Итальянская партия - Шоплен Антуан

Она произнесла последние слова шутливо, сжимая стопку граппы большим и указательным пальцами.

Мы вместе выпили граппу. Она – очень мило сморщившись и всем своим видом выражая отвращение.

– И что же этот епископский викарий? Он дал вам какую-то информацию?

– Да, – ответила Мария. – Но об этом я вам расскажу позже. Мне хочется пройтись. А вам нет?

Мы пошли бродить по Трастевере. В конце каждой улицы замедляли шаг, решая, куда направиться дальше. Не сговариваясь, мы по очереди вели друг друга то к шумным террасам кафе, то в темноту пустынных узких улочек. Дувший ранним вечером легкий ветерок затих, воздух был теплым и неподвижным.

Мария не взяла меня под руку. Мы то и дело задевали друг друга плечами. Порой я поворачивался и, не останавливаясь, откровенно рассматривал ее, иногда даже обгонял на шаг-другой, чтобы было лучше видно. Ее забавляли мои уловки.

Мы поцеловались у еще теплой от дневного солнца стены на углу улочек Аурелио Саличети и Маттиа Монтекки. Прерывисто дыша, Мария обхватила ладонями мое лицо. Мои руки легли ей на лоб, на самую кромку волос, потом заскользили к бедрам навстречу бархатистым изгибам, которые я чувствовал сквозь легкую ткань платья.

Потом она прижалась щекой к моей груди.

– Гаспар, я ведь завтра вас найду, правда?

– Завтра?

Я понял, что она собралась уходить.

– Да, – пробормотал я наконец. – На Кампо-деи-Фьори. Я буду там.

– Я приду и расскажу вам историю про викария.

Она засмеялась. Я с небольшим опозданием присоединился к ней.

– Тогда до завтра, – сказала она.

– Только не забудьте, ладно? – с трудом проговорил я придушенным голосом.

Она снова посмотрела на меня.

– Хмм… надеюсь, вы не забудете, – хрипловато повторил я.

Ночной Рим прекрасен. Но Рим ли это?

Секунду назад это не вызывало сомнений. Во всяком случае, так утверждала Амандина, сидя в томной позе под огромным зонтом и держа в руке бокал шампанского. Между тем что-то было не так. Я сказал, что сейчас ночь, но желтоватые фасады домов светились так, что мы не могли на них смотреть. А тридцать восемь окон дворца, не похожих одно на другое, были установлены криво. Не говоря уж о ввинтившихся в воды Тибра неподвижных водоворотах, которые беззвучно засасывали прохожих целыми группами. Амандина усмехнулась и исчезла, уронив бокал на землю.

И теперь я шагал на север, уверенный, что рано или поздно наткнусь на пятнадцать тысяч полотен Даргера. Так и вышло: они болтались на проводах и хлопали на ветру, но я ветра не чувствовал. Я прошел между ними, как между развешанными для просушки простынями. Мне казалось, ей не будет конца, этой анфиладе полотен, и я твердил про себя: “Чертов Даргер!” Последнее из них преградило мне дорогу. Оно отличалось от других, было жестче и грубее. На уровне моих зрачков открылся глазок. Я точно знал, что не стоит к нему приближаться. И не сомневался, что все равно подойду к нему и мне ничто не помешает. Я заглянул в него.

Ничего не увидел, кроме пустого пространства, затянутого легким серым дымом. Под воздействием некой мягкой силы в глазок втянулась вся голова, что было удивительно, учитывая несоразмерность моего черепа и крошечного отверстия. И тут моя голова стала расширяться. Безостановочно, не встречая никаких препятствий. Осознание происходящего вызвало у меня лишь легкий дискомфорт. Атомы, разлетевшиеся в результате этого процесса, равномерно распределились по всему объему помещения.

А потом появились люди. Голые. Они не обращали на меня никакого внимания. Они тоже разлетелись по всему пространству. Секунду оставались неподвижными, затем начинали беспорядочно метаться. По их безобразно растянутым ртам я мог догадаться, что они испускают звериные вопли, но я их не слышал. Их руки бились в пустоте, и каждый из моих атомов чувствовал, как его царапают их ногти.

Затем в помещение вошел какой-то парень. Огромного роста. Он немедленно меня заметил. Приблизился к моей голове, которая снова обрела прежнюю форму. Меня охватил страх. Его рука опустилась мне на затылок.

– Гаспар!

Я вздрогнул. Открыл один глаз. Под ним оказалась шахматная доска.

– Гаспар.

Я узнал голос Марии. Она шептала мне на ухо мое имя. Ее пальцы гладили мой затылок.

– Вот видите, он не умер, – насмешливо воскликнул торговец фруктами.

Я сел, чувствуя себя несчастным. Свет ослепил меня.

– Я не решилась вас будить, – сказала Мария. – Но сейчас уже двенадцатый час. К тому же я увидела, что вы лежите лицом на доске… Все хорошо?

Я кивнул с побитым видом. Она сняла руку с моего затылка. Я стал тереть лицо обеими руками.

– Все потому, что я много ходил, – буркнул я.

– Ходили?

– Да. Сегодня ночью. После того, как мы расстались. Просто так. Не отдавая себе отчета. Когда вернулся в гостиницу, уже светало. Правда, это было красиво, на рассвете. Потом мне почти не удалось поспать. Наверное, немного вздремнул, и только.

– Сейчас выпьем хорошего кофе, – сказала Мария.

Она поискала взглядом хозяина.

– Мне как раз снился странный сон, – проговорил я.

– Я была в нем?

– Нет. Насколько помню, нет. И это к лучшему.

– Да?

Хозяин принес кофе и сообщил, что сварил его покрепче, с усмешкой дернув подбородком в мою сторону.

– Вы сказали, что ходили. И часто с вами такое случается?

– Да, довольно часто. Но не всегда я так много хожу, как нынче ночью.

Я сделал глоток кофе.

– Когда я хожу, мысли встают на место. Это наводит хоть относительный порядок в моей голове. А у вас так не бывает?

Мария поджала губы.

– Но на этот раз, – признался я, – мне кажется, у меня ничего не вышло, порядок я не навел.

Я поднял глаза и посмотрел на Марию. У нее была не такая прическа, как накануне, она свободно закрепила волосы, собрав их под накладной пучок, и оставила распущенными волнистые пряди.

– Итак, мы остановились на викарии, – напомнил я.

Мария улыбнулась:

– Вы и правда хотите прямо сейчас узнать продолжение?

– Ну конечно.

Она широко улыбнулась, но всего на секунду. Потом ее взгляд стал серьезным.

Она хорошо помнила встречу с викарием.

Он был любезен, но сразу проявил недоверие. Для начала долго расспрашивал ее о том, как она составляет родословные, почему занялась поисками, и явно осторожничал, как только речь заходила о том периоде. Она подготовилась и довела до блеска свои аргументы. Наконец викарий расслабился и выложил собранную им информацию. Он нашел следы троих семинаристов, учившихся в Сан-Джироламо сразу после войны, все трое были молоды, всех троих звали Витторио. Один остался служить в том же приходе, викарий был хорошо с ним знаком. Он умер в конце 1990-х. Двое других давным-давно покинули епархию. О первом он ничего не сумел узнать. Он как будто растворился, исчез с радаров. О втором он слышал в 2009 году в связи с землетрясением в Л’Аквиле, в области Абруццо. Тогда викарий узнал, что тот жил в одиночестве и крайней бедности в горах, точнее, в старом скиту в Кампо-ди-Джове, последние уцелевшие стены которого рухнули от подземных толчков. Тогда отшельник перебрался в другое место, по соседству, в Пачентро, в маленький дом священника при храме Мадонны-деи-Монти. С тех пор викарий о нем не слышал. Принимая во внимание его почтенный возраст, можно было предположить, что он покинул этот мир.

Я уставился на Марию, вертя в руках черную пешку.

– Если бы он мне больше ничего не сказал, мне бы этого, конечно, не хватило. Но когда наша беседа подходила к концу и уже почти завершилась, вспыхнула искра. Крошечная, но очень яркая искра.

– Очень верно сказано, – пробормотал я.

Она не отреагировала. Я поставил пешку на доску.

– Какой-то старый дьякон, с которым викарий обсуждал свои поиски, вспомнил события 2009 года и отшельника из Кампо-ди-Джове. Он рассмеялся и сказал, что отшельника – вы хорошо сидите, Гаспар? – прозвали шахматистом. Шахматистом! Это меняло все.