Филис Хаусман - Роман с натурщиком
«Очнись, Сирил! — одернула она себя. — Хоть ты не стой разинув рот!»
— Я так и думала, что это твой размер, — подытожила она, словно со стороны слыша свой голос, и тут же про себя простонала: «О Господи, сама не ведаю, что говорю!»
Она резко повернулась в сторону, чтобы Шон не заметил румянца, выступившего на ее щеках.
— Я рад, Сирил, что тебя устраивают мои размеры… — с веселым намеком заметил Шон, но Сирил едва услышала его слова.
— Будь добр, сядь вон на те ступеньки, Шон, — попросила она и жестом показала на застеленную ковром лестницу.
Потом она взяла карандаш и властно указала, какое положение должны занимать его ноги и руки.
— Отлично, Шон! Теперь пару минут посиди не двигаясь, чтобы я могла сделать набросок твоих пропорций. Меня интересует твой размер… я имею в виду рост… Мне нужно дать информацию для типографии.
Сирил снова покраснела, словно сказала какую-то непристойность. «Я что, девчонка? — разозлилась она. — Или действительно это классическая фрейдовская оговорка…»
Она решительно взяла себя в руки и объявила:
— Минуту, я включу магнитофон! Мне лучше работается под классическую музыку, да и время летит быстрее.
— Понятно, понятно… Сто девяносто девять.
— А? Что?
— Один метр девяносто девять сантиметров. Ты спрашивала про мой рост: он тебе нужен для типографии — ты так сказала.
— Ах да, сп-пасибо. — Странным образом даже его услужливость выбивала сегодня Сирил из колеи. — Э-э, у меня здесь только Равель и Дебюсси. Надеюсь, они не нагонят на тебя тоску? Во время перерыва я посмотрю — может быть, найдется что-нибудь и на твой вкус.
«С чего это я впадаю в снобизм? — подумала она. — Оборонительный рефлекс?»
— Для меня что Бах, что рок — один черт, — дружелюбно откликнулся Шон. — А в перерыве я и так получу все, что мне надо.
Сирил, скрипнув зубами, ткнула пальцем в клавишу портативного магнитофона, стоявшего на рабочем столе, и принялась за работу. Трудно было придумать что-нибудь более контрастное: мягкие импрессионистские волны прелюдий Дебюсси и жесткие, резкие линии, которые она свирепо чертила на листе бумаги.
Но вот она уже забыла обо всем постороннем, ловя на глаз пропорции его большого тела.
— Порядок, Шон! Я схватила пропорции, то есть основные соотношения размеров. Теперь, если хочешь, можешь двигать головой, только держи плечи прямо.
Увлеченная мощью и силой его сочленений, Сирил вся ушла в рисунок, а потом принялась за отделку деталей одежды, ладно сидевшей на великане.
Она не замечала пристального, если не сказать больше, взгляда Шона: за мольбертом она забывала обо всем, кроме дела. Впрочем, чем ближе к завершению была работа, тем сильнее начинало одолевать ее беспокойство — но уже иного рода.
Задуманное не получалось. В этом она еще раз убедилась, бросив последний беспристрастный взгляд на рисунок. Раздосадованная, она собралась было немедленно начать все заново, когда спохватилась, что уже около девяти, и Шон заслужил право пусть на кратковременный, но отдых.
Ее охватила безудержная паника, потому что он заработал и кое-что еще помимо отдыха. Руки затряслись от ужаса, и она вспомнила, что две ночи практически не спала.
Положенный час, запись на кассете и время безнаказанного труда истекли одновременно — вместе с боем настенных часов на нижнем этаже, «Отступать некуда, Сирил, — сказала она себе. — А раз так — нечего оттягивать худшее».
Шон тут же расслабился, выйдя из позы, которую терпеливо держал сорок пять минут. Он встал, заполнив собою обширное пространство мансарды, потянулся так, что руки его едва не задели скос потолка.
— Ты еще не надумал начать карьеру натурщика? — спросила Сирил, пытаясь сразу взять инициативу в свои руки. — Ты не сдвинулся ни на сантиметр! Из профессионалов лишь единицы смогли бы проявить столько терпения и выдержки, и вообще…
В следующую секунду она оказалась в ловушке его рук. Большим пальцем правой руки Шон приподнял ей подбородок.
— Время летит совершенно незаметно, когда смотришь на такую красавицу и предвкушаешь возможность полакомиться ее устами, — сообщил он, в полном соответствии с договором припечатывая ее рот.
Сирил все утро готовилась к тому, чтобы ни словом, ни звуком не выдать во время этой пытки своих истинных чувств, но сейчас все ее благие намерения разлетелись в прах. Легкая, почти невесомая бабочка его поцелуя спорхнула с ее губ раньше, чем она успела как-то среагировать на пронзившую ее тело волну наслаждения.
Ей буквально силой пришлось удержать себя от того, чтобы поймать его отпрянувшее тело и потребовать продолжения того, чего минуту назад она боялась больше смерти. Сосчитав до десяти, она отругала себя и пошла готовить лист для второго эскиза.
Через четверть часа Шон, одетый в очередную смену белья, сидел на подмостках, а Сирил, криво усмехаясь, рисовала.
«Как все, оказывается, просто! — торжествующе резюмировала она. — О чем я вообще беспокоюсь? Этот малый мне совершенно не страшен! Достаточно вспомнить, как легко я перенесла его поцелуй: р-раз — и птичка вылетела!»
Однако ближе к полудню от хорошего настроения Сирил остались одни воспоминания. Работа не шла. Опытный глаз сразу заметил бы: линия, как всегда, дерзка и благородна, но общее впечатление — разочаровывающее. И уж совсем подавляло ее то, что Шон не поспешил воспользоваться правом на три заработанных поцелуя.
К полудню Сирил почувствовала, что еще немного — и она окончательно соскользнет в пропасть отчаяния и сомнения в собственных силах — состояние, которого она до сих пор не знала. Впрочем, лишь самый тонкий наблюдатель различил бы нотку неравнодушия в ровном голосе, которым она обратилась к натурщику, одетому на сей раз в узкую полоску материи:
— Перерыв на обед. Можешь облачиться в свою одежду, Шон, а эту снять. Эту модель я уже нарисовала.
Она не сказала, что для нее унизительно накрывать ланч голому исполину, прикрытому лишь символическими красными плавками как фиговым листком…
До сих пор работа помогала ей не обращать внимания на постепенное убывание одежды на натурщике; более того, перспектива разом заплатить за все три часа позирования способствовала тому, что она с удвоенной энергией отдавалась делу.
Вот и сейчас она начала яростно опрыскивать фиксажем готовые эскизы, не позволяя физическому присутствию Шона нарушить ход ее мыслей. Это оказалось непросто, потому что он, словно не услышав команды переодеться, по-прежнему полуголый, подошел к ней.
Даже через плотный свитер она чувствовала, как от его могучего тела пышет жаром.
