Холли Габбер - Новая методика обольщения
— Возможно… Но здесь Томми сыграл хорошо воспитанного приятного юношу, который на деле оказывается законченным подлецом и садистом. Апофеозом всего этого ужаса стала десятиминутная сцена, где он избивал женщину. Она лежала на полу, а он бил ее ногами. И при этом у него были такие глаза: ледяные, жестокие… Конечно, я не полный кретин, мне прекрасно известны все их технологии. Но сколько бы я ни убеждал себя, что возможности монтажа безграничны, этой шокирующей, подминающей тебя массе насилия психологически противиться невозможно. Она давит, топит. На подсознательном уровне все равно воспринимаешь увиденное как целостную реальную картину. И невольно отождествляешь исполнителя с его героем. Понимаете? Смотреть этот эпизод было слишком тяжело — до сердечной боли. Я знаю: Том хороший веселый мальчик и никогда в жизни не ударит женщину. И глаза у него совсем другие, это мне тоже хорошо известно… Но, видите ли, Полин, мне стало страшно: вдруг сыгранная роль может каким-то образом повлиять на психику? Ну, как оружие заставляет своего владельца им воспользоваться. А вдруг Тому захочется проверить, нет ли в его душе подлинной жестокости? Понимаете?
— Понимаю. У Джерома есть замечательная фраза: «В каждом из нас спит дикарь: опаснее всего его будить и тем более подкармливать».
— Вот именно! Томми, конечно, меня высмеял. Он сказал, что на съемках этой сцены в перерывах он и актриса, игравшая его жертву, рассказывали друг другу анекдоты и хохотали до колик, — таким образом, они расслаблялись. И вообще: по его словам, все это лишь голый профессионализм, а самые яростные эмоции — такая же имитация, как и искусственная кровь на их лицах.
— Он прав, вам совершенно не о чем беспокоиться. Я напрасно сказала о дикаре, эта фраза не имеет отношения к актерской игре. Мне понятен ваш страх — страх отца за своего ребенка, но уверяю вас, Николас, в данном случае жертвой стали только вы. Жертвой искусства в самом доподлинном смысле, как бы высокопарно мои слова ни звучали. Единственное чувство, которое вы должны сейчас ощущать, — это чувство гордости. Пусть своей игрой — несомненно, талантливой — сын заставил вас страдать, но если и другие зрители при просмотре фильма будут испытывать страдания или хотя бы дискомфорт, их души немножко очистятся от всякого рода шелухи.
— Полин, вы нашли именно те слова, которые я хотел услышать! Жаль, что вас не было со мной, — вы бы оказали мне моральную поддержку прямо на месте.
— Не жалейте. Я слишком экспансивна и патологически боюсь жестокости. А если бы я разрыдалась или упала в обморок? Лучше скажите, как все прошло.
— Великолепно. Публика приняла картину на ура. А после просмотра дама, которую только что на экране избили до полусмерти, подошла ко мне и стала рассыпаться в комплиментах в адрес Томми. Выглядела она просто восхитительно, рядом стоял ее вполне довольный супруг… И все же, не сочтите меня безумцем, но мне стало легче, только когда я увидел, как Том нежничает со своей подружкой.
— Вы одобряете его выбор?
— Вполне… Она старше его и, судя по всему, обладает прагматичным умом, твердым характером и играет первую скрипку в их отношениях. Мне кажется, Том в ней нашел не только возлюбленную. Я, ничего не имею против.
— В ваших словах нет уверенности.
— Нет, нет, дело совсем в другом. Знаете, когда я впервые почувствовал себя старым? Когда мой сын сообщил, что обустраивает серьезную совместную жизнь с этой женщиной. Это показалось мне таким диким. Ведь буквально еще вчера он пластмассовой ложкой ел кашу, сидя на высоком стульчике… Понимаете? Не то чтобы я ревновал, нет… Все вполне естественно. Просто в тот момент мне показалось, что я одним махом перескочил в следующее поколение, — поколение уходящих.
— Вы?! Вы полагаете, одно лишь наличие взрослого сына дает основание для столь неуместных умозаключений? Уж кого-кого, но вас, Николас, я бы ни при каких обстоятельствах не стала записывать в поколение уходящих!
Николас остановился и внимательно посмотрел на Полин. В его взгляде присутствовали признательность и нетерпеливая заинтересованность.
— Полин… Как вы категоричны и пылки в суждениях. У вас даже щеки разгорелись.
— Не из-за вас, не обольщайтесь. Это от ветра.
Николас рассмеялся:
— Замечательно. Я и не рассчитываю, что еще могу вызывать у женщин такой дивный румянец. Однако действительно становится прохладно. Скоро совсем стемнеет, и будет еще холоднее. А вы слишком легко одеты. Может, хватит гулять, пора посидеть где-нибудь в тепле?
Поежившись, Полин огляделась: все фонари вдоль аллеи уже горели мощным ровным светом.
— Вообще-то… Я и впрямь проголодалась. Согласна: пора отогреваться.
Когда они направлялись к выходу из парка, Полин сочла возможным взять Николаса под руку: в конце концов, она замерзла и имела полное право чуть-чуть прижаться к нему.
* * *В маленьком китайском ресторанчике Николас напомнил Полин, что она собиралась заговорить его до дурноты, но вместо этого была вынуждена выслушивать его рассуждения о фильме. Полин охотно согласилась перехватить инициативу и, быстро взяв разгон, вскоре полетела, как с горы: уютная обстановка пробудила в ней кипучую словоохотливость. От долгих прогулок у нее устали ноги, уши заледенели от ветра — зато теперь, сидя на мягком диванчике, она с наслаждением ощущала, как к кончикам пальцев приливает блаженное тепло, вдыхала пряные ароматы и не столько уделяла внимание утке под сливовым соусом, сколько говорила и говорила. Она прыгала с темы на тему с невероятной легкостью: начав со своей нелюбви к импрессионистам, она переключилась на рассмотрение творчества Ван Гога, изложила собственную версию взаимоотношений Шопена и Жорж Санд, а заодно разъяснила свою позицию касательно проблем феминизма, после чего нельзя было не коснуться эволюции женских романов от Джейн Остин до Маргарет Этвуд. Только после закрытия этой животрепещущей темы ей удалось, наконец, разделаться с уткой.
Прилив красноречия не покинул Полин и в машине. Поскольку Николас больше даже не пытался открыть рот и только изредка кивал в знак того, что еще в состоянии воспринимать информацию, она с восторгом отозвалась о мюзиклах с участием Фреда Астера, поверхностно проанализировала свое необъяснимое пристрастие к космическим киносагам, в пух и прах раскритиковала популярные оркестровые переложения фортепианной классики. В заключение, Полин вознамерилась было напеть пару строк из хита Фредди Меркьюри, но благополучно передумала, увидев, что Николас явно близок к тому состоянию, которое овладело ее подружкой двадцать пять лет назад. Вероятно, попросив ее поговорить, он и не подозревал о последствиях просьбы и переоценил крепость своего вестибулярного аппарата.
