Катарина Хагена - Вкус яблочных зёрен (ЛП)
казалось, что так рассказ казался намного лучше.
Криста, моя мать, унаследовала от Деельватеров высокий рост и длинный, слегка
острый нос. От Люншенов ей достались густые каштановые волосы, но её губы были
слишком остро очерченными, брови широкими, а серые глаза узкими. Она казалась слишком
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
суровой, для того чтобы казаться красивой в 50-е годы. Я была похожа на мать, но всё во
мне: моя голова, мои руки, моё тело, даже мои колени, было более округлым, чем у Кристы.
Слишком круглыми, чтобы казаться красивой в 90-е. Это было ещё одно наше сходство.
Харриет, самая младшая, была не особо красивой, но выглядела очаровательной: всегда
казалась немного растрёпанной, с красными щеками, каштановыми волосами и здоровыми,
немного кривыми зубами. Её долговязая походка и большие руки напоминали очень
молодую собаку. И лишь Инга была прекрасной. Высокая, как Берта, если не выше; в её
движениях была грациозность, а в чертах очарование, которые не вписывались в скудную
местность Гееста. Волосы тёти были тёмными, темнее, чем у Хиннерка, глаза были
голубыми, как у матери, но больше и обрамлены тёмными загнутыми ресницами. Красный
насмешливый рот был красиво изогнут. Она разговаривала спокойным, чётким голосом, хотя
гласные низко вибрировали, что наполняло даже ничего не значащую фразу обещанием. Все
мужчины были влюблены в Ингу. Но моя тётка всегда держала их на расстоянии, наверное,
не из-за расчёта, а больше из беспокойства к каким физическим реакциям это могло бы
привести, если они поцелуются, не говоря о том, чтобы им отдаться. Инга избегала их,
оставалась дома, слушала пластинки на громоздком проигрывателе, который ей смастерил
один умный и технически-одарённый поклонник из отдельных частей, и танцевала одна на
тускло-поблескивающем линолеуме своей комнаты.
На её книжных полках рядом с пособиями о теории электричества стояли также
толстые печальные любовные романы. Раньше моя мать рассказывала нам, что Инга больше
всего любила читать старую потрёпанную книгу сказок, которая принадлежала прабабушке
Кети, сказки о янтарной колдунье. Возможно, Инга сама себя представляла янтарной
колдуньей, которая жила на дне моря и заманивала людей в морские глубины. Она носила
украшения из янтаря с детства, потому что прочла в какой-то книге об электричестве, что
греческое слово " elektron" означало янтарь и что он особенно хорошо поглощает
электрические разряды.
После школы Инга выучилась на фотографа, и ей принадлежало довольно престижное
фотоателье в Бремене. Она специализировалась на фотографиях деревьев и растений, время
от времени устраивала небольшие выставки, и получала всё больше и больше крупных
контрактов по проектированию залов ожидания, конференц-залов и других помещений, в
которых люди часами разглядывали стены и впервые видели, что деревья были гладкими,
как женские ножки, обтянутые шелковыми чулками, что семена календулы свертывались
колечками, и к тому же выглядели, как окаменелые древние насекомые многоножки, и что
большинство старых деревьев имело человеческие черты лица. Инга не вышла замуж. Ей
было за пятьдесят, и она была прекраснее, чем когда-либо, и с ней не могли сравниться даже
25-летние женщины.
Розмари, Мира и я были уверены в том, что у неё есть любовник. Тётя Харриет как-то
намекнула, что как-раз-таки тот друг-ремесленник, который смастерил проигрыватель для
пластинок, обладает очень тонким чутьём в вопросах электроэнергии, но тогда тетя Инга
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
жила ещё с родителями, любовные связи под наблюдением Хиннерка были для сестёр
немыслимы.
Розмари задавалась вопросом, что случалось с любовниками тётки. Умирали ли они от
сердечного приступа, сразу после того, как переживали самый счастливый и самый
прекрасный момент своей жизни? "Какая славная смерть", говорила Розмари. Мира же
объясняла нам, что, наверное, Инга никогда не дотрагивается до них кожей, она одевает при
ЭТОМ тончайший резиновый костюм.
— Он, конечно же, чёрного цвета,— добавляла она.
Я сказала, что тётя делает ЭТО также, как и все остальные, но только перед этим
заземляется у батарей или у чего-то подобного.
— Интересно, ей больно?— задумчиво спросила Мира.
— Может, спросим?
Но, даже Розмари не отважилась на такое.
Инга фотографировала и людей, но только семью. Вообще-то она фотографировала
только свою мать. Чем больше личность Берты исчезала, тем больше её портретов щёлкала
Инга. Наконец, она стала фотографировать только со вспышкой, отчасти потому, что
бабушка почти не покидала своей комнаты в доме престарелых, и забыла, как ходить,
отчасти вопреки здравому смыслу Инга надеялась проникнуть светом вспышки через туман,
который всё плотнее и плотнее окутывал мозг Берты. После моего визита к Берте четыре
года назад, тётя Инга показала мне целую коробку, полную чёрно-белых фотографий с
лицом матери. На четырёх последних плёнках на лице Берты было выражение
непонимающего ужаса, с приоткрытым ртом, широко распахнутыми глазами и крошечными,
рефлекторно-суженными зрачками. Но ни узнавания, ни неудовольствия на нём не было.
Берта ничего не знала и не желала. Фотографии были размытыми. Некоторые были
нечёткими или размытыми, что было не похоже на тётю Ингу. Яркий свет сжигал глубокие
морщины с лица Берты, и оно казалось гладким и белым на сером размытом фоне. Таким же
белым, как пластиковый стол, по которому она проводила рукой, и таким же пустым. После
того, как я снова отдала фотографии тёте Инге, та снова долго рассматривала собственные
снимки, прежде чем положить их обратно в коробку. Видимо, она знала каждую фотографию
в отдельности и могла отличать их друг от друга, при складывании Инга, казалось,
соблюдала лишь ей ведомый порядок. Я хотела обнять мою тётю, но это было не так просто,
