Итальянская партия - Шоплен Антуан

– Как это? – возмутилась Мария.

– Вот так. Никаких вестей. Вернисаж прошел, он не приехал. На следующий день – то есть сегодня – она бродила по Риму в гневе и отчаянии. В конце концов случайно набрела на клуб танго, расположенный на узкой улочке, напротив приличного дорогого отеля, и толкнула дверь. Спросила, не найдется ли для нее партнер. Всего на один танец. Мужчина с редкими, зачесанными назад волосами, который встретил ее на входе, сказал, что ему жаль, но клуб откроется только в конце недели. Ей лучше тогда и прийти, примерно в это же время. Она настаивала, предложила немного денег. Сказала, что он будет хорошим партнером. Наконец он сдался. Она потребовала, чтобы они оделись самым тщательным образом, и попросила поставить Oblivion. Вы ведь узнали эту музыку, правда?

Мария покачала головой.

– Ну вот, это она, – сказал я. – А продолжение вы и сами знаете.

Она посмотрела мне в глаза долгим взглядом.

– Значит, она плакала, думая об Орландо?

– Да, такое нетрудно себе представить, – согласился я. – Даже если на сей счет есть много других гипотез. Вы не слишком разочарованы?

– Немного, но этого следовало ожидать.

– Вот видите, я вас предупреждал. Но предусмотрен еще и эпилог. Хотите его услышать?

– Да.

– Дня через два-три она получит большой букет роз с запиской от Орландо.

– И что будет в этой записке? – спросила Мария.

– Знаете, возможны варианты.

Мария вскочила и прервала меня, прикрыв ладонью мой рот. Она уселась верхом мне на колени, обхватила ладонями мое лицо и покрыла его пятьюдесятью поцелуями. То есть их было порядка пятидесяти.

Мария лежала голая, с привязанными к кровати щиколотками и запястьями. Так получилось. Мы сделали это осторожно, не обменявшись ни словом.

До этого было соскользнувшее на пол черное платье, изящная фигурка с вызывающе выгнутой спиной, упавшие вдоль тела руки; потом она сложила их за спиной и подтянула к самым лопаткам, как будто преподнося себя в дар. Ее глаза сверкали, разжигая мой взгляд и словно заслоняя своим сиянием ее наготу. Наверное, поэтому мои руки не спешили прикоснуться к ее телу. Но наконец они заскользили по изгибам бедер, легли на ягодицы, обхватив их и порой с силой сжимая, увлеченные желанием поиграть и просто желанием.

Когда она легла на кровать, ее руки сами собой вытянулись вверх, к металлическим перекладинам изголовья. Сначала одна рука, потом другая. Мой ремень и ее шелковый платок, привязанные к дальним углам, закрепили ее раскинутые руки так, как она мне указала.

Мы не отрываясь смотрели друг на друга.

Я гладил ее лодыжки, и она знаком дала мне понять, что их тоже пора привязать. Я обмотал их шнурами от штор и закрепил концы на ножках кровати так, чтобы ноги были расставлены как можно шире.

В ее взгляде я видел доверие и беспомощность, но еще и легкое, едва заметное облачко страха, оно было почти неуловимо и очень мне нравилось.

– Ты ведь не сделаешь мне больно, правда, Гаспар?

Я сделал вид, будто сомневаюсь, и не стал ей отвечать, чтоб не испортить наслаждение от сочетания ощущений.

Пошевелив руками и ногами, она проверила, насколько прочно я ее связал.

Мои пальцы заскользили по ней, по ее животу, по влажным розовым складкам вульвы. Она закинула голову, и беззвучная мольба, словно крик, исказила ее лицо.

Больно. О чем ты? Я хотел для нее только самого прекрасного.

Автобус отошел в восемь сорок пять от автовокзала Портоначчо и оставил позади северные пригороды Рима.

Он был на три четверти пуст. В салоне из скверных динамиков звучала эстрадная музыка, и поначалу нас это развлекало, но вскоре изрядно утомило. Мы рассеянно осматривали пейзажи за грязноватым окном, к которому я прижимался лбом. Мария прислонилась головой к моему плечу и положила руку мне на живот. Мы все время моргали от слишком яркого света и оттого, что не успели выспаться.

Довольно скоро на горизонте стали вырисовываться плавные синусоиды, потом они заслонили собой большие пространства неба. Еще немного, и нас окружили горы. Приземистые, округлые, но с обрывистыми склонами, голыми выветренными вершинами и зелеными лесистыми склонами.

– Настоящий рай для затворников, – с улыбкой заметил я, покосившись на Марию.

Она промолчала, потом тихо проговорила:

– Для анахоретов.

Пожала плечами и вздохнула.

– Ты меня раздражаешь, – сказал я.

– Чем? Анахоретами?

– Анахоретами и всем прочим. Камю, анаграммами… и так далее. Не говоря уж о шахматах. Тебя невозможно загнать в тупик.

– Наоборот, очень легко.

– Да, так обычно говорят ученые.

– Вспомни лучше свою теорему Ферма.

– Эээ…

– Но это же не страшно? – нежно промурлыкала она, немного помолчав.

– Не очень.

Ее рука ласково гладила мой живот.

Дорога бежала по склону горы, тесно прижавшись к нему.

– Мария, я все думаю. Шахматные партии, которые были сыграны так давно. А потом ты нашла их здесь, в горах.

Она немного помолчала.

– Как ни крути, в этой истории все выглядит неправдоподобно. С самой первой минуты. Начиная с того, где они были сыграны и что в том месте происходило. То, что они нашлись здесь, – пожалуй, наименее фантастичное событие из всех.

– Это как посмотреть, – сказал я.

Мы прибыли в Сульмону в одиннадцать ноль-ноль, точно по расписанию.

Мария на секунду остановилась перед автобусной станцией и показала мне рукой, где находится деревня Пачентро. Оттуда была хорошо видна группа маленьких домиков, прилепившихся к склону, чуть ниже вершины большой горы, которая напоминала спину гигантского кита.

– Поедем на такси, – сказала Мария. – Если я правильно помню, мы будем на месте минут через пятнадцать.

Церковь Мадонны-деи-Монти стояла поодаль от деревни, на несколько сотен метров ниже, в тугой петле из двух дорог, в конце концов сливавшихся в одну. Водитель высадил нас на стоянке для туристов, и мы пошли вниз прогулочным шагом, любуясь видами. Солнце лилось на нас сплошным потоком, и нам пришлось снять легкие куртки и нести их в руках. Сделав несколько шагов, мы развеселились, глядя друг на друга и на то, как мы радостно и беззаботно шагаем вперед.

Церковь была до того неказиста, что, если бы не крест на крыше, ее можно было бы принять за обычный толстостенный дом с редкими окнами и не самыми удачными пропорциями. Ниже по склону, метрах в двадцати, стоял крошечный каменный домик с маленьким садом, спускавшимся по склону террасами, на которых росли три высоких хвойных дерева, кажется, черные сосны, но это не точно. Два окна, слева и справа от лакированной деревянной двери, были забраны решетками.

– Это здесь, – объявила Мария.

Мы неспешно поднялись по ступенькам, ведущим ко входу. Мария набрала в грудь побольше воздуха, приподняла дверной молоток, отпустила его, и он стукнул о металлическую пластинку.

Изнутри послышались какие-то слова, но мы не сумели их разобрать. В нерешительности переглянулись. Мария опять постучала в дверь.

– Открыто, – послышался более твердый и громкий голос.

Мы толкнули дверь.

Отшельник сидел прямо напротив нас, в глубине маленькой комнаты, съежившись в продавленном кожаном кресле, он запрокинул голову, прищурился, наморщил лоб и напряженно пытался нас рассмотреть. Жиденькие седые пряди свисали вдоль щек до самой груди.

– Что такое? – растерянно спросил он.

Мария шагнула к нему. Я остался стоять позади нее.

– Здравствуйте, Витторио. Я Мария. Вы меня помните? Мария, внучка Симона Паппа. Я была у вас год с лишним назад.

– Мария?

Отшельник всего лишь прошептал ее имя, но его лицо засияло.