Мэриан Кайз - Не учите меня жить!
Папина работа!
Он и раньше, бывало, бил и ломал вещи, когда напивался, но до такой степени вдохновения все же не доходил.
Разумеется, его самого и след простыл.
Я бродила из кухни в гостиную, из гостиной в кухню, не в состоянии полностью оценить размеры нанесенного ущерба. Все, что можно было разбить, он разбил. Или попытался разбить, если оно не поддавалось. В кухне на полу валялся желтый пластмассовый таз, из которого он явно хотел вышибить дух, судя по количеству вмятин. В гостиной была целая полка омерзительных фарфоровых статуэток — мальчиков, собачек, колокольчиков (мамина страсть): он смел их одним взмахом руки. У меня вдруг тоскливо защемило сердце из-за мамы. Он знал, что значила для нее эта дребедень.
Я даже не заплакала. Просто принялась за уборку.
Пока я ползала на коленках, собирая с ковра обломки разбитого фарфорового мальчика, зазвонил телефон. Звонили из полиции; как выяснилось, папу арестовали. Меня по-дружески пригласили зайти в участок и забрать его, предварительно заплатив штраф.
Денег у меня не было, сил тоже.
Я решила поплакать, а потом — позвонить Дэниэлу.
Каким-то чудом он оказался дома — не знаю, что бы я стала делать, не возьми он трубку.
Я так плакала, что он просто не мог понять, что я говорю.
— Папа, папа, — рыдала я.
— Кто умер?
— Никто не умер.
— Люси, умер или нет, но я никак не могу понять — кто. Говори яснее.
— Ради всего святого, приезжай скорее. Приедешь?
— Уже выезжаю, — заверил он.
— Захвати побольше денег, — добавила я.
— Извини, Люси, — начал он, не успела я открыть дверь. — Я уже догадался. Значит, папа?
Он потянулся ко мне, чтобы обнять, но я ловко увильнула. Ко всей моей сложной гамме чувств мне сейчас не хватало только полового влечения.
— Да, — заливаясь слезами, ответила я, — но он не…
— Умер, — закончил он. — Да, и это я тоже понял. Прости, по телефону было не очень хорошо слышно… Господи, тут что, землетрясение было?
— Нет, это…
— Тебя ограбили! Ничего не трогай руками.
— Нет, нас не ограбили, — зарыдала я. — Все это учинил мой пьяный кретин-папочка.
— Люси, я тебе не верю.
Вид у него был по-настоящему напуганный, отчего мне стало еще горше.
— Но почему? — взъерошив себе волосы, спросил Дэниэл.
— Не знаю. Но чем дальше, тем хуже. Его арестовали.
— С каких это пор людей арестовывают за битье посуды в своем собственном доме? Боже мой, куда только катится наша страна? Скоро докатимся до того, что нельзя будет сжечь яичницу на сковородке или съесть мороженое прямо из коробки, и…
— Заткнись, либерал сердобольный. Небось «Гардиан» начитался, — несмотря на свое настроение, рассмеялась я. — Его арестовали не за то, что он крушил собственную утварь. Я вообще не знаю, за что, и думать боюсь.
— Так за него надо заплатить штраф?
— Надо.
— Ладно, Люси, карета ждет. Поехали его спасать!
Папе предъявили миллион обвинений: пьянство, неповиновение представителям власти, возбуждение беспорядков в общественном месте, нанесение ущерба собственности, попытка нанесения телесных повреждений, непристойное поведение и тому подобное. Это было ужасно. Мне бы и в страшном сне не привиделось, что настанет день, когда придется выкупать родного отца из-под ареста.
Когда папу привели из камеры, он был кроток, как овечка. Весь пар он уже выпустил. Мы с Дэниэл ом отвезли его домой и уложили спать.
Потом я поила Дэниэла чаем.
— Ну, Люси, и что мы будем с этим делать? — спросил он.
— Кто это «мы»? — ощетинилась я.
— Ты и я.
— А ты тут при чем?
— Люси, ты могла бы раз — один только раз! — попробовать не ругаться со мной? Я ведь только пытаюсь помочь.
— Не нужно мне твоей помощи.
— Нужно, — возразил он. — Не было бы нужно, ты мне не позвонила бы. И ничего стыдного в этом нет, — добавил он. — Люси, ну с чего ты все время заводишься?
— Заведешься тут, если у тебя отец алкоголик, — всхлипнула я, и по моим щекам ручьями потекли слезы. — Ну, может, он и не алкоголик…
— Алкоголик, — помрачнел Дэниэл. — Это факт.
— Черт с тобой, называй его как хочешь, — заплакала я. — Мне плевать, алкоголик он или нет. Важно одно: он пьяница, и он ломает мне жизнь.
Я наревелась всласть: со слезами выливалось бремя долгих месяцев тревоги и напряжения.
— Ты знал? Ну, ты знал, что мой папа…
— Гм… да.
— Но откуда?
— От Криса.
— Почему же мне никто не сказал?
— Тебе говорили.
— Ладно, а почему никто мне не помог?
— Пытались. Ты сама не давала.
— Что же мне теперь делать?
— Как насчет того, чтобы уехать отсюда и поручить заботу о нем кому-нибудь другому?
— Ой нет, — испугалась я.
— Хорошо, не хочешь уезжать — не уезжай, но есть много людей, которые могут помочь тебе. Кроме твоих братьев, есть помощники по хозяйству, сиделки, социальные работники и другие. Никто не помешает тебе заботиться о папе, но ты не должна будешь делать это одна.
— Дай подумать…
В полночь, когда мы с Дэниэлом все еще понуро сидели за столом в разгромленной кухне, зазвонил телефон.
— Это еще кто? — опасливо спросила я. — Алло!
— Могу я поговорить с Люси Салливан? — раздался в трубке знакомый голос.
— Гас? — ахнула я, сама не своя от радости.
— Он самый, — завопил он радостно.
— Привет! — Мне хотелось танцевать. — Откуда у тебя мой телефон?
— Случайно встретил вашу белобрысую страхотку в «Макмаллинс», и она сказала, что ты теперь живешь у черта в заднице. А потом, разве я о тебе не думал, разве не скучал?
— А ты скучал? — чуть не заплакала от радости я.
— А то как же, Люси! И вот я ей и говорю: давай, говорю, телефончик-то, щас я ей позвоню и вытащу погулять. Ну, вот я и звоню тебе, Люси, и приглашаю погулять.
— Здорово! — возликовала я. — Буду рада тебя увидеть.
— Ладно, диктуй адрес, сейчас приеду.
— Сейчас?
— А когда же?
— Нет, Гас, сейчас не время, — сознавая свою черную неблагодарность, сказала я.
— Ну, а когда?
— Может, послезавтра?
— Договорились. В четверг после работы. Я за тобой зайду.
— Отлично.
Я с сияющим лицом обернулась к Дэниэлу и выдохнула:
— Это был Гас.
— Я понял.
— Он обо мне думал.
— Правда?
— И хочет меня видеть.
— Ему повезло, что ты так сговорчива.
— На что ты злишься?
— Люси, неужели нельзя было заставить его немного побегать? Лучше бы ты не сдавалась так легко.
— Дэниэл, звонок Гаса — лучшее, что случилось со мной за эти несколько месяцев. И у меня нет сил играть и притворяться.
Он улыбнулся и колко заметил:
— Лучше береги силы для игр в четверг вечером.
