Л. Бояджиева - Бегущая в зеркалах
– Вот еще! – обиделась Алиса. – Я довольно долго увлекалась «мини» и даже имела успех. А то, что погоню ты выдумал, я и сама уже заметила – автомобиль давно свернул вправо.
За поворотом шоссе открывалось яркое свечение: в ночном небе, выбеленном прожекторами, проносились красные мигающие огоньки идущих на посадку самолетов. Отсветы разноцветной рекламы, плясавшей на крышах аэропорта, окрашивали предутренний туман ярмарочным сиянием.
Остин остановил машину под глухой стеной темной служебной постройки.
– Теперь слушай меня внимательно. Твой рейс в восемь утра, на Рио де Жанейро. В начале ты посетишь дамскую комнату и внимательно изучишь себя и эти документы – тебе надо хорошенько запомнить свое новое имя. Не бойся паспортного контроля – бумаги хорошие. В Рио ты возьмешь такси, только не то, что само подъедет к тебе, а второе или третье, как наставлял еще Шерлок Холмс насчет кеба. Покажешь этот адрес. Там тебя встретят, достаточно будет назвать твое новое имя. И еще: где-то на пути к тебе присоединится мужчина. Я не знаю, как он будет выглядеть и где именно подойдет к тебе с вопросом: «Мадмуазель, вы бы не могли порекомендовать мне уютный отель?» Ответишь: «Могу предложить что-нибудь поинтересней». Сидите и ждите по этому адресу и ни одного шага без моей команды! – Остин посмотрел на Алису вдруг очень печально, ей даже показалось – растерянно и быстро поцеловал в лоб. – Все. Я должен ехать. С Богом, детка!
13
Услышав, как за ее спиной хлопнула дверца, она почувствовала себя невыносимо одинокой и заколебалась – желание нырнуть в автомобиль под защиту Остина было слишком сильным. И как бы почувствовав это, лимузин включил фары и, круто развернувшись прямо у нее под носом, рванул к шоссе.
Она осталась совсем одна и, ощущая всей кожей неуместность своего костюма, направилась к сияющему входу в аэропорт, возле которого царило необычное для этого времени суток оживление – толпились туристы, выгрузившиеся из большого автобуса, сновали с тележками носильщики, какие-то счастливчики, прибывшие, видимо, на отдых, грузили в открытый автомобиль многоместный багаж, а двое – мужчина и женщина, только что встретившихся здесь, среди суеты и гама, прильнули друг к другу в нескончаемом поцелуе.
Алиса остановилась, не решаясь вступить в эту жизнь самоуверенной шлюшкой. Оставленная на зеленом холме Каса дель Фьоре казалась потерянным раем. Вот и все. Прощай, Флоренция! Альбертас, Дора, горячие пирожки, чудесные видения. Куда несет тебя, Алиса?
Чуть не зацепив бампером, с визгом притормозил автомобиль. Передняя дверца распахнулась: «Живо садись!» – скомандовал Остин, и, круто развернув, устремился к темнеющему парку. Здесь, в прохладном мраке он остановился и нажал кнопку – с легким шелестом поднялась и сложилась в гармошку крыша. Из зарослей потянуло сладким, нежным, цветущим. Предрассветные соловьи, успешно соперничали с ревом взлетающих самолетов. Остин молчал, глядя в сторону и тяжело бросив на руль расслабленные руки.
– Обернулся-таки, не удержался! Увидел тебя, такую одинокую, брошенную… Ведь никогда, никогда не разрешал себя оглядываться… – он распахнул дверцу, намереваясь выйти, но тут же захлопнул и, резко повернувшись, грустно и странно посмотрел на Алису.
– Прости, Лиза, наверное, устал. Не тот уже… Ах, девочка ты моя, прости за всю эту игру, что втянул тебя, рискую тобой… В общем, не держи на меня зла, может уже не придется встретиться… И запомни: ты обязательно должна быть счастливой.
– Не смей так говорить! Не смей сдаваться! А меня – не жалей. В сущности, я, наверное, и не очень живая. Так – хорошая вещь, которой дорожат, но не привязываются. Держат в шкафу, как старинный фарфор, а пьют из стеклянных чашек… – Алиса насупилась, сдерживая нахлынувшую вдруг жажду сострадания и жалости.
– Нет, Алиса, неправда. Жалко. И тебя и меня – жалко… Нелепо все как-то, глупо, нескладно… – Остап взял Алисину руку и, рассмотрев ладонь, поднес ее к губам. – Ты должна знать, ведь жизнь у тебя, как здесь сказано, еще долгая-долгая… Я всегда завидовал тем, кто был с тобой рядом. Когда танцевал с тобой, пятнадцатилетней, вальс, смотрел на летящее передо мной лицо и думал: ведь кто-то будет рядом с этим чудом целую жизнь, кто-то будет ее любимым, мужем, отцом ее детей… Это казалось невозможным, невероятным, несбыточным счастьем… Кажется и сейчас, Лиза. Правда и то, что у меня нет ничего на этом свете дороже тебя. Запомни и никогда не думай обо мне плохо…
– Остин, я не узнаю тебя, – с напускной веселостью проговорила Алиса. – Ну, нельзя же, право, изъясняться так возвышенно с потаскушкой! – Она улыбнулась сквозь подкатившие слезы. – Всю роль мне сбиваешь… Дай руку, нет, правую… – Алиса достала из сумочки косметический карандаш и написала на тыльной стороне предплечья вдоль вздувшейся пульсирующей жилки: «Я люблю тебя». Быстро поцеловав опешившего «жиголо» в уже колючую щеку, Алиса выскочила из машины и решительно пошла к светящемуся зданию аэропорта…
14
…Итак, Люсита Ромуальдес, испанка. Боже, я по-испански могу лишь поздороваться и попросить денег – маловато для общения… К тому же полное отсутствие багажа, а еще огромный перелет с посадкой в Дакаре, да с этим декольте и голыми ногами – среди вполне респектабельных людей – пытка! – думала Алиса. И тут же усиленно внушала контрдоводы: интереснейшее приключение, идиотка! Встряхнись – у тебя достойный партнер. И уж ты-ты его не подведешь!
Впрочем, она сильно преувеличивала респектабельность пассажиров туристического класса. В освещенном салоне шумно располагалась целая ватага подростков в спортивных костюмах, по-видимому, какая-то команда, а толстая смуглая матрона, одетая еще более экстравагантно, чем Алиса, рассаживала по местам двух чернявых малышей, причем третий, совсем маленький, вцепившись матери в блузку, уже почти стянул ее с пухлого плеча. Протискивающийся в узком проходе мимо Алисы, мужчина выразительно заглянул в ее декольте и подмигнул. Она и сама не поняла, как поднялась ко лбу рука, поправить лохматую челку – кокетливо, очень кокетливо. Алиса входила в роль. Ей даже показалось забавным, что ее спутником оказался пожилой еврей из толмудистов – в черной шляпе и с пейсами. Бедняга, демонстрировал всем своим видом брезгливую отстраненность. Мельком взглянув на Алису, он выразительно вздохнул и отвернулся к иллюминатору с видом человека, преисполненного терпимости.
Алиса уселась, с удовлетворением заметив, что юбка вздернулась и демонстративно, достав из сумочки духи, щедро опрыскала шею и даже грудь. Затем нарочно пододвинула колени поближе к еврею и тот моментально отпрянул, как от прикосновения змеи.
