Итальянская партия - Шоплен Антуан

Мы гуляли без остановок, и время от времени Мария позволяла ее обогнать, и когда я поворачивался, чтобы на нее посмотреть, бросалась мне на шею, как ребенок. И мне это, естественно, страшно нравилось.

– Если хотите, можем вернуться на такси, – предложила Мария, вставая.

– Отличная мысль, – согласился я.

– Вы хотя бы запомните это место? – спросила Мария, вставая. – Ведь кроме четырех капителей, здесь подсчитывать нечего.

– Эх, плакал Марс! – произнес я.

– Что?

– Эх, плакал Марс! Я это запомню.

– Эх, плакал Марс! – повторила Мария. – Вы, наверное, переутомились?

Я тоже поднялся на ноги. Мы медленно зашагали прочь, стараясь как можно дольше удерживать в поле зрения маленький храм, возведенный на островке посреди пруда.

Проходя мимо указателя с названием памятника, Мария расхохоталась:

– Эх, плакал Марс! – проговорила она. – Это почти анаграмма “храма Эскулапа”, да?

Когда такси высадило нас в Трастевере, по тому адресу, который указала водителю Мария, было уже больше восьми часов. Пока мы ехали, она предложила мне выпить с ней бутылку “Лакрима Кристи”, красного вина со склонов Везувия, произведенного в винодельне “Терредора”, которое, как она надеялась, будет достойным.

– Номер у меня так себе, зато балкон очень приятный, вот увидите, – сказала она. – Он выходит на красивую оживленную улицу.

Я сказал, что меня это устраивает.

Я немного помолчал, потом добавил, что я так влюблен, и будь то “Терредора” или что еще – мне все сгодится. Я произнес это довольно громко, и водитель услышал мои слова: в зеркале заднего вида я увидел его хитроватую улыбку.

Прежде чем пойти в гостиницу, Мария заглянула в panetteria [5] и купила несколько брускетт как закуску к вину.

Номер Марии находился на четвертом этаже, и балкон нависал над узким пространством небольшой, уже темной улочки. Две террасы кафе, располагавшиеся прямо на мостовой, в двадцати метрах одна от другой, были забиты посетителями. Одни сидели за столиками, другие стояли у высоких пузатых бочек, поставив на них стаканы. Эхо их голосов летало между фасадами домов, и порой можно было разобрать отдельные громкие реплики.

Мария разложила брускетты на широкой тарелке и поставила ее на круглый кованый столик. Она откупорила бутылку и поднесла горлышко к носу.

– Кожа? – спросил я.

– Скорее пряности, – отозвалась она.

Она попросила меня разлить вино. Я осторожно наполнил стаканы.

Пока я был этим занят, она прислонилась к наличнику балконной двери, сняла черные туфли, просунула руку под платье, стянула трусики, нагнулась, спустила их до лодыжек. Я скорее угадал это, чем увидел, вся эта сценка разворачивалась у границы моего поля зрения.

Когда я разлил вино, она поймала мою руку, разогнула пальцы и, положив мне в ладонь свои скомканные трусики, снова их сжала. Потом села, взяла свой стакан и подняла его, вытянув руку в мою сторону.

Я хотел чокнуться с ней, но невольно потянулся к ее стакану той рукой, в которой сжимал ее трусики. Она рассмеялась, запрокинув голову. Я секунду смотрел на провинившуюся руку, потом спрятал ее в карман, а вместе с ней и маленький комочек ткани.

Мы молча попробовали вино, наши взгляды встретились. Потом, стараясь сдержать дрожь в пальцах, я стал скручивать сигарету.

– Вы это видели? – спросила Мария.

Она наклонилась над перилами и указала на дом напротив.

– Вон там, где в окне виден свет, немного ниже нас.

Я разглядел приоткрытое окно и часть обстановки, которую можно было себе представить по видимым деталям. Светлый паркет, два больших настенных зеркала в затейливых рамах с позолотой, маленькая этажерка с книгами, стоящими наискосок, на верхней полке – графин, наполненный жидкостью янтарного цвета.

– Кажется, я слышу звуки аккордеона, они идут оттуда? – спросил я.

Мария утвердительно кивнула.

– Посмотрите еще, – попросила она, прижавшись щекой к моему виску.

Я неотрывно смотрел на то окно. Несколько секунд ничего не происходило. Только временами, перекрывая уличный шум, до нас доносились обрывки томной мелодии.

А потом внезапно появились два танцора, они как будто продолжали скольжение, которое начали где-то в отдалении и никак не могли завершить. Они были одного роста, он был одет в темный костюм и лакированные туфли. Зачесанные назад поредевшие волосы открывали лоб. На ней были туфли на каблуке, с ремешком на подъеме, и ярко-красное платье с черной отделкой и высоким разрезом. Она собрала волосы на затылке в безупречный строгий пучок.

Они остановились прямо напротив нас, их движение прервалось, сомкнутые тела на мгновение замерли, напряженные и неподвижные, словно бросая друг другу вызов. Потом мужчина развернул торс, склонился к груди женщины, как будто не желая продолжать движение, потом повел ее назад, и мы успели полюбоваться ее горделивой гибкой фигурой, прежде чем она, послушная его воле, исчезла из виду, на миг отразившись в огромных зеркалах.

Мария прижалась ко мне щекой, и мы продолжали наблюдать за танцорами танго. Они появились еще дважды или трижды, но на более короткое время, чем в первый раз.

– Кажется, они там одни, – предположила Мария.

– Кажется, да.

Я откусил кусочек брускетты, думая о трусиках Марии: поскольку они лежали у меня в кармане, на ней их точно не было.

– Как вы думаете, почему они танцуют? – задумчиво спросила Мария.

– Странный вопрос, – отозвался я. – По-моему, это доставляет им удовольствие.

– По ним не скажешь. Особенно по ней.

– Это ни о чем не говорит.

– У меня такое впечатление, что она плачет, – сказала Мария. – А у вас нет?

– Не исключено.

Прошло немного времени. Танцоры перестали появляться в окне. Аккордеон тоже замолчал.

– Вполне вероятно, – проговорил я, – что она купила себе новые туфли для танцев и решила их опробовать. А поскольку они не подошли ей по размеру, ей было неудобно, и это отразилось у нее на лице.

Мария усмехнулась и выпрямилась.

– Вы сочинили целую историю, – насмешливо сказала она. – А поинтереснее у вас ничего не найдется? Как бы поточнее выразиться? Что-нибудь более романтичное.

– Конечно, может существовать иная гипотеза. Одна из множества возможных. Как в шахматах.

– Например?

– Значит, так. Их зовут Тереза и Орландо. Они познакомились лет двадцать назад, в Аргентине, на балу, среди южного лета. Это произошло в Пуэрто-Мадрине, на атлантическом побережье. В его порту приписки. Он был моряком. А она родилась в Италии, в миланской буржуазной семье. Он приобщил ее к танго. Они страстно полюбили друг друга. Это продолжалось всего несколько дней, а потом им пришлось расстаться. Ему предстояло отправиться в плавание. Это была его жизнь, его судьба. Горизонты, моря, все стороны света, разные широты. Ее ждала семья, родная Ломбардия и обязательства, от которых она могла сбежать, только сославшись на свои творческие потребности. Она занималась фотографией. Перед тем как расстаться, он пообещал ей танец. Однажды они встретятся вновь и будут танцевать. Это будет Oblivion, “Забвение”, Пьяццолы. Двадцать лет она ходила в студию танго, надеясь с ним станцевать.

Мария подлила нам вина и прижалась лбом к моему плечу.

– Продолжайте, Гаспар.

– Боюсь, окончание истории вас разочарует, – заметил я.

– Это было бы странно, – вздохнула Мария.

– Ладно. Несколько недель назад Орландо увидел имя Терезы в иностранной прессе. В Риме открывалась большая выставка ее работ. Ему удалось связаться с ней, он пообещал сделать все возможное, чтобы попасть на вернисаж. Морские пути должны были примерно в это время привести его в Европу. Он предупредит ее. Она приехала в Рим и с нетерпением ждала сообщения. Напрасно.