Сьюзен Айзекс - Волшебный час
Но я догадался, что Малыш Грегори обязательно задержится попрощаться со своей дамой сердца, костюмершей Мирной. И убежденный, что они жмут друг другу ручки в ее трейлере, нежно глядят друг другу в глаза, обмениваются сладостными, быстрыми поцелуями со сжатыми губами, я отправился туда. Они не обращали никакого внимания на помощницу Мирны, которая в двух шагах от них гладила запасной теннисный костюм для Линдси. На меня они тоже не обратили ни малейшего внимания, хотя я крикнул: — Грегори, привет!
Он посмотрел на меня затуманенным взором, а потом снова погрузился в бездны Мирниных очей.
Трейлер был огромным, напоминал неимоверно распухший самоходный шкаф: ряды вешалок с одеждой, полки с обувью и ящики с шарфами, платки и белье, бижутерия, свисающая отовсюду. Я прошел вовнутрь и потрепал Мирну по плечу.
— Привет! — сказала она.
— Как поживаете?
— Спасибо, ничего.
Она выглядела такой же неряхой, как и тогда, в мотеле, когда я застукал ее в пеньюаре наизнанку. На этот раз на ней была длинная мешкообразная штука с попугаями. Похоже, она приобрела эту рванину где-то в Гонолулу, в 1952 году, на блошином рынке, и с тех пор носила не снимая.
— Мирна, мне нужен Грегори, на минуточку.
— Что-нибудь случилось? — спросила она.
— Нет. Все нормально. Нужно выяснить некоторые моменты.
Она кивнула, отпустила Грегори и ласково подтолкнула ко мне.
Я вывел его из трейлера, к столику с пирожными, французскими батонами, орешками из теста, начиненными пралине, орехами и изюмом. Рядом стояла ваза с черным виноградом, который тоже вспотел и покрылся влагой. Грегори протянул мне банку кока-колы, достав ее из холодильника, спрятанного под столом.
— Ну как дела, парень? — спросил он.
Парочка ночей, проведенных в обществе Мирны, превратили его из супер-дегенерата в Крутого Малого.
— Дела нормально, — сообщил я.
Лучше некуда. Было уже без десяти пять. Я уже должен был вернуться к Бонни, но я не мог явиться с пустыми руками. Я приложил холодную банку ко лбу.
— Вы помните нашу беседу, когда вы рассказали, что произошло на одном из просмотров? Насчет того, что «если бы Линдси ударила молния»?
Грегори кивнул.
— Конечно, конечно.
Вид у него был чрезвычайно глубокомысленный. Наверное, он вспоминал уровень зернистости кинопленки и, по-моему, в настоящий момент готовился мне описать нюансы. Я решил задушить эту идею во младенчестве.
— Кто был тогда на просмотре? Вы сказали, что было уже поздно. Большинство уже ушли.
— М-м-м-м, — начал он.
— Не мекайте. Говорите.
— Сай.
— Отлично. Продолжайте.
— Один из ассистентов продюсера, мальчик на побегушках. Его зовут Истон.
— Еще кто?
— Я. Кажется, Ник Монтелеоне. Потом еще оператор.
— Как его зовут, Грегори?
— Ален Дювивье.
— Он француз?
— Mais oui, monsieur le detective. Вместе со своей возлюбленной.
— Как ее зовут?
— Моника, вернее, Monique. Но она уже уехала.
— Как все происходило?
— Он сначала разговаривал с декоратором, с Рейчел.
— Еще с кем?
Грегори закрыл глаза и даже на минуту захлопнул рот. Казалось, он пытается восстановить в памяти всю сцену.
— И все.
— Вы уверены?
— Уверен.
— Сай просил кого-либо остаться и поговорить позже?
— Не знаю. Он отослал меня положить в машину папку с розовыми страничками. Это были страницы сценария, которые он уже просмотрел. У нас принято — если ты уже просмотрел сценарий — цвет страниц меняется. Сначала — голубые, потом розовые, потом желтые, зеленые, бежевые, а потом лимонные…
— Приведите ко мне Алена.
— Не могу. Я уже должен быть в Ист-Хэмптоне, а он…
— Приведите его немедленно.
Обернется за пару минут.
Я заметил одну интересную штуку в киношниках: ни один из них не был одет в нормальную деловую одежду. Ален Дювивье одет был именно так, как все думают, должна одеваться французская богема. Ему было под тридцать, наполовину обесцвеченные длинные волосы стояли дыбом, и вполне соответствовали его густым бровям и серьге в ухе. На нем были шорты цвета изжеванной жвачки и поверх этих шорт надеты другие — как бы семейные трусы с разрезами по бокам. Он был чуть пониже, чем средний медведь-гризли, и чуть повыше, чем нормальный человек. Грегори за его спиной вообще не было видно.
— Привет, — сказал я.
— Алло, — отозвался он, а потом добавил, с приличествующей моменту печалью: — Сай. Очень, очень грустно.
У него был такой сильный французский акцент, что я подумал, сейчас как воскликнет: О-ля-ля! Но он не воскликнул.
— Мистер Дювивье, как я понял, вы присутствовали на просмотре в тот вечер, когда там произошел известный разговор.
Он начал так старательно прислушиваться, что я решил говорить помедленнее.
— В тот вечер говорили о молнии и обсуждение — разговор — зашел о том, что бы произошло, если бы молния ударила в Линдси Киф. Вы что-нибудь такое припоминаете?
— Съемки Линдси Киф?
— Нет, не съемки, а молния. Разговор был о молнии.
— О молнии?
Я обернулся к Грегори.
— Как, черт побери, «молния» по-французски?
— А я испанский учил.
Я снова обернулся к Дювивье.
— Молния.
Я показал на небо и начертил зигзаг в воздухе. Он бросил беспокойный взгляд в сторону Грегори. Я зарычал, изображая раскат грома, и снова начертил в воздухе зигзаг. Дохлый номер.
И тут Ален завопил:
— Рашель!
— Рашель? — переспросил я.
Грегори пояснил:
— Ему девушки обычно заодно и переводят.
— Он не понимает по-английски?
— Ну, технические термины понимает. А еще умеет говорить: «Алло, милашка», и у него это неплохо выходит.
— Au revoir, — сказал я Дювивье.
— Пока, — ответил он.
Умница. Она включила телевизор, но убавила громкость, так что даже если бы кто-нибудь прислушивался у окна, он не догадался бы, что в доме кто-то есть. Бонни сидела на моей лежанке и смотрела фильм. Перед тем, как она выключила телевизор, я успел заметить, что, хотя фильм черно-белый, я бы и сам не отказался его посмотреть: что-то не то с Кирком Дугласом, не то с Бертом Ланкастером. Вечно их путаю.
Она вскочила со стула.
— Ну что, готово? Уже полшестого.
— Расслабься.
— Мы же договорились.
Она выглядела очень взволнованной.
— Ты в порядке?
