Невидимые знаки (ЛП) - Винтерс Пэппер

— Это так не работает.

— Это может работать так, как вы того захотите.

— Боюсь, это не тот случай.

Эстель сжала мою руку в своей.

— Мы женаты. Разве это ничего не значит?

— Официально? — Дафна приподняла бровь. — У вас есть свидетельство о браке и доказательства этого союза?

Эстель выпрямилась, борясь за меня. За нас.

— Во всех смыслах. Да. Коко — доказательство наших отношений. Конечно, этого достаточно.

— А документально?

Эстель промолчала.

Я ответил:

— Нет, у нас нет ни одной чертовой бумажки. Но это не имеет значения. Мы не расстаемся. Конец чертовой истории.

Два офицера уставились друг на друга так, словно мы были нарушителями спокойствия, а не давно пропавшими людьми, вернувшимися домой.

Позади нас Джоанна Эвермор не могла перестать прикасаться к Пиппе. Чем дольше Пиппа оставалась со своей бабушкой, тем больше она теряла образ дикого сорванца, способного на все, и превращалась в испуганную одиннадцатилетнюю девочку, кланяющуюся старшим.

Не будь таким ребенком, Пиппи.

Я знал ее гораздо лучше. Это был просто шок.

Где была эта тихая, но очень умная молодая девушка? Где была остроумная шутница, любознательная морская фея?

Я знал, где... на острове. Как и все остальные.

Джоанна Эвермор перебила:

— Кстати, о документации. Полагаю, с нашими документами все в порядке?

Эстель вскинула голову.

— Какие документы?

Сотрудники иммиграционной службы кивнули.

— Да. Временный паспорт выдан, и вы можете свободно вернуться в Америку.

— Что? — Эстель запнулась. — Нет!

Коко шмыгнула носом, ее лицо покраснело от готовых пролиться слез.

— Вы не можете. Я не позволю. — Эстель бросилась к Пиппе. — Ты не хочешь возвращаться в Америку, Пиппи. Оставайся с нами. Мы теперь твоя семья. Ты, я, Гэл, Коко и Конн...

Она слишком поздно поняла свою ошибку.

Лицо Пиппы сразу посуровело и вытянулось.

— Мой брат мертв.

Она наконец-то произнесла это.

Лучше бы она этого не говорила.

— Мне нужно быть с семьей.

— Мы твоя семья. — Эстель схватила ее за локти, не обращая внимания на то, что старуха что-то бормочет себе под нос. — Пип, не делай этого. Мы будем жить вместе.

В ее взгляде читалась мудрость, превосходящая годы. Она обняла Эстель.

— Я всегда буду любить тебя, Стелли. Я буду навещать тебя, звонить и никогда не забуду. Но... я хочу домой.

Домой.

Оказалось, что никто из нас не сказал на «наш остров». Пиппа была самой молодой из потерпевших крушение, и дольше всех сохраняла иллюзию цивилизации. Она была верна нам, пока мы обитали на острове, думая, что наше пребывание там навсегда.

Я не мог осуждать ее за это. И я не мог позволить ей уйти с чувством, что она нас подвела.

Несмотря на то, что задыхался внутри, я подошел к ней и заключил в обожающие объятия.

Джоанна Эвермор вежливо отодвинулась, доказав, что она не такая плохая, какой я хотел ее видеть.

Она была всего лишь бабушкой, которая считала, что потеряла всю свою семью, и только потом обнаружила, что один член семьи восстал из мертвых.

Если бы я был на ее месте, я бы тоже захотел увести Пиппу при первой же возможности.

— Мы любим тебя, Пиппи. — Я говорил ей в волосы, вдыхая фиГэлйский бриз и запах кокосов нашего острова. — Сдержи обещание и оставайся на связи.

Она кивнула, когда я отпустил ее.

— Всегда, Гэл. Я всегда буду любить тебя. Всегда.

Я коснулся ее подбородка.

— Коннор и твои родители очень гордились бы тобой.

Она заставила себя слабо улыбнуться.

— Я надеюсь на это.

Эстель пыталась задержать ее, но я притянул ее к себе и крепко держал. Я не отпускал ее, пока Пиппа махала нам напоследок и брала бабушку за руку.

Улыбнувшись и пообещав позвонить, когда они приземлятся, Пиппа навсегда ушла из нашей жизни.

Потребовались дни, чтобы влюбиться в нее, годы, чтобы узнать ее, а теперь мы потеряли ее в считанные мгновения.

Это было самое страшное, но когда мы повернулись лицом к офицерам, оказалось, что это не единственная ужасная новость.

Это еще не все.

— Эстель Эвермор, вы получили разрешение на въезд в Сидней и будете размещены во временной квартире до тех пор, пока ваши дела не будут приведены в порядок и свидетельство о смерти не будет аннулировано. К сожалению, ваш дом был продан вместе с имуществом, но ваша последняя воля и завещание находятся в ведении Мэделин Берроуз.

Эстель встрепенулась, переключаясь на новые темы.

— Я не... я не знала, что у меня есть завещание. И Мэди. Она здесь?

Алекс покачал головой.

— Мы не знали, что с ней нужно связываться. Капитан «Pacific Pearl» не давал таких указаний. Однако ваш адвокат был поставлен в известность, и он сообщил мисс Берроуз о вашем благополучном возвращении. Думаю, она заглянет к вам, как только вы устроитесь.

Эстель сосредоточилась на хороших новостях, а я — на плохих. У нее был дом, куда она могла поехать, разрешение взять нашу дочь и подруга, ожидающая её возвращения.

Я... присяжные еще совещались.

Если они были похожи на последних присяжных, с которыми я столкнулся... я был в полном дерьме.

Каждый мускул напрягся, когда мужчина огласил мой приговор.

— Что касается вас, мистер Оук. Мы знаем о вашем испытании и при обычных обстоятельствах из сострадания разрешили бы въезд на некоторое время. Мы не будем обращать внимания на то, что у вас нет необходимых виз, и вместе с вами займемся оформлением будущих документов. Однако вы осужденный преступник. У вас есть судимость.

— Согласно австралийскому законодательству, мы не разрешаем въезд в страну преступникам без полной проверки и обсуждения. Но и в этом случае гарантии нет. — Он посмотрел на меня через линзы очков. — Особенно это касается убийц.

И вот так... я превратился из почти мертвого в запрещенного.

Эстель больше не была моей.

Мое прошлое наконец-то настигло меня.

Все кончено.

ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ.

Я не могла этого допустить.

Гэллоуэй принадлежал мне.

Я принадлежала ему.

Я родила ему дочь.

Мы любили друг друга.

— Вы шутите? — Мой голос напоминал пронзительную скрипку. — Что вы собираетесь делать?

Иммиграционный офицер (ставший моим заклятым врагом) прочистил горло.

— Он будет находиться в центре временного содержания до завтрашнего рейса и депортирован в Великобританию.

Я не переставала дрожать.

Нет, нет, нет...

Коко спрыгнула со стула и помчалась на своих крошечных ножках, чтобы ухватить меня за бедро.

— Ма-ма. Домой?

Я машинально подхватила ее на руки, не отрывая взгляда от мудака, пытающегося разрушить мою семью.

Он уже лишил нас Пиппы.

Он не мог забрать и моего мужа.

— Все в порядке, Коко. Не волнуйся. — На одном дыхании я прорычала: — Куда он, туда и я. Хочешь посадить его в клетку — хорошо. Но и меня туда сажай.

Я наблюдала за этой сценой, словно сторонний наблюдатель. Я видела, как напрягся Гэллоуэй и как его охватила ярость от моего обвинительного тона. Я знала, что он будет спорить и призывать меня вернуться домой (уже не в свой дом) и позволить ему разобраться со всем по прибытии в Англию.

Но я этого не допущу.

Мы были вместе каждый день в течение почти четырех лет. Я думала, что потеряла его. Я видела, как он умирает. Я ни за что на свете не позволю им запихнуть его в самолет и расплачиваться за преступление, за которое он уже заплатил.

То, что я могла смотреть на этих людей и стоять рядом со своим мужем, зная, что он убил, но, не зная о фактах, можно было расценить как слепую наивность.

Но я знала Гэллоуэя.

Он отбыл свое наказание.

Даже, несмотря на то, что он не сидел в тюрьме последние несколько лет, его совесть и душа платили за это. Снова и снова.