцевать перед вами с бубном, как перед грудничками. Мне нужно было ваше участие. Твоя помощь. Поддержка. Я ведь ждала этого, как от взрослой девочки. Ты могла быть рядом. Обнять. Просто спросить, как я. Но ты… Ты предпочла замолчать. Отстраниться. Почему, Алина? Что я сделала не так?

Мой голос дрожал, а Алина оставалась спокойной, только ноздри раздувались, и она стояла напротив вся напряженная. Я ждала. С замиранием сердца. Мне казалось, что сейчас, вот прямо сейчас она скажет что-то важное. Объяснит. Но Алина лишь сжала губы. Ее взгляд стал еще более острым, почти колючим. И в нем была не только боль. А какая-то глубоко похороненная обида. Я вдруг поняла – причина ее злости на меня глубже. Не в том, что я скорбела.

Не в том, что я не обнимала достаточно часто. А в чем-то другом. В чем-то, о чем она пока не может сказать вслух. До чего мне предстояло докопаться.

– Ты сама отдалилась, – подвела я итог. – Но ты взрослая, я считала, что это нормально. Не трогала тебя, не лезла больше нужного. А оказывается, ты решила принять сторону отца? Почему? Или тебе удобно прикрывать свою подлость тем, что якобы я вас бросила?

– Прикрывать? Да ты… Ты… Просто с отцом мне было легче, ясно? Он не такой строгий, как ты, он проще! Он не требовал с меня быть идеальной!

– Идеальной? Я требовала у тебя быть идеальной?! – удивилась я.

Сначала муж говорит, что якобы устал жить в тени нашей династии, теперь вот дочь. Неужели я… правда так подавляла? Мама – да. Она была жесткой. Она на меня давила. Я помню это. Помню, как плакала в ванной, не понимая, как заслужить ее любовь.