Гипноз для декана (СИ) - Беренготт Лючия фон
И он в любую секунду может меня сбросить. Причем с легкостью — фактически одной левой. Просто встанет и всех дел.
Он вдруг оторвался от моих губ — будто я снова внушила ему свои мысли, теперь уже телепатически. И я почувствовала… о нет… он поднимался со стула… вместе со мной! Точно сбросит меня, стряхнет как ненужную обузу, как маленькую мешающую деталь его жизни… О нет… нет, нет, нет, только не это…
Я должна была видеть это. Должна была сама прочитать в его глазах это намерение — прежде, чем решать, есть ли мне за что бороться. Если увижу насмешку или презрение, сама спрыгну с него и пусть затыкает мне рот, потому что другого выхода, кроме как заорать и обвинить его в домогательствах, у меня не останется. Это будет мое единственное оружие перед ним, единственный и последний ход сломать его кейс против меня.
Резким движением я подняла с глаз закрывающий обзор джемпер, чтобы посмотреть ему в лицо. И обмерла.
Нет, декан не ухмылялся. И не кривил в презрении губы. Ему вообще было не до смеха, потому что он… сходил с ума! Мне даже страшно на мгновение стало — таким бешеным огнем пылали его глаза. Словно некий зверь или даже сам дьявол из преисподней овладел Игнатьевым, прорвав оболочку цивилизованности, припорошенную снобизмом.
Он хотел меня так, что я могла уловить запах этого неудержимого, отчаянного желания, жаром пробивающегося сквозь кожу, испаряясь в воздухе вокруг нас. Лицо его было горело, скулы стали почти фиолетовыми, челюсть свело судорогой, будто он еле сдерживался, чтобы не укусить меня во время поцелуев, ненавидя за то, что мечтает ночами о моем теле, а не о каком-то более достойном…
Голая грудь его вздымалась, покрытая испаренной, а из ширинки, расстегнутой до середины, рвалась ко мне мощная эрекция, развернутая головкой кверху и уже успевшая оставить на его боксерах обильное пятно от смазки…
Я должна сделать так, чтобы он понял, осознал, как сильно он от меня тащится — поняла вдруг совершенно отчетливо, несмотря на туман в голове и пожар в бедрах. Должна наглядно продемонстрировать, что он одержим мной ровно настолько, насколько сейчас выглядит! И какая бы я ни была «колхозная» по сравнению с его моделями в мешках, какими бы длинными не были мои ногти и размалеванными глаза, он не имеет права унижать меня, просто потому что это будет означат унижение и для него, раз он, сноб и аристократ, не может сдерживать себя перед «колхозницей».
И доказать я это должна без секса, потому что расставить перед ним ноги — ничего не докажет и ничего в его поведении не изменит. Он просто внушит себе, что трахнул меня из жалости или просто потому, что «так захотелось». Он ведь мужчина — кого угодно может поматросить, было б куда вставить…
Как там в известной книжке про секс написано — в любом сексе трахает всегда мужчина, даже если женщина сверху. Просто потому, что у него есть член.
Я вдруг интуитивно поняла, что нужно делать, чтобы показать ему, насколько он мной одержим. И как раз в эту же секунду, декан посадил меня на стол — уже оголенным под задравшейся юбкой задом. Осталось только колготки и трусики стащить, что он и вознамерился сделать, цепляя их пальцами и явно пытаясь порвать…
Не тут-то было. Я вдавила ягодицы в поверхность стола, прижимая ткань колготок собственным весом и не позволяя ему их стянуть.
— Ты так сильно хочешь… — вместо этого прошептала, нарочно откидываясь назад, на локти, чтобы соблазнительно глядеть на него снизу вверх. — Так сильно хочешь трахнуть меня, правда? Разложить на этом столе и вбиваться в меня сильно-пресильно, чтобы я орала и стонала под тобой, а потом кончить мне на живот, выкрикивая мое имя…
Понятия не имею, откуда я всё это взяла — наверняка из какой-нибудь порнухи. Но всё вместе — голос, слова и моя зазывающая поза — произвело именно тот эффект, на который я надеялась. И мне даже не пришлось до него дотрагиваться там — хоть я уже и была на это готова.
— Что ты… творишь… — выдавил он, зажмуриваясь и сжимая кулаки, уперев их по обе стороны от моих бедер. — Дрянь… какая же ты… дрянь… Сафроноваммммффф…
Его слова перешли в мычание, потом в долгий, вымученный стон, сильное тело натянулось, словно тетива от лука… Выкрикнув что-то невнятное и явно грубое, декан Игнатьев содрогнулся, нависая надо мной и упираясь в мой лоб своим, уже мокрым от пота… задрожал, задергал бедрами, вжимаясь пахом мне во внутреннюю часть ляжки… и бурно кончил прямо себе в боксеры.
Глава 10
— Уходи… — всё ещё, спустя день, звучал в моей голове его голос — надломленный, хриплый и глухой, будто он говорил в подушку. — Уходи и больше никогда не приближайся ко мне, Сафронова… Обещаю не вредить тебе. Только… уходи.
В очередной раз я поджала губы и мотнула головой — надо же, какая цаца ранимая! Обиделся он — будто я его продинамила и не дала довести дело до конца! Ну сексуально посмотрела, ну подбодрила приятными мужскому слуху словечками… Я ж даже не трогала его, если подумать…
И главное, чего так расстроился-то, непонятно! Ну перевозбудился, ну кончил, не успев даже начать! Подумаешь, беда какая! Ладно бы, наоборот — НЕ возбудился. НЕ смог поднять своего нижнего друга, несмотря на ласки и жаркие обнимашки. Тут я бы поняла, тут бы у любого мужика стресс случился. Для мужчины нет ничего страшнее импотенции… А тут — подумаешь, кончил раньше времени…
Я еще раз мотнула головой — отбивая уже другую мысль, ту, что настойчиво лезла вперед, перекрикивая все мои попытки спустить декановы страдания на тормоза. И вздохнула — не получилось отбить. Пришлось признаться честно хоть самой себе.
Нет, не только сексуальной позой и словами я довела его до точки кипения. Говоря все эти пошлости, я использовала те же самые интонации, которыми гипнотизировала декана раньше — мягкий, стелящийся, обволакивающий голос, уводящий его за собой, расслабляющий его мозг и тело. Тот самый голос, на который он уже бессознательно привык отзываться подчинением.
Так что… гипнозом ты довела его до оргазма, Алиночка. Гипнозом, детка. Пользуясь податливостью его подготовленных мозгов. В буквальном смысле, нечестным ударом пониже пояса.
И что мне надо было делать?! — рассердилась я на собственную совесть. Позволить ему трахнуть меня на этом столе? Зачем мне это нужно? С какой стати?
Но ты ведь хотела его — парировала совестливая, другая я. Чего врать-то себе? Хотела его так, что дым из ушей шел. Сама на него налезла, пока он спал, лапала его и стонала, как последняя шлюха от его поцелуев… Отчего тогда не расслабилась и не дала ему? Напридумывала каких-то сложностей — мол, выкинет, как только трахнет и выпустит тебя из системы… Как он тебе выкинет, если он тобой одержим? Ты лицо его видела? Он же дуреет от тебя! Тем более ты владеешь гипнозом — фактически контролируешь его мысли о тебе…
Резко выдохнув, я подняла от колен голову и несколько раз стукнулась головой о стену за своей кроватью, рискуя разбудить не только подруг, уже давно крепко спящих, но и соседей за стенкой.
Ну что ж… откровенничать, так до конца. Пора признаться себе в самом что ни на есть главном.
Нет, господин декан. Не потому я так жестоко поступила с вами, что не хотела вас — прямо там, на том самом широченном столе. А потому что боялась того, что вы почувствуете, когда возьмете меня. Боялась, что вы поймете, что я, милая провинциальная девочка с вашего престижного факультета… уже давно и далеко не девочка.
Прикусив губу, я тихонько заныла от какой-то невнятной, необъяснимой тоски. Ну почему… почему я такая консервативная? Откуда во мне эти доисторические представления о нравственности, о женском теле… о чистоте… Кто мне всё это вбил в голову?!
И ладно бы на самом деле шлюха-давалка была. Но ведь нет! Не в какой-нибудь подворотне я потеряла свою драгоценную девственность… а в самом, что ни на есть, законном браке.
Да, Андрей Федорович. Так уж получилось. Я, Алина Сафронова — самая настоящая разведенка в неполных двадцать лет. Слава богу, хоть без «прицепа».
