Джоанна Кингслей - Сокровища
Он потягивал кофе и изучал ее профиль, изящный и чистый и, несмотря на годы, все еще молодой. Его взгляд привлекли ее руки. Длинные пальцы обхватывали чашку, и до него внезапно дошло, что на ней не было ни единого украшения. Но руки от этого не стали менее прекрасны.
— Вы необыкновенная женщина. Мне бы хотелось лучше узнать вас.
Она поставила чашку и нахмурилась.
— У нас, возможно, не будет на это времени.
Порыв гнева охватил его, застилая солнечный свет и гася радость, с которой он проснулся.
— У нас могло быть время! Целых двадцать четыре года!
Она отпрянула назад, словно от пощечины.
— Ты считаешь, я обманула тебя?
— Разве не так? Вы лишили меня матери. Все эти годы я думал, что вы умерли. В то время, когда я гадал, какая вы были, чем интересовались, мы могли бы быть вместе, знать друг друга. Разве вам не хотелось узнать меня? Неужели вам было безразлично?
— Ах, Стефано, — со вздохом сказала она, и он едва не потерял самообладание, услышав, с какой любовью она произнесла его имя. — Мне хотелось, так сильно хотелось, что временами, казалось, я умру от этого. Разве ты не понимаешь? Я удалила тебя, беспокоясь о твоей судьбе. Но ты всегда был в моем сердце и часто в поле зрения.
— В поле зрения?
— Я наблюдала, как ты, вихляя, ездил на первом велосипеде по площади. Я видела, как в двенадцать лет выиграл медаль по плаванью. Как разрывалось мое сердце, что я не могла обнять тебя в тот момент. — Она посмотрела ему в глаза, так похожие на ее, и подняла руку, чтобы убрать с его лба черный завиток. — Можешь ли ты себе представить, как я мечтала о таком простом поступке, как этот?
Он схватил ее руку и закрыл глаза, чтобы сдержать чувства, кипящие в нем.
— Ты помнишь стихотворение, которое написал, когда тебе было пятнадцать, то, что напечатали в газете? Как я гордилась! Но как ты смущался, когда у тебя брали интервью. Ты волновался, что-то бормотал и был таким застенчивым, что не мог посмотреть журналистке в глаза.
— Откуда вам это известно?.. — Его внезапно осенило. — Вы? Та журналистка с белыми лайковыми перчатками и французской вуалью? И изумрудами… Я думаю, на ней были изумруды.
Она улыбнулась.
— О, Боже, — вздохнул Стефано, — если б я только знал!
— Может быть, нам повезет. Может, у нас еще будет время.
— Я… — Он остановился, чувствуя, как слезы подступили к глазам, чего не случалось с ним с самого детства. — Мама. — Он прижал ее руку к щеке.
В таком положении их застал Витторио. На самом деле он уже несколько минут наблюдал за ними. Чувства, которые всколыхнула в нем эта сцена, были ему не только незнакомы, они были нежеланны. Витторио не нравилось чувство зависти. Когда он заговорил, тон его был более резким, чем обычно.
— Нам нужно ехать, Стефано.
Коломба повернулась к нему и улыбнулась.
— Доброе утро, Витторио.
— У нас долгая дорога, синьора.
— Тебе надо научиться терпению, Витторио. В прошлом году ты был очень нетерпелив с покупательницей, довольно суетливой немкой, которой были нужны канцелярские принадлежности. Своими просьбами она чуть не свела тебя с ума.
Он смотрел на нее с удивлением, пока еле заметная улыбка не выдала его восхищения.
— Вы?
Она утвердительно кивнула и так кокетливо ему улыбнулась, что он не удержался от смеха.
— Кофе, Витторио, — предложила она, когда смех затих.
— Благодарю, синьора. Если драгоценности должны за три дня оказаться в Швейцарии, я должен незамедлительно заняться этим.
— Думаю, ты прав. — Она поднялась и, войдя в комнату, направилась к столику с едой. Она положила в корзинку несколько булочек и пирожных и принесла Витторио. — Возьми по крайней мере это на случай, если проголодаешься в дороге.
— Не слишком ли поздно проявлять материнскую заботу о нас? — спросил Витторио, но в голосе его не было резкости.
— Это, может быть, мой единственный шанс.
Витторио взял корзинку, и она провела их через весь дом и парадную дверь. Витторио сразу же открыл багажник, чтобы удостовериться, что драгоценности упакованы. Они были там, уложенные в простых картонных коробках и прикрытые сверху холщовым мешком.
— Я беспокоюсь о вас, — сказал Стефано, когда Витторио проверял их груз. — Вы говорили, что вам угрожает опасность.
Она улыбнулась.
— Я сказала, что есть люди, которые считают меня опасной женщиной. Но я вставала на ноги чаще, чем ты, Стефано, падал. — Она взяла его руку. — Я увертлива, как старый угорь. И к тому же я предусмотрительно припрятала пару небольших драгоценностей, а также несколько неограненных камней. Они будут соблазнительными аргументами, если мне придется покупать избавление от трудностей. Не волнуйся за меня.
Витторио захлопнул багажник и подошел к ним. Он протянул руку Коломбе.
Вместо того чтобы взять ее, она наклонилась и быстро поцеловала его в обе щеки.
— До свидания, Витторио. Хотя я ненавижу твои политические убеждения, я желаю тебе всего хорошего.
Он неуверенно улыбнулся и, помолчав, сказал:
— И я желаю вам того же. — Потом еще помедлил и добавил: — Мама.
Она повернулась к Стефано, и они долго смотрели в глаза друг другу.
— До свидания, Стефанино, — произнесла она, стискивая руками его щеки. — До свидания, мой сын.
— До свидания, мама, — ответил он и поцеловал ее в щеку. — Я скоро вновь вернусь и увижу тебя, я должен.
— Будем надеяться. А теперь иди!
Он сбежал по ступенькам и сел в машину. Витторио уже нетерпеливо газовал. Когда они повернули на кипарисовую аллею и стали удаляться от дома, Стефано оглянулся и посмотрел в заднее окно. Она все еще стояла на пороге, уменьшающаяся фигурка, одетая в простую юбку и блузку, выглядевшая, однако, как королева. Он не отрывал глаз, пока она не скрылась за поворотом.
Его глаза наполнились слезами, когда он вновь оглянулся, и порыв чувств, неведомых дотоле, охватил его. Он еще увидит ее. Он должен. Ему так много надо узнать у нее. Как она из самых низов смогла подняться так высоко? А когда-нибудь она расскажет ему об отце, хотя он не был уверен, имело ли это значение, кто был его отец. Не наследство дало ему надежду, что он может осуществить свои мечты и посвятить свою жизнь поэзии и приключению. А мать, которая дала ему наследие великой души.
Глава 4
Неаполь. 1886 год
Как обычно в последний год, четырнадцатилетняя Пьетра Манзи проснулась утром все еще во власти ночных кошмаров и кошмара предстоящего дня. «Святая Мария, богородица, — молилась она перед тем, как откинуть одеяло, — избавь меня от этого ада».
