Татьяна Маркина - Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить
— Отпусти меня, — сухо попросила Таня.
Она стояла и ждала, когда он уберет руки. Много, как много она могла сказать ему, сколько красивых фраз проносилось у нее в голове: «Ты потерял меня навсегда», «А ты пощадил меня?», а чем плохо: «А как насчет того, что любви нет?». Но все слова были лишними, и это ее равнодушие было злее всех обвинений, холоднее всех презрительных фраз, тяжелее горьких слов.
Медленно, очень медленно, он начал разжимать объятия. Она чувствовала, как он отдирает себя от нее, как трещит, рвется и лопается его кожа, с мясом отрываясь от нее, свисая невидимыми лоскутами. Она стояла прямо, терпеливо ожидая, когда он отпустит ее. Освободившись, она отступила, чтобы обойти Максима и взять пальто, но ее опередил Максим, обернувшись, схватил пальто, открыв его нутро для нее. Таня повернулась к нему спиной и просунула руки в рукава. Он накинул пальто ей на плечи. Таня подошла к зеркалу и надела шапку. Взяла сумку и пошла к выходу, не глядя на Максима. Максим догнал ее в двух шагах от двери.
— Таня, — позвал он. Она остановилась, обернувшись, — а у тебя это…ничего нет? Ну, в смысле…, этой, ну, ты не…
— Ты о чем? — не поняла она.
— То есть, никого нет?
— А как же! Куча мужиков!
— Извини, я, дурак, не то сказал. Ну помнишь, тогда, на даче, я еще ремень собирался купить…
— А-а, — поняла Таня, — нет, никого нет.
— Ты ничего с собой не сделала?
— Успокойся, ничего не было.
— Ладно.
— Ну вот, собственно, и все, — произнесла она и повернулась к дверям.
Дверь резко открылась, и с улицы стали заходить курильщики, она дождалась, когда все войдут. Над дверью слабо горел светильник, подчеркивая темноту ночи.
— Как же ты одна пойдешь? Я провожу, не бойся, я ничего тебе не сделаю.
— Мне ведь недалеко, и к тому же я известная истребительница маньяков. Дойду сама, — Таня шагнула за дверь.
Она безбоязненно шла вперед, глубоко дыша морозным воздухом. Она словно возвращалась домой с войны. С войны, где нет победителей. Но важно не это, а то, что она возвращалась домой, назад, к мирной жизни. И ей было легко. И свободно. И она не замечала, что за ней, повторяя ее маршрут, идет еще один человек. Идет на таком расстоянии, чтобы быть незамеченным, идет, стараясь не шуметь. А когда она вошла в свой подъезд, он вошел за ней, остановился на первом этаже и, услышав, как закрылась за ней дверь, вышел из дома. И пошел в столовую, где еще вовсю гуляла свадьба.
Глава 26
Она вышла из дома и пошла по улице. К ней подошел молодой человек, и дальше они пошли вместе. Она сразу почувствовала, что это — он, самый дорогой, любимый. Они шли молча, мимо домов, дальше и дальше, и не было для нее никого ближе и роднее. Это чувство было настолько пронзительным, что хотелось плакать от неотвратимости счастья. Его лицо скрывал капюшон, но это её не смущало — она и так знала, что это Игорь. Он сам повернулся к ней лицом и снял с головы капюшон, и она была поражена в самое сердце — перед ней стоял Максим. От разочарования Таня проснулась.
Ей давно, очень давно не снился Максим, с тех пор как она познакомилась с Игорем, нет, еще раньше, наверное, после свадьбы Авроры и Саши. Да, с тех пор она ни разу его не видела, ни во сне, ни наяву. Она и Аврору давно не видела, первое время после свадьбы они еще встречались, но потом молодожены сняли квартиру в центре города, их встречи стали реже, а на общие вечеринки Таня не ходила, потому что там должен был быть Максим. Кажется, она не встречалась с Авророй с Нового года, да, точно, в этом году она никого из них не видела, ни Аврору с Сашей, ни Светку, ни Женю, ни остальных. Аврора должна была уже родить, а она ничего не знает, надо будет к ним сходить. Только в ближайшее время не получится. Пока не разрешится ситуация с Игорем, она ни о чем другом думать не может. Завтра она понесет ему передачу, которую не приняли в прошлый раз. А сегодня надо еще проехаться по магазинам, вдруг удастся купить нормальный чай, а не этот турецкий в желтых упаковках, которым завалены все магазины. Ей-то все равно, она может пить и такой чай, а Игорь просил принести хороший чай, ему и так там не сладко в камере, он и его сокамерники спасаются только чаем, чай единственная отдушина в их положении.
Таня лежала и планировала дела на новый день — после работы сразу по магазинам, вечером все уложить, написать Игорю письмо. А что ей делать с анонимными письмами и звонками? Как быть с угрозами и требованиями отдать деньги? Идти или не идти в милицию?
Зазвенел будильник. Семь часов. Начинался новый день.
Таня поставила на скамью тяжелую сумку с продуктами — она купила все, что хотела, даже блок сигарет. Сама садиться она не стала, хотя скамейка была свободна. Испорченный порывистым северным ветром солнечный день был недостаточно погож для середины мая. Не увидев вдали ни одного автобуса, она отвернулась от встречного резкого ветра, встав спиной к потоку машин. Она так и не решила, что делать с угрозами, нужно ли идти в милицию, как это может повредить Игорю. В тюрьме Игорь все-таки находится в относительной безопасности, а деньги — единственная надежда на его освобождение. Получив свои деньги обратно, вкладчики не смогут свидетельствовать против него, и дело развалится само собой; но, выйдя на свободу, не попадет ли он в лапы неизвестным вымогателям? А, вручив деньги им сейчас, скорей всего, Игорь останется в тюрьме очень надолго.
Задумавшись, Таня не заметила, как перед ней остановился автомобиль. Очнулась она, услышав свое имя, подняла голову и увидела приближающегося к ней Максима. Она сначала узнала его импортную ветровку мышиного цвета, — Максим изменил прическу — отрастил волосы и стал еще симпатичнее.
— Зову тебя, зову, а ты и не слышишь, — с притворным неудовольствием сказал он, — не хочешь меня узнавать?
— Ой! Я, правда, тебя не заметила, — начала оправдываться Таня, растерявшись от столь неожиданной встречи, — ты, действительно, изменился.
— Садись, подвезу, — Максим махнул рукой в сторону машины.
— Не нужно, я как-нибудь сама, — отказалась Таня.
— Да не бойся ты так меня, — снисходительно произнес Максим.
— Я не потому, — запротестовала Таня, — просто я не хочу с тобой ехать.
Она давно уже не боялась его, и ее не сжигала всепоглощающая ненависть, только ни к чему ворошить прошлое, которое и так дает о себе знать, хотя бы во сне, как сегодня. «А ведь сон в руку», — вспомнила Татьяна.
— Танюша, я не могу долго тебя уговаривать, здесь нельзя стоять, автобус может подойти, — самоуверенность в его голосе сменили умоляющие нотки, — поехали, а?
