Вулканы, любовь и прочие бедствия - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин
Из окон маяка вынуты разбитые стекла; кажется, меня вот-вот унесет шторм, но он всего лишь у меня в голове. Несмотря на серые тучи и молнии, погода безветренная, и над землей царит удивительное молчание, верхнюю часть вулканического столба чуть-чуть относит от нас, на юго-юго-восток; для тех, кто не в небе, он безвреден. Пепел все падает на выжженную истерзанную землю, море причитает у берега, порой выплескивает отдельные прибойные волны, но, похоже, оно окончательно побеждено огнем, рвущимся из-под него наверх. Чем дальше от берега, тем больше он кипит и бурлит, серое становится черным, а затем белым, когда вода вступает в реакцию с лавой и уносит ее в небеса; молнии пляшут, тучи плывут, набухают и схлопываются в бесконечном движении.
Я стою, не сводя глаз с серого столба; самого извержения не видно, оно под водой, на глубине десятков метров. Нам нужно до него добраться, заснять его. Меня осеняет: «Мне бы подводную лодку!» И вдруг я вспоминаю, что, насколько мне известно, у Центра морских исследований есть подводная лодка на дистанционном управлении с приличной фотокамерой.
— Вон как огневое сердце расходилось! — раздается рядом со мной.
Я вздрагиваю: оказывается, в фонарном помещении человек. Рот и нос закрыты простым респиратором, он всматривается в эруптивную колонну, пепел осел на его брови и пряди волос, выбившиеся из-под каски. Фотоаппарат обернут полиэтиленовым пакетом, наружу торчит только объектив. Я внимательно смотрю на этого человека, а он на меня, и его глаза светятся, зеленые и яркие, как у кошки.
— Просто невероятно, — продолжает он. — Извержение сумасшедшее, в самом разгаре, а все так удивительно тихо. Будто немое кино смотришь.
— И все-таки звуки от него исходят, — говорю я. — Мы замеряем их в глубине моря специальными микрофонами. Но в основном они на таких низких частотах, что их не слышно.
— Извержение поет в глубине моря, — произносит он. — Красивая мысль.
Я бросаю на него удивленный взгляд, он колеблется и улыбается, откашливается.
— Тоумас, — представляется он, подавая мне руку. — Тоумас Адлер. Мы с вами вместе недавно на вертолете летали, вы тогда еще говорили об огневом сердце. И вчера в самолете.
— Так вы тот самый фотограф, который чуть не опоздал, — я пожимаю его руку. — Меня зовут Анна Арнардоттир.
— Знаю. — Его глаза над респиратором смеются, вокруг них черными полосами осел пепел. — Вы та женщина, которую все боятся.
По-моему, странная реплика, особо неуместная при таких обстоятельствах, но трудно выказывать недовольство, если твое лицо скрыто противогазом. Я отворачиваюсь, собираюсь спускаться, но он останавливает меня:
— Простите, не хотел вас обидеть.
— Ничего страшного, я не обиделась. Мне пора возвращаться к своей работе.
— Я фотографировал эруптивную колонну. И отсюда, и снизу, с утеса у берега. Вы можете посмотреть эти снимки, если считаете, что они полезны.
— Конечно, спасибо, пришлите их мне по электронной почте, — говорю я и собираюсь уже нырнуть в люк, как наверх поднимается Йоуханнес, который пыхтит словно кит. Он опирается на фонарь в центре помещения и переводит дух.
— Проклятая лестница, — шипит он сквозь противогаз. — А ты уже уходишь?
— Да, мне надо подводную лодку попросить.
Он смотрит вдаль, на извержение, хмуря брови.
— По-моему, очень мощно. Тянет балла на три-четыре.
Я киваю:
— Самое меньшее — четыре. Шлейф очень темный и достигает двенадцати километров, это по меньшей мере двести — триста миллионов квадратных метров. А еще надо посмотреть, сколько из этого окажется на суше, куда будут дуть ветры и как нам повезет.
Тоумас Адлер нацеливает объектив и делает несколько щелчков фотоаппаратом, запечатлевая нас. Йоуханнес быстро реагирует: выпрямляется, снимает маску, достает из кармана куртки сигарету, закуривает, сосредоточенно смотрит на извержение, встает, широко расставив ноги и уперев руки в боки, и его звучный голос разносится над чернотой:
Глянь, я маяк,
Где пустота призывает смерть!
Я качаю головой и спускаюсь в люк.
— Постойте, — останавливает Тоумас, — позвольте мне вас сфотографировать.
— Нет, не хочу отбивать лавры у господина Хемингуэя.
— Не беспокойтесь, — кричит Йоуханнес мне вслед, его глубокий смех несется за мной. — Никто меня не затенит, вы слышите! Даже ты, малышка Анна!
— Да я и не претендую, Джонни-бой.
Фаградальсфьядль
63°53´36´´ с. ш.
22° 16´10´´ з.д.
Фаградальсфьядль во многом не похожа на другие вулканические системы полуострова Рейкьянес. Ее особенность в том, что сам рой трещин с ней не связан.
Не считая больших вершин, в системе Фаградальсфьядль наличествует 30–40 небольших гор. Шесть из них, в том числе Майлифедль, образованы отрицательно намагниченной породой, насыщенной оливином. Их возраст определяется как 90 000 лет, с эпохи геомагнитной активности, которую связывают с этой горой. Из других вулканических объектов этой системы можно назвать гору Фестарфьядль. Там можно увидеть Фестин — следы образовавшего эту гору извержения в морских скалах. Кристьяун Саймундссон, Магнус Сигургейрссон. Полуостров Рейкьянес. Вулканы Исландии
Извержения — это скучно
Извержение близ бухты Кедлингарбаус на полуострове Рейкьянес («Кедлингарбаусское извержение») — небольшое подводное извержение на Рейкьянесском хребте. Началось оно рано утром 7 марта и длилось шесть суток. На второй день подводная съемка зафиксировала двухкилометровую трещину, протянувшуюся к юго-западу в сторону острова Эльдей.
Извержение происходило всего в 2,5 км от суши и стало причиной обильного пеплопада, порчи земель и имущества на западе полуострова, особенно в городе Рейкьянесе и аэропорту Кеблавика. Много зданий пострадало от землетрясения, а в Хабнире четыре дома были разрушены, когда их крыши не выдержали веса пепла. В рыбных садках в этом регионе погибло все поголовье лососей, а электростанция временно вышла из строя из-за повреждений помещений и изменения термальных зон. Гриндавикское шоссе разрушилось близ Свартсенги, и в городе Рейкьянесе на три дня вышел из строя водопровод.
Уже в первый день эруптивная колонна достигла высоты 12 км. Вулканический пепел распространился по всей Европе и вызвал существенные сбои в авиасообщении; во многих странах оно было прекращено на несколько дней. Глубина слоя пепла на южной оконечности Рейкьянеса составила 50 см, и 6 см — в среднем по Рейкьянесу и в аэропорту Кеблавика. В столичном регионе глубина составила 2 см, но еще много месяцев после окончания извержения наблюдались песчаные бури и пылевое загрязнение. Анна Арнардоттир. Извержение Кедлингарбаус. Доклад, прочитанный на весенней конференции Геологического общества Исландии. Сборник тезисов
Извержение заканчивается столь же быстро, как и началось, сходит на нет — будто кран закрыли; эруптивная колонна опускается, становится жиже и за пару часов скрывается под поверхностью воды. Море несколько дней выдыхает серым, выплескивает на берег лапилли и дохлых рыб, но самое страшное уже позади. Вулканическое дрожание на экранах приборов Метеоцентра мало-помалу стихает, полиция вновь открывает перекрытые дороги, снимает ограничения. Жители Южных мысов возвращаются в свои дома и принимаются сгребать пепел с крыш, расчищать сады, выгребать шлак из водостоков, вздыхать по поводу облезшей краски и потрескавшихся стекол. Со временем стихийные бедствия становятся утомительными, люди быстро привыкают к концу света.
Но мир по-прежнему серый, город серый, каждый кустик, каждая травинка покрыты пеплом. Он прочно пристал к улицам, домам, машинам, сколько бы его ни смывали; он летает в воздухе, закрывает солнце дымкой, оседает в волосах, в носу, во рту. Мы вдыхаем его, от него у нас текут слезы, мы жуем его с едой, принимаем эту серость и пытаемся ее перетерпеть, ждем весны и ветров, которые унесут пепел за горизонт, дождя, который смоет его на землю, а из нее прорастет зеленая трава, и мир станет опять новым и чистым.
