Софи Кинселла - Брачная ночь
Стоп, Лотти. Смотри на вещи проще и позитивнее.
Бен подходит ко мне, и я беру его за руку. Каменный выступ утеса скрывает бо́льшую часть пляжа, и мне не видно, изменился ли он и насколько. Но с другой стороны, пляж есть пляж, как он может меняться?
– Ну, куда сначала? – негромко спрашиваю я. – В дом или на пляж? Или в наше потайное место?
Бен несильно сжимает в ответ мою руку.
– Конечно, в наше потайное место, в нашу лагуну.
Только сейчас я начинаю наконец испытывать что-то похожее на волнение. Наше место – это узкая полоска песка вокруг спрятанной в скалах бухточки, где никогда не было ни единой живой души… Там мы впервые раздевали друг друга, дрожа от ненасытного юношеского желания. Там мы делали это три, четыре, пять раз в день! Одной мысли о том, чтобы снова побывать на нашем месте – вернуться назад не только в пространстве, но и во времени, – оказывается достаточно, чтобы я снова почувствовала, как кровь приливает к щекам, а кожа от возбуждения покрывается мурашками…
– Нам придется нанять лодку.
Я знаю – мы снова пойдем под парусом, держа курс на наше секретное место, и я буду полулежать на скамье, закинув босые ноги на нагретый солнцем деревянный борт лодки. В бухте мы вытащим лодку на берег, а сами устроимся на крошечном песчаном пятачке и…
– Да, надо нанять лодку, – хрипло отвечает Бен, и я понимаю, что он взволнован не меньше моего.
– Как ты думаешь, прокат все еще там, на пляже?
– Я не знаю, зато я знаю способ это выяснить. Идем скорее.
Радость вскипает и пенится в моем сердце, словно шампанское в бокале, пока я веду Бена к лестнице. Сейчас мы спустимся на пляж, наймем лодку и… и все снова будет, как когда-то.
– За мной! – кричу я, прыгая со ступеньки на ступеньку и чувствуя, как колотится сердце. Вот мы уже почти у того места, где лестница раздваивается – еще немного, и мы увидим так хорошо знакомую нам полосу прекрасного золотого песка, который столько лет дожидался нашего возвращения.
– О боже!..
Я резко останавливаюсь и едва не падаю. Что это? Что случилось с пляжем? Откуда взялись все эти люди?!
Много лет назад, когда мы здесь жили, пляж казался – да и был – совершенно безлюдным. Нас, обитателей пансиона, было всего-то человек двадцать, поэтому, даже когда мы все выходили на пляж, огромное песчаное пространство выглядело пустынным. Теперь передо мной расстилается самый настоящий человеческий муравейник. На пляже расположилось не меньше семидесяти или даже ста человек, которые сидят и лежат на песке разномастными группами, причем некоторые еще не выбрались из спальных мешков. Можно подумать, что ночью здесь проходил какой-то фестиваль хиппи. Я различаю на песке следы костров, вижу пару палаток и груды мусора. Студенты, думаю я, разглядываю эту компанию. Возможно, вечные студенты…
Пока мы стоим, не зная, что предпринять, по лестнице поднимается какой-то парень с козлиной бородкой (сам он, несомненно, предпочитает называть ее вандейковской). Поравнявшись с нами, он приветствует нас с сильным южноафриканским акцентом.
– Привет. Вы что, заблудились? – спрашивает он.
«Это вы все заблудились и попали туда, где вам не место», – хочется ответить мне, но вместо этого я через силу улыбаюсь.
– Нет, мы просто… смотрим.
– Да, – подхватывает Бен небрежно. – Просто смотрим. Мы здесь когда-то отдыхали, но это было довольно давно. Похоже, за прошедшие годы здесь многое изменилось.
– А-а, вы из тех… – Огонек в глазах парня гаснет. – Из Золотого Века…
– Из какого Золотого Века?
– Так мы называем старичков… – Парень смеется, и мне хочется дать ему в зубы. Кажется, он улавливает мое намерение, поскольку быстро поправляется: – Я имею в виду людей в вашем возрасте, которые приезжают, чтобы рассказывать нам, как здо́рово здесь было до того, как построили эту общагу. Иногда их забавно слушать, но чаще – скукота. Видите ли, стар… люди в вашем возрасте постоянно хнычут и жалуются: мол, раньше было лучше, а теперь это прекрасное место загублено. Нами, ясен пень, загублено… – Он несколько агрессивно скалится, но быстро берет себя в руки. – Хотите, я провожу вас на пляж?..
Мы идем за ним, а я все вспоминаю, как он назвал нас стариками. Старичьем, фактически. Ему самому на вид не больше двадцати, так неужели же мы кажемся ему такими древними? Нет, мы, конечно, старше, но только формально – в душе-то мы остаемся молодыми. И не только в душе́, а вообще… Нас в любом случае еще не возят в коляске! Не знаю, как Бен – лично я чувствую себя лет на двадцать или около того.
– О какой общаге речь? – интересуется Бен, когда мы оказываемся на берегу. – Разве вы все не живете вон в том пансионе, на горе́?
– Некоторые живут. – Парень пожимает обгоревшими на солнце плечами. – Но немногие, очень немногие – уж больно он древний, и там не слишком удобно. К тому же, я слышал, старый хозяин его недавно продал или вот-вот продаст. Нет, мы живем не в пансионе… Ярдах в ста за ним – отсюда не видать – построили студенческую гостиницу, очень недорогую, кстати. Это было лет десять назад, насколько я знаю… Ну, конечно, началось все с мощной рекламной кампании, а дальше само пошло… Народ как узнал, так от желающих отбоя не стало. Здесь все-таки очень красивое место. А какие закаты – сказка!.. – добавляет он и, повернувшись, шагает прочь. – Ну, пока. Еще увидимся.
Бен машинально улыбается в ответ, но я не в силах заставить себя быть вежливой с этим парнем, хотя он-то, конечно, ни в чем не виноват. Кто посмел построить здесь студенческую гостиницу, думаю я вне себя от ярости. Кто посмел испоганить этот заповедный уголок, выстроив дешевую, вонючую общагу для сотни неопрятных, шумных гамадрилов, которые называют себя студентами? Кто посмел ее рекламировать? Ведь это было наше место! Наше!!!
Нет, вообще-то, я хорошо отношусь к студентам. Но одно дело – студент, который приходит на собеседование, чтобы поступить на работу в крупную компанию, и совсем другое – толпа юных, безответственных сорвиголов, которым недосуг задуматься о завтрашнем дне и которые живут только здесь и сейчас! Неудивительно, что они относятся к окружающим и окружающему столь потребительски, без какого-либо уважения. Я говорю не о том, что меня назвали старухой, хотя мне всего тридцать три и мне обидно слышать подобные вещи. Я говорю о том, что́ они сделали с пляжем, во что превратили! Песок завален пустыми бутылками, ржавыми консервными банками и пакетами из-под чипсов. Среди мусора я замечаю даже пару использованных презервативов и чувствую, как во мне нарастает отвращение. Они что, занимались здесь сексом? На этой помойке? Кем же надо быть, какой свиньей, чтобы предаваться этому среди вонючего мусора?!
