Адам Торп - Затаив дыхание
Как это все несправедливо, думал Джек, сидя рядом с ней под теплым осенним солнцем. Яан, один посреди лужайки, перекатывал мяч с ладошки на ладошку.
— Твою жену зовут Милли, да?
Джек кивнул.
— Судя по автоответчику, голос у нее приятный, благожелательный.
— На язычке медок…
— Что?
— Если я ей все расскажу, она взбеленится. Мы же много лет пытались зачать ребенка. Я рисковать не могу. Она церемониться не станет, тут такое начнется…
— Тогда я увезу Яана обратно в Эстонию. А про тебя расскажу, когда ему исполнится восемнадцать. Ты удивлен?
— Признаться, да, немного.
— На Хааремаа есть один парень. Мы с ним вместе учились в школе. Потом он поступил в университет, уехал, а теперь вернулся. Он плотник, отличный мастер, поэтому у него много работы. Он будет Яану хорошим отцом. Яану он очень нравится.
У Джека свело живот.
— Он — твой близкий друг?
— Думаю, если я вернусь, он станет моим мужем. Он этого очень хочет. А пока что — просто старый друг. Его зовут Тоомас. По-эстонски это скала.
— То есть ты можешь на него положиться, да? Вы ведь с детства знакомы.
Она кивнула и продолжила:
— Я поступлю на островную радиостанцию. Это радио местной общины. Они готовы меня взять. Кое-какие деньги у них есть. Буду немножко зарабатывать. У меня много разных планов. Учиться могу заочно. В Тарту есть знакомые профессора.
— Все же это не Лондон.
— Лондон помешан на деньгах, — бросила она. — Я скучаю по Хааремаа.
— А я буду очень сильно скучать по тебе и Яану. Мне нельзя вас навестить?
Она покачала головой:
— Так дело не пойдет. Моя жизнь — это тебе не веб-сайт. Либо ты отец, либо нет.
Стараясь не выдать колотившей его дрожи, Джек подался вперед и уперся локтями в колени.
— И никогда больше не увидеть Яана? Так я не хочу, — сказал он и сам удивился своему непреклонному тону.
— Что именно рассказать, Милл?
— Про Эстонию.
Они сидели вдвоем на пластмассовых стульях в садике его родного дома, подмечая среди гальки многочисленные кошачьи какашки и гадая, была ли хотя бы раз в употреблении блестящая маленькая жаровня на колесах из магазина «Би энд Кью» [125]. Утром они уже навестили мать Джека. В больницу, как всегда по воскресеньям, съехалось множество посетителей, зато из медиков — ни единого врача, только парочка загнанных сестричек да измученная мигренью старшая сестра. Потрясенная состоянием свекрови, Милли сразу устыдилась и стала корить себя за то, что, увязнув в делах, не навестила больную раньше. К обеду они оставили ее на попечение отца Джека, а сами вернулись в Хейс, чтобы немножко прибрать дом. Он был изрядно запущен. В последнее время Милли совсем забросила собственное хозяйство, почти не брала в руки пылесос и теперь с азартом взялась наводить чистоту у родителей Джека, несмотря на малоподходящее для такой работы обтягивающее платье на молнии — в нем ее фигура напоминала очки в футляре. Они привезли с собой корзину еды из «Фортнум энд Мейсон» [126], чтобы побаловать Доналда и поднять ему настроение, а себе, на запоздалый обед, — заранее приготовленную настоящую деревенскую курицу.
От работы и сознания собственной добродетельности Милли раскраснелась. Она все воскресенье посвятила Хейсу — это для нее большая жертва. Хейс ей не нравится, но она готова мириться с ним только за то, что он напоминает ей, откуда родом ее муж; она даже радуется — главным образом за Джека. Обычно-то она забывает, что он — мальчик из рабочей среды. Но очень одаренный мальчик. Джек считает такое отношение к Хейсу нелепым, но сознавая, что по-своему городишко благотворно действует на жену, он решил, что лучшего места для исповеди ему не найти. Да у него и выбора нет.
Милли хочет ребенка, так? Яан может стать ее пасынком! На выходные, праздники, на время отпуска. Как получится. Было бы здорово. Милли человек великодушный, справедливый, она заботится об экологии планеты, о бедных и о политических беженцах, выступает против использования детского труда. Она полгода прожила в Берлине, в коммуне революционеров, пока он, как пай-мальчик, учился в Гааге. Она вкалывала на кухнях, организованных школой «Экшн Спейс» [127]. Какое-то время продержалась в зимбабвийской деревне. А он тем временем изучал двенадцатитоновые ряды Луиджи Даллапиккола [128]. Изредка, без всякого повода, Милли напоминает ему, что в Соединенном Королевстве каждый четвертый ребенок живет за чертой бедности. Не исключено, что это — напоминание самой себе, потому что забыть о несчастных детях очень легко: до них никому нет дела, такие факты всплывают только на листовках, сунутых в дверную почтовую щель, но их, как правило, отправляют прямиком в мусорное ведро. Милли человек непредвзятый и честный.
Но вот незадача: она его опередила. На считаные минуты.
— Про Эстонию, — повторила она. — Расскажи мне про Эстонию.
— Ладно. Вообще-то, гм…
Где-то поблизости раздался пронзительный призывный вопль:
— Лииз! Лииз!
Очень хотелось бы услышать отклик Лииз — или Лииза. Вероятно, Лииз, как и Джек, не находит нужных слов. Вылетевший из Хитроу самолет, толкая перед собой темное облако шума, пронесся почти над самой землей — казалось, можно даже разглядеть название авиакомпании.
— Мне разбивали сердце дважды, — проговорила Милли. — Впервые это сделал парень, который у меня был до тебя…
— Фируз, — кивнул Джек. — Нет, Салим.
— А второй раз, когда я потеряла моего ребеночка; я его любила всей душой, хотя живым никогда не видела.
— Знаю. Как странно, что ты об этом просишь.
Внезапно воздух озарился ярким светом: солнце пробилось через тонкую пелену облаков, его ослепительные лучи отражались от белой столешницы, и у них с Милли разом выросли тени. Джек по-прежнему не знал, с чего начать.
— Сдается мне, что оно будет разбито в третий раз.
— С чего ты взяла?
— По-моему, ты мне лгал.
На ее лице под темными очками читалась неприязнь. Темные очки ей вообще не идут. В каждом стекле Джек видит крошечное отражение своей головы с черной полоской поперек — будто повязка на глазах.
— Я бы так не сказал, — возразил он. Лет тридцать пять назад на этом самом месте он точно так же отрицал, что съел мамину шоколадку «Дэри милк». — Позволь мне объясниться, а потом уж суди.
Она что-то пробормотала в ответ, но ее слова заглушила промчавшаяся мимо машина; из нее неслось низкочастотное буханье сабвуфера, нарушающее глубинные ритмы организма. Автомобиль взвыл, на бешеной скорости, скрипя покрышками, развернулся в тупике и скрылся из глаз. Зато Лииз, видимо, удалось отыскать.
