Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни
На секунду оторвавшись от ее рта, к которому успел было вернуться, Боруцкий одним рывком стянул с себя свитер, ухватив за ворот сзади. Отбросил. Таким же макаром стащил с нее футболку, заставив Бусинку поднять руки. И не дал ей их опустить. Со стоном впился ртом в ее грудь, обхватив губами сосок, который сжался, стоило Вячеславу тот легко прикусить зубами. Она вся задрожала. Не мелко уже, малышку конкретно трясло и вся кожа порозовела, казалось, пылая теплом и жаром.
Господи, он дико, безумно хотел ее!
На миг Вячеслав выпрямился, так и держа ее: до боли возбужденным и твердым пахом вдавливаясь в развилку бедер Бусинки, прижимая к стене, одной рукой удерживая ее запястья, заведенные за голову. Замер, реально завороженный ее видом — неопытная девчонка, которая для него затмила самых умелых и опытных женщин. Он ни на кого смотреть не мог, в голове эти глазища стояли, преследуя Вячеслава, волосы ее, губы. Да, что там! И грудь, чего лукавить, на которую он когда-то тайком, а теперь — открыто любовался, понимая, что возбуждается еще больше. Вся она — перед ним, его. Для него все. И нет страха. Неуверенность, растерянность — да. Но с такой долей желания, что и вопроса не возникало: хочет она его или нет? Хочет. Но может, стоило попытаться чего-то прояснить и обсудить?
И в этот момент, развеивая все возможные доводы в пользу: «притормозить и поговорить», Бусинка чуть нахмурилась, недовольно округлив во вздохе припухшие губы. И с каким-то неопределенным мягким горловым звуком потянулась к нему всем телом.
В него словно зверь вселился. Не жестокий. Просто безумный, свернувшийся на ней. Вячеслав отбросил футболку Бусинки и всем телом прижался к ее обнаженной коже, накрыл ее собой, распластав по стене. Снова напал на ее рот, сходу раздвигая языком губы, забираясь внутрь этого сладкого, одуряющего его рта.
— Прости, малышка, — выдохнул он сдавленным горлом в перерыве между поцелуями. — Прости. Я не могу больше ждать.
Вместо ответа Агния обхватила его тело, вдавив короткие ногти в плечи. То ли держась, то ли хоть частично понимая сжигающую его нужду. И тут он почувствовал, как одна ее ладошка скользнула вниз, заставляя судорожно напрягаться его пресс.
Реально забыв обо всем на свете, он подхватил ее под бедра одной ладонью, не прерывая поцелуя, сдернул с нее штаны второй рукой, позволив отодвинуться лишь настолько, сколько это минимально требовалось. Бросил на пол. Лихорадочно рванул молнию на своих джинсах. Снова вжался своим телом в нее. И разочарованно рыкнул, ощутив пальцами хлопок белья, про которое забыл.
Бля! Он не хотел ее пугать. Правда, не хотел. Но у него не было больше терпения. Невнятно пробормотав нечто, призванное значить «прости», Боров резко дернул ткань, разрывая. Агния вздрогнула, замерев в его руках. И он на миг заставил себя застыть, крепче сжав малышку в своих объятиях, прошелся губами по ее щеке, по шее, словно успокаивая, пока его ладонь уже по-хозяйски накрыла, погладила уголок ее тела, до этого скрытый бельем.
Бусинка задрожала еще сильней, но даже не попыталась вырваться. Только дыхание, срывающееся с ее губ у самого его уха, стало безумно частым, отрывистым и шумным, разом пропав, когда Вячеслав, фиг знает где найдя силы чтобы хоть немного помедлить, всего лишь пальцем раздвинул складки ее кожи, покрытые до того нежными и светлыми курчавыми волосками, что ему просто понравилось ее поглаживать. И девочка, точно, возбудилась. Он чувствовал ее влагу, обволакивающую его пальцы. Мать его так!
— Дыши, — хрипло шепнул Боруцкий на ухо своей малышке, реально заволновавшись, когда перерыв в ее вздохах затянулся.
И она тут же послушно вдохнула. Всей грудью втянула воздух в себя, отчего ее груди проехались по его телу, забирая у Вячеслава недолгий триумф выдержки. У него самого затряслась каждая мышца от напряжения, которое вдруг охватило все тело. И с таким ощущением предвкушения, которого просто не смог бы ничем выразить, он чуть отодвинул девочку, прижавшись к нежной коже ее живота головкой своего напряженного члена.
Бл…! Он мог бы кончить прямо сейчас, только от этого ощущения.
Бусинка как-то осторожно поерзала, раздувая пожарище его ощущений. Все. Он был у черты.
— Потерпи, малышка моя, — понимая, что ей, сто пудов, будет не особо в кайф, но уже не в силах тянуть, Вячеслав уперся твердым членом в ее влажность, помогая себе одной рукой, стараясь хоть как-то смягчить это для нее. — Бусинка моя, — он прижался щекой к ее волосам, ладонью прижимая голову малышки к своей шее.
И не справился с постепенностью, едва ощутил как ее тесное, горячее, влажное тело начинает его обхватывать. Резко, толчок за толчком, погрузился до упора, крепко обнимая свою девочку.
Бусинка охнула. Прикусила губы, стараясь придушить болезненный стон. Боров плечом ощутил, как она сморщилась, сдвинув свои брови, но не мог, да и не хотел уже тормозить.
Как же офигенно классно оказалось быть в ней. Просто быть. Само это ощущение казалось сильнее и раз в триста офигенней того, когда он с другими кончал, пытаясь хоть немного притушить свою потребность в Бусинке.
Сжав пальцы, Боров собрал ее волосы и потянул, заставив ее посмотреть на него. М-да, по ходу, ни о каком кайфе с ее стороны речи и не шло. Но вот в эту минуту Вячеслав ни хрена толкового придумать не мог. Потому просто наклонился и начал целовать малышку, так же жадно и с той же нуждой, что пять минут назад. Она только секундочку помедлила, а потом раскрыла свои губы для него, сильнее запрокинув голову. И пошевелила бедрами, будто подстраиваясь.
— Твою ж… — он аж дернулся, сильнее вдавив ее в стену. Еще глубже погрузившись в свою девочку. — Не надо, Бусинка. Подожди…, - попытался он ее остановить, не желая причинять слишком много боли.
Но это было так классно. А он столько месяцев хотел ее, что уже просто не мог себя остановить. Бедра начали двигаться, будто сами по себе. Сначала медленно, а потом все быстрее. И Вячеслав уже не мог остановиться, делая ее тело своим
— Девочка моя, Бусинка, — шептал он, стараясь глотать нецензурщину, целуя ее горящие щеки, приоткрытые губы и растрепанные его пальцами волосы.
И понимал, что продержится катастрофически мало. Хотя, может для его малышки это и к лучшему.
Это было совсем не так, как Агния могла бы себе представить. Не то, чтоб она считала себя авторитетом. Да и ее способность о чем-то думать или представлять в данный конкретный момент находилась под огромным вопросом.
Она казалась себе одним большим комком сотни, тысячи различных эмоций и ощущений. Причем, большую часть этого она не могла ни вычленить, ни дать этим чувствам имя.
