Джулия Грегсон - Жасминовые ночи
Потом объявился Клив, прежде так строго следивший, чтобы их встречи проходили в незаметных местах. Это была их первая встреча, после того как он вытащил ее из разбитого всмятку автомобиля на стамбульской дороге.
Он вошел в ее квартиру, респектабельный мужчина в приличном плаще и мягкой фетровой шляпе. В это время она пыталась разжечь сырые дрова, и в квартире было полно дыма.
– Господи, Саба, – ворчал он, разгоняя дым рукой. – Что ты затеяла? Обряд самосожжения?
– Ты о чем? – Она удивленно смотрела на него. Вероятно, она опять забыла запереть дверь, и он неожиданно появился перед ней в гостиной.
– Ну, знаешь, индийские вдовы бросаются в погребальный костер, на котором сжигают тело их мужа.
Он тут же поправился с удрученным видом:
– Боже, какой я бестактный! Я с сожалением услышал о твоем парне. Не самый удачный старт. Жаль, жаль.
– Как ты узнал об этом? – удивилась она.
– Ну, понимаешь, все это – часть моей работы. Слушай, давай пойдем куда-нибудь и выпьем по чашке чая или чего-нибудь другого? В принципе, я не должен был появляться здесь.
В кафе он дважды пересаживался, прежде чем выбрал для них подходящее место.
– Саба, – сказал он, нервно крутя в пальцах ложечку, – прости, что я так долго не навещал тебя. Я был ужасно расстроен из-за случившегося в Турции, но не мог сюда приехать – это было небезопасно.
В его глазах появилось новое выражение – обиды и, возможно, сильной озабоченности. Вероятно, он не знал, кому теперь можно доверять.
– Где ты обнаружил меня? – спросила она. – Ну, тогда, в Турции.
– Под деревом, во рву. Рядом с тобой горела машина, так что тебе чертовски повезло.
У него задрожала нижняя губа, и он прикусил ее зубами. Саба отвела глаза.
– Саба, это было жутко. Я сознаю свою вину. Не знаю, что было бы там минут через десять. Даже думать об этом не хочется.
– Не надо. – Ей не хотелось видеть его эмоции или говорить о Фелипе – пока что она не могла это выдержать.
– Что там с Йенке? – поинтересовалась она. – Мне интересно. Он взял документы. Ему удалось уйти?
– Да.
Она ждала подробности.
– И все? Ты сказал «да» и ничего больше? – Она повысила голос.
– Нет.
– Но его информация была полезной?
– Думаю, что да.
Клив закурил и вздохнул.
– Думаю, что там все в порядке, – негромко заверил он. Потом потянулся через стол, взял ее за руку и заглянул ей в глаза. Ей было не по себе.
– Саба, – сказал он, – у тебя правда все в порядке? Я ужасно волновался за тебя.
Он сжал ее руку; ей захотелось, чтобы он поскорее ее отпустил.
– Я не уверен, что нам надо было посылать тебя туда.
– Ты ни в чем не виноват, – сказала она. – Тут моя вина. Я любила путешествовать, петь – у всех есть своя ахиллесова пята, вот и у меня тоже.
– У тебя до сих пор не прошли синяки. – С виноватым видом он показал на ее лоб. Она сжала под столом кулаки – его сочувствие было невыносимым.
– Слушай, – сказала она. – Я хочу улететь домой. Помоги мне. На той неделе я просила об этом капитана Фернеса, но он даже не захотел говорить со мной на эту тему. Ничего не спросил и про несчастный случай, да и вообще, ему явно не терпелось от меня отделаться. – В ее голосе звучала злость. – Не кажется ли тебе странным, что…
– Нет, Саба, не кажется, – перебил он ее, – потому что это может загубить его карьеру: структура ЭНСА невероятно хрупкая. Медным шлемам не нравится, что там тратятся деньги на транспорт и прочие вещи, а на актеров они смотрят как на непослушных детей. Поэтому в случае ухудшения ситуации они постараются прикрыть лавочку.
– Дермот… – Все это время она собиралась с духом, чтобы произнести эти слова. – Мне очень нужно попросить тебя об одной вещи. Мой друг… пилот… он пропал и, вероятно, погиб. Есть ли какой-нибудь шанс…
– Нет. – Клив отодвинулся от нее. – Вообще никакого… прости, но абсолютно никакого. – Его глаза остановились на выгоревшем постере, на нем женщина плыла по Нилу и пила овалтин[146]. – Не кажется ли тебе, что лучше всегда говорить правду?
– Но ведь наверняка кто-нибудь может мне помочь – Йенке или…
– Нет, извини, Саба… давай говорить откровенно. В нашем деле не действуют правила «услуга за услугу». Я вообще не должен быть здесь. – Он теребил пояс своего плаща.
– Что ж, передай от меня привет Йенке, когда его увидишь, – сказала она, вставая.
– Не думаю, что увижу его когда-либо, – ответил он. – Вот так тут заведено – корабли проходят ночью.
На следующий день к ней заглянул Макс Бэгли. По его словам, он был рад, что вернулся в Каир, просто до слез рад. Они были под этой чертовой Исмаилией, и гастроли получились такими, что впору повеситься. Из-за страшной жары у половины танцоров на ногах появился грибок, у одного из комиков началась эпилепсия.
Он пригласил ее к «Гроппи», заказал миндальное печенье и мороженое, а после обмена незначительными фразами и пары комплиментов направил на нее свой умный, расчетливый взгляд.
– Я вот тут говорил про шоу. У нас впереди несколько абсолютных хитов. Нет шансов, что ты вернешься к нам?
Его улыбка была милой и невинной, как мороженое, испачкавшее его губы. Но у Сабы в последнее время появилась подозрительность.
– Нет, Макс, боюсь, что никаких шансов. Я жду оказии, чтобы поехать домой.
– Да, я слышал. – Он подвинул к ней печенье. – Вот, попробуй, оно божественное.
– Нет, благодарю. Я только что позавтракала. – Это была ложь, но она не хотела выслушивать его очередную лекцию.
– Тогда позволь мне пощекотать твою фантазию, Супер-Саба, – сказал он с набитым ртом. – Дело в том, что я написал мюзикл… – Пауза и пронзительный взгляд. – Вполне возможно, это лучшее, что я когда-либо делал. После Рождества я начинаю кастинг. Может, ты изменишь свое решение?
– Спасибо, Макс, – спокойно ответила она, – но я не стану ничего менять. Спасибо, что ты вспомнил обо мне.
– Саба, можно я скажу тебе одну вещь? – Он оперся подбородком на руки и заглянул ей в глаза. – Я знаю, что был резковат с тобой во время репетиций. Иногда меня заносит, потому что я хочу все довести до совершенства. Но я позволяю себе резкость только с людьми, которых высоко ценю. И хочу тебе сказать, что ты была… нет, не была, что ты есть, – поправился он, – талантливая, очень талантливая певица. Думаю, что впереди у тебя большое будущее. Вот с такой апологией я выступил. Если хочешь, могу поклониться тебе.
В шутливом «салам» он коснулся своего лба, уст и груди.
Она не ощутила радости и торжества, когда он это сказал. Ей уже было все равно.
– Прости, Макс, – ответила она. – Я не хочу стать примадонной.
Он обтер губы салфеткой и посмотрел на нее.
