Гипноз для декана (СИ) - Беренготт Лючия фон
Вот что ты должна сделать, Сафронова. А не представлять, как он грубо и с оттяжкой трахает тебя в этом самом кресле, забросив ноги к себе на плечи.
Прикусив губу, я, уже не стесняясь, застонала от вспыхнувшей перед внутренним взором картинки. Боже, как бы это было… охрененно. И как я жить-то теперь буду со всем этим в голове?!
Нормально будешь жить, продолжал тот же самый занудный внутренний голос. Как все. При помощи рученек, а возможно и какого-нибудь приспособленьица умного для интимного самоудовлетворения… Онлайн секс-шопы еще никто не отменял, слава богу.
— Хорошо, — вслух произнесла я, соглашаясь с доводами разума.
— Хорошо… — согласился со мной загипнотизированный декан, мельком облизнув свои красивые, рельефные губы. Пересохли, видимо, без пенки из-под капучино…
И я не выдержала. Пусть через минуту он обо всем забудет, пусть я больше никогда не приближусь к нему ближе, чем на ширину этого стола… но я должна это сделать.
«Поцелуй меня, Сафронова…» — пронеслось в голове, опаляя меня жаром и буквально выбрасывая из сиденья.
— Уже… — выдохнула я, быстро огибая стол и одним движением, словно гибкая кошка, бросая себя к декану Игнатьеву на колени.
Не раздумывая, не давая себе опомниться, я прижалась к его горячему, хорошо прокаченному телу — грудью, боком, бедром… и влепилась в его губы своими, содрогаясь от неожиданного наслаждения.
О да… именно так я и представляла себе блаженство. Именно такими и должны быть губы настоящего мужчины — мягкие и вместе с тем крепкие… выпуклые, чтобы было что прикусывать, хорошо пахнущие и даже сладкие, словно он недавно мятную конфету ел… податливые и реагирующие…
Реагирующие? Что?!
Я не сразу поняла это, занятая собственными ощущениями, но через несколько секунд это стало несомненно — он отвечал мне! Всё ещё в трансе, декан Игнатьев реагировал на мой поцелуй — раскрывал свои губы мне навстречу, подавался вперед, чуть отгибая голову вбок…
О боже… застонав, я еще плотнее вжалась в него, со страхом и восторгом чувствуя под своим бедром набухающий в размере холм под его штанами… А когда мой язык, скользнувший ему в раскрытые губы, соприкоснулся с его, чуть не вскрикнула от пронзившего меня электрического шока.
И в ту самую минуту, когда я уже была готова скользнуть рукой ему под рубашку — чтобы почувствовать каковы его мускулы на ощупь, а потом и вниз — под не туго затянутый ремень его брюк… где-то в недрах его брошенного на спинку кресла пиджака громко и требовательно зазвонил телефон.
Не отрываясь от его губ, я замерла — испуганной, маленькой мышью, пойманной с кусочком сыра во рту. Язык Игнатьева под моим языком шевельнулся… и спрятался за вновь закрывшимися губами, вызывая ощущение дверей рая, захлопнувшихся перед самым моим носом.
Открыв глаза и поморгав, декан сфокусировал на мне зрение, нахмурился и непонимающе качнул головой.
— С-сафронова… — пробормотал он, явно ничего не соображая. — Что ты… себе позволяешь… — И вдруг дернулся подо мной, резко, почти со свистом втягивая воздух. — Ты… ты что… с ума сошла?!
Глава 8
— Немедленно слезь с меня! Слышишь, ты? Шалава ненормальная! — шипел декан, прожигая меня взглядом, которым можно было муху сбить в полете — до такой степени он был уничтожающий.
И отчасти его гнев можно было понять. Потому что я НЕ СЛЕЗАЛА. Оцепенев от ужаса, побелевшими от усилий пальцами я вцепилась в металлические детали подлокотников — по обе стороны от деканова тела, и держалась за них не на жизнь, а на смерть.
Моему инстинкту выживания явно казалось, что только здесь, на коленях у своего лютого врага, я буду в относительной безопасности. Возможно потому, что мы только что целовались с этим врагом взасос, и моя близость хоть как-то купировала зверя, который рвался из него наружу. Я ведь прекрасно чувствовала, что декан всё ещё возбужден и инстинктивно, женским чутьем понимала — пока я прижимаюсь к его паху бедром, он не сделает мне ничего плохого.
Конечно же, он мог сбросить меня силой, но отчего-то не делал этого. Шипел, рычал и чуть не плевался мне в лицо, но не сбрасывал, не отрывал мои руки от подлокотников. Было такое ощущение, что тело его всё ещё под гипнозом, в отличие от проснувшегося мозга.
Но как?! Как я могла забыть про звонок телефона, которым еще в прошлый раз обусловила просыпание? Как не додумалась выключить этот гребанный телефон, перед тем как решилась поцеловать Игнатьева? Или отменить приказ выходить из гипноза, когда телефон зазвонит?
С другой стороны, откуда ж я могла знать, что этот же сигнал пробуждения будет действовать и в следующий раз? Я ведь не волшебник, я только учусь…
— И что теперь, так и будешь тут сидеть? — явно осознав бесперспективность своих действий, Игнатьев вдруг перестал сотрясать воздух и дергаться, разом расслабив все мышцы. Ну… кроме той, что внизу, между его ног.
Я несколько раз покивала, еще крепче прижимаясь к нему.
— Буду. Пока не пообещаете меня не убивать. И не выгонять из университета.
— Еще как выгоню, Сафронова! Это же чистейший харассмент! Ты на меня спящего залезла! Кстати, как так получилось, что я уснул? Что ты мне подлила и куда?
— Неважно! — выпалила я ему в лицо. — Вы всё равно не поверите! А насчет харассмента — ну, давайте, жалуйтесь, раз слабой девчонки испугались! Может, еще и на помощь позовете? «Помогите, спасите…» Ну же, давайте! Может, еще успеют вас от изнасилования спасти!
Не знаю, откуда во взялось столько наглости, но разозлилась я знатно. Надо же какой гад козлорогий! Сам на сиськи невинных студенток заглядывается, а насильница и шлюха у него — я!
Снова дернувшись подо мной, Игнатьев только что не зарычал.
— Я запросто могу тебя сбросить, Сафронова! Одной рукой! Ранить просто не хочу. А так бы летела бы ты у меня сейчас — головой воон в ту стенку.
Я сузила глаза.
— И правильно, что не хотите! Потому что угадайте, что я сделаю в первую же секунду, как только вы меня головой о стенку приложите? Правильно — заору «спасите, помогите, насилуют»! И мне поверят! Хотя бы потому, что на вас рубашка расстегнута и… вот это!
Окончательно оборзев, я сильно толкнула его бедром в пах, впечатав в себя его всё ещё не опадающую эрекцию. Игнатьев коротко, по-звериному рыкнул и даже оскалился.
— Ах ты ж… дрянь… — процедил, широко раздувая ноздри. Грудь его вздымалась так высоко, что почти-почти касалась моей. Еще несколько таких тяжелых вдохов, и он сможет почувствовать, насколько я сама возбуждена. — Вот значит, зачем ты сюда заявилась, вся в мини и размалеванная, как шалава с ленинградки… Хотела соблазнить меня, а потом шантажировать, да?
— Вы меня тоже не в костюме и при галстуке встретили! — огрызнулась я. — Может, это вы меня хотели к сексу склонить за обещание хороших оценок?
Его брови поднялись так высоко, что почти скрылись за растрепавшимися в нашей борьбе волосами.
— Что?! Ты вообще нормальная, Сафронова? На хрена ты меня сдалась? Ты знаешь, какие у меня женщины бывают? Им даже краситься не надо — вот какие! Мешок могут надеть, и всё ещё оказаться самой красивой на вечеринке! Так что мне твой колхозный шик задаром не нужен, Сафронова, а не то, что карьерой ради него рисковать…
Сказать, что мне было обидно, значило ничего не сказать. Он просто уничтожал меня своими оскорблениями — планомерно и осознанно. И если бы я не знала, что он по поводу меня думает на самом деле, я бы тут же бы и уничтожилась на месте. Разревелась бы и убежала, подбирая сопли и ища куда бы спрятаться от такого позора. Сама бы, наверное, документы забрала, не дожидаясь, пока он меня отчислит с факультета.
Вот только я знала. А потому всё также нагло смотрела ему в глаза и не двигалась.
— Почему тогда у вас всё ещё… стоит на меня, если вам мой колхозный шик задаром не нужен? И почему вы меня вышли встречать… голый? Не для того ли, чтобы покрасоваться передо мной?
