Номи Бергер - Бездна обещаний
— А Марианна?
— Странно, но Марианну я никогда ни в ком и не видел. — Эндрю похлопал себя по груди. — Да мне и не нужно было — она всегда у меня здесь.
Кирстен отвела взгляд в сторону. И спустя полгода она продолжала испытывать приступы боли, когда они говорили о покойной жене Эндрю. Особенно страдала Кирстен, когда ловила на себе его взгляд, полный непонимания, кто сейчас перед ним. И еще, когда его глаза наполнялись слезами без видимой причины.
Шесть прошедших месяцев они оба протаптывали собственные дорожки на тернистом пути их взаимоотношений. Отношения эти были одновременно бурными, страстными и нежными; изменчивыми, спокойными и раздражающими; притягивающими и отталкивающими; гармоничными и сумасшедшими. Предсказуемыми только в своей непредсказуемости.
Эндрю и Кирстен были друг с другом то предельно откровенны, то невообразимо скрытны. Делая шажок вперед, они тут же отступали, обмениваясь частичками своих душ, как обмениваются марками. Насколько бы открыты они ни были друг другу, каждый знал про себя, что у него все же остается собственная защитная раковина, спрятаться в которую при желании можно в любой момент.
— Кирстен, а кто такой Майкл?
Вопрос Эндрю настолько удивил Кирстен, что какое-то время она не могла сказать ни слова.
— Майкл? — слегка приглушенно переспросила Кирстен.
— Майкл.
Кирстен поинтересовалась, откуда Эндрю известно это имя, и он объяснил. Вырвав высокую широкую травинку, Кирстен принялась рвать ее на тонкие полоски.
— Ведь это он подарил тебе браслет?
Кирстен коротко и очень неохотно кивнула.
— Ты не хочешь говорить о нем?
Кирстен глубоко вздохнула, стряхнула с ладони обрывки травинки и подтянула колени к подбородку.
— Это самый красноречивый язык жестов, какой мне когда-либо приходилось видеть. — Эндрю усмехнулся и запустил руку в волосы невольно улыбнувшейся Кирстен. — Ну, хорошо, больше ни слова о загадочном Майкле.
Кирстен, откинув голову назад, благодарно положила ее на плечо Эндрю.
— Майкл… — прошептала она несколько минут спустя, потом запнулась, спрашивая себя, действительно ли ей хочется об этом говорить. — Майкл Истбоурн.
Кирстен, решившись, быстро вытолкнула из себя это имя и тут же прикусила губу.
— Дирижер? — спросил Битон, мгновенно сообразив, о ком идет речь. — Один из немногих людей, кого мне страшно хотелось бы нарисовать, но никогда не представлялась возможность.
— Правда? — По совершенно непонятной причине сердце Кирстен сильно забилось.
— Правда. — Эндрю повернулся, нежно поцеловав Кирстен в лоб, и снова отвернулся.
— Возможно, когда-нибудь тебе это удастся.
— А встречу устроишь ты?
Кирстен вопрос не понравился.
— Я серьезно, Эндрю, почему бы тебе как-нибудь не нар совать Майкла?
— По той простой причине, что я не имею желания рисовать кого бы то ни было и когда бы то ни было.
— Цыпленок.
— Ха! Кстати, о птичках, а как насчет того, чтобы как-нибудь сыграть на рояле?
Это был их излюбленный способ защищаться. Как только какая-нибудь тема разговора становилась слишком болезненной, Эндрю и Кирстен принимались нападать друг на друга. Но сегодня вечером Кирстен предпочла уйти без «боя». Ей захотелось просто переменить тему разговора.
— Послушай, а я ведь еще ни разу не видела твою яхту. — Эндрю вздохнул, как бы говоря: «Ну, опять началось!» — По-моему, это совершенно несправедливо, а? Ты ведь уже тысячу раз видел мой дом. Почему мне нельзя хоть раз взглянуть на твой?
— Вопрос не в том, можно или нельзя.
— А в чем?
— Мне кажется, я к этому еще не готов — вот и все.
Кирстен моментально смягчила тон:
— Ведь это всего лишь лодка, Эндрю. Она бывала на яхте, но корабль никогда не был ее домом. — Кирстен почувствовала, как вздрогнул Битон, но все же продолжала: — Яхта — твой дом, Эндрю, только твой. Почему ты так обороняешь его, почему не хочешь разделить с людьми?
— Людьми?
— Ну, хорошо, со мной.
— А тебе никогда не приходило в голову, что я, может быть, не хочу ни с кем его делить, даже с тобой?
— Думаешь, буду обузой, да?
Эндрю не было необходимости отвечать на вопрос — Кирстен и без того знала ответ. Даже и теперь он рассматривал ее как обузу. Они бывали далеки друг от друга в той же степени, в какой бывали и близки. Кирстен вспоминала случаи, когда Битон пропадал — иногда на дни, иногда на недели, — плавая где-то в одиночестве, всякий раз предварительно обещая, что вернется. И всегда возвращался. До сих пор по крайней мере.
Краешком глаза Эндрю заметил, как руки Кирстен сжались в кулачки. Он уже хорошо знал этот сигнал опасности и был в некоторой нерешительности, стоит ли предпринять что-либо для того, чтобы успокоить Кирстен, или же следует подождать. Наконец Битон остановился на последнем. Как только Эндрю увидел, что кулачки Кирстен постепенно расслабляются, им овладело импульсивное желание прикоснуться к ним и погладить. Но Битон сдержал себя. Если дотронуться до Кирстен в этот момент, одним прикосновением дело не кончится. Так бывало очень редко.
Обычное прикосновение никогда не заканчивалось только им — оно неизбежно влекло за собой объятия. Поцелуй для них никогда не существовал в единственном числе — за ним обязательно следовал второй, потом третий. И кончалось дело всегда одним и тем же — любовными утехами. Только при мысли о том, с какой страстью и с каким блаженством они занимались любовью, у Эндрю перехватывало дыхание. Постель, как клей, связывала их, заполняя трещины в отношениях, всякий раз сравнивая счет в их игре. Эндрю никогда не мог насытиться Кирстен — ее красотой, ее телом, ее чувственностью. Она была для него допингом и наркотиком. Она вовлекла его в зависимость, в большую зависимость, а ведь Битон поклялся никогда больше ни в ком не нуждаться.
— Уже поздно. Я, пожалуй, пойду. — Эндрю не спеша поднялся с земли и протянул руку Кирстен, чтобы помочь ей встать.
Кирстен наклонила голову, пытаясь разглядеть в темноте циферблат своих часиков.
— Совсем и не поздно — сейчас только десять.
— Мне в четыре вставать.
— В четыре? Почему в четыре?
— А разве я не говорил? — Голос Битона зазвучал глуше. — Утром я уплываю в Гибралтар.
— Просто замечательно. — Руки Кирстен, протянутые за одеялом, дрожали, в голосе появился холод.
— Стараемся, — попытался пошутить Эндрю в надежде несколько сгладить впечатление от своего объявления, но, увы, из этого ничего не вышло. — Я почти месяц, как не выходил в море, для меня это рекорд.
