Майкл Корда - Идеальная пара
Он прошел в свою гримерную. На столе перед зеркалом были аккуратно разложены орудия его труда, освещенные ярким светом мощных ламп – тюбики грима, баночки кольдкрема, накладки, воск, клей, пудра. Он вдохнул знакомые запахи. Электрический камин вместо старого, который топился углем, горел ярко, но давал больше света, чем тепла. Вейн встал к нему поближе, и дрожа от холода, начал раздеваться. Над камином висел его любимый портрет Гаррика, которому когда-то принадлежал этот театр. Гаррик тоже играл Отелло на этой сцене, гримировался в этой же комнате, спускался по тем же железным ступеням. Были ли у него проблемы с Дездемоной? Наверное, не такие, как у меня, сказал себе Вейн.
Он разделся донага и критически осмотрел себя в зеркало – англичанин без малого сорока лет, достаточно широкоплечий, со слегка расплывшейся талией, уже не такой стройный, каким он был, когда задолго до войны играл изящных героев-любовников в нашумевших пьесах Гая Дарлинга, и не такой мускулистый, каким он был в Голливуде, где претендовал на роли мужественных мужчин, безупречно владеющих шпагой. Надо бы заняться физическими упражнениями, сказал он себе, но он знал, что вялые мускулы были характеристикой роли. Упражнения, как и грим, были орудием его труда. Если бы он играл Гамлета, он бы похудел и каждый день занимался бы фехтованием, но Отелло был пожилой человек, уже не солдат, а генерал, чьи рукопашные бои остались далеко в прошлом.
Он стоял спокойно, слегка покрывшись гусиной кожей от холода, и втирал в тело первый слой краски – густой, коричневый тон, похожий на темный молочный шоколад. Он опустил пальцы в краску и стал покрывать ею свои бедра и ягодицы. В этот момент он почему-то думал о том, что нашла Фелисия в Куике, и почему он, как самый глупый обманутый муж, ничего не заметил. Или он просто игнорировал свои подозрения? Он видел тревожные признаки, с горечью подумал он – но решил не обращать на них внимания.
Кипя от гнева, он полчаса стоял неподвижно, пока сохла краска. Что ей еще от него нужно? Разве он не достаточно доказывал ей свою любовь – ради нее выворачивая наизнанку свою карьеру? И все же она изменила ему – да к тому же с Марти Куиком! Он старался не думать о них обоих в постели и не мог. Он знал, что сейчас ему необходимо успокоиться, но чувствовал, что спокойствия он не найдет.
Следующий этап был более утомительным – Вейн вместе с Абелем, своим костюмером, должен был натереть все тело черным сапожным кремом, а потом отполировать его влажной махровой тканью, чтобы оно блестело. В таком виде он был похож на жреца какой-то варварской религии, приготовившегося к жертвоприношению. Робби был рад, что процедура наконец закончилась, и он мог надеть измазанный краской халат и выпить чаю. На его лице еще не было грима – лицом он будет заниматься в последнюю очередь, как и розовыми ладонями, а пока самая длинная и утомительная часть работы была завершена.
– Мисс Лайл у себя в гримерной? – спросил он.
Абель поднял бровь – выразительная гримаса, доведенная до совершенства множеством второстепенных ролей, которые он когда-то играл. Обычно Фелисия и Вейн приезжали в театр вместе; если его роль требовала более длительной подготовки, чем ее, она дремала у себя в гримерной или отвечала на письма.
– Боюсь, что нет.
Вейн пристально посмотрел на свое отражение. Гиллам был прав, решил он. Он действительно ужасно выглядел. Где же она, черт возьми? – недоумевал он. Глупый вопрос – она, вероятно, сейчас в постели с Марти Куиком. Или Гарри Лайл нашел ее и предупредил, что мужу все известно? Чувство вины могло вызвать у нее истерику, возможно она бродит по улицам, опять замышляя самоубийство.
– Дублерша мисс Лайл в театре? – спросил он. Бровь Абеля поднялась еще выше.
– Думаю, да, сэр, – ответил он. – Позвать ее?
– Нет. Достаточно того, что она здесь и готова играть.
В дверь раздался стук, но не приглушенный и осторожный, а сильный и уверенный. Фелисия в гневе? Он не знал, как ему вести себя в такой ситуации. Показать, что тоже злится? Но как подействует его гнев на ее игру сегодня? Он был похож на генерала, делающего последние приготовления к битве – как сам Отелло, подумал он. Он был уверен в собственной способности сыграть свою роль, что бы ни происходило в его жизни – именно это Фелисия, без сомнения, и ненавидела в нем, – но относительно ее у него такой уверенности не было, особенно после Сан-Франциско. Однако если она здесь, он должен с ней встретиться.
– Входи! – крикнул он и, обернувшись, обнаружил, что это была вовсе не Фелисия.
С кислой улыбкой на бледном лице на пороге стоял сэр Герберт Тарпон и усиленно изображал завзятого театрала, привыкшего бывать за кулисами, несмотря на свой хомбург[137] государственного служащего, брюки в полоску, черный пиджак и жесткий белый воротничок, который, казалось, врезался ему в шею.
– Надеюсь, я не помешал, – сказал он.
– Честно сказать, – произнес Вейн, – сейчас не самое лучшее время для визита, старина. Может быть, позднее, после спектакля…
Тарпон наклонил голову, показывая, что он понимает артистическую натуру и уважает ее.
– При других обстоятельствах я бы не стал являться столь неожиданно, – вкрадчивым тоном произнес он, – но мы с леди Тарпон ехали мимо, чтобы пообедать перед спектаклем, а у меня есть новость, которую, я думаю, вам будет приятно услышать. Думаю, я принес хорошее известие: вы можете рассчитывать увидеть свое имя в следующем списке награжденных.
Вейн не знал, что сказать. Вчера эта новость стала бы причиной радости – это, конечно, не было для него неожиданностью, но тем не менее он должен был стать самым молодым в истории театра обладателем рыцарского звания и первым в этом десятилетии! Но сейчас он не чувствовал ничего, кроме острого желания выпроводить Тарпона из гримерной и заняться своим лицом.
– Спасибо, – сказал он. – Я просто лишился дара речи. А теперь, если позволите…
– Конечно, конечно. – Тарпон наклонил голову, будто предлагая полюбоваться собственной лысиной. – Я только хотел сказать, как я рад за вас и, конечно, за леди Вейн, которой мисс Лайл скоро станет.
– Это большая честь для меня… для нас.
– Вот именно, – сказал сэр Герберт выпрямившись. Сейчас выражение его лица было строгим, как у школьного учителя, приготовившегося после похвалы сделать ученику внушение. – Одно маленькое предостережение, мой дорогой друг – я обязан об этом сказать. Как вы понимаете, награждение всегда зависит от определенных условий. Если вы сбежите с какой-нибудь барменшей, – он рассмеялся, излучая наигранную сердечность, – или произойдет что-то такое, что при дворе сочтут скандальным – о, я знаю, что ничего такого не случится! – боюсь, что ваше имя будет исключено из списка. – Тарпон покраснел. – Вы понимаете – я обязан был об этом предупредить. Мне не стоит говорить вам, что я считаю такое предупреждение излишним для вас и очаровательной мисс Лайл – или леди Вейн, как мы скоро будем ее называть.
