Джун Зингер - Секс после полудня
Он был взволнован, так взбудоражен, что она даже испугалась прикасаться к нему — а вдруг дернет током?.. Она почти физически ощущала, как бурлит его кровь в венах. Она спрашивала себя, разве что-нибудь иное может теперь для него значить больше? Ребенок? Она сама?
— Когда все будет улажено?
— Ну, сейчас они пока еще принимают заявки на участие в торгах, но через пару недель, — если точно, то четырнадцатого февраля, — они сведут лицом к лицу трех самых крупных заявителей.
— Понимаю…
— И это все, что ты можешь сказать?
Она робко улыбнулась:
— Я не знаю, что говорить. У меня нет слов.
— Ну скажи хоть что-нибудь! Любое!
— О'кей. Четырнадцатого февраля будет день Святого Валентина.
— Отлично! Отель будет моим подарком тебе к дню Святого Валентина. Ну скажи еще что-нибудь… Ну, что ты любишь меня.
«Это его очередная шутка?..»
— Ты и так это знаешь. Но хорошо, я скажу. Я люблю тебя, Джонатан Вест, больше жизни. Я очень счастлива с тобой. Я счастлива, что наконец осуществится твоя мечта.
«Даже если эта мечта не является моей одновременно».
— Почему ты улыбаешься, Джонни? Ты не веришь мне?
— Разумеется, я тебе верю. Я не могу тебе не верить. Просто я задумался о том, как сильно я сам люблю тебя. Если с тобой когда-нибудь что-нибудь случится… О, Боже, Андрианна, ты значишь для меня больше, чем весь мир! Гораздо больше! Неизмеримо больше!
— Больше, чем миллиард долларов? — она решила его чуть-чуть подразнить.
— Естественно, больше, чем миллиард долларов. Миллиард долларов — это всего лишь деньги.
— Нет, иногда миллиард долларов — это больше, чем просто деньги. Иногда это мечта, самая дорогая изо всех прочих.
— А теперь ты усмехаешься, глядя на меня, Андрианна. Как будто не веришь…
— Конечно, я тебе верю. Однажды ты сказал, что никогда мне не солжешь, и я поверила.
В этом и заключалась сущность любви, разве нет? Вера и доверие… Акты веры и доверия, как и их ребенок, который рос в ней. И вдруг в ней поднялось сильнейшее желание сказать Джонатану о ребенке в ту же минуту, но она не смогла… Как до сих пор не могла сказать ему и то, кто она и что она на самом деле.
Той ночью она не могла заснуть. Поначалу это происходило от того, что она была слишком взволнована, чтобы сомкнуть глаза. Она думала о ребенке и о мечте Джонатана приобрести отель. Тревожилась: а все ли получится так, как он расписал? Она молилась об удаче.
Поначалу она почувствовала ревность к этой его мечте, потому что видно было, как много она значила для него. А она хотела… Ей было необходимо значить для него больше. Потом она поняла, что эта мечта была обычной мужской мечтой, и как же можно ее не поддерживать, даже если он не знает об этом, даже если этот протест против мечты лежит в самом укромном уголке ее сердца?
Затем она почувствовала, что слишком устала, чтобы заснуть. Ее тело беззвучно молило об укрепляющем сне, но мозг упорно противостоял этому.
Затем наступила стадия, когда темные и мрачные мысли, улетучивавшиеся всегда при свете дня, обязательно возвращались к человеку во тьме ночи, когда он без сна лежал на кровати.
Больше всего ее терзал страх за то, что Джонатан каким-нибудь образом узнает о ней всю правду. Это беспокоило ее больше, чем даже ребенок, росший у нее под сердцем. А если Джонатан узнает правду на этой стадии игры, — о том, что она не только обманщица, но еще и тяжко больная обманщица, — будет ли он после этого продолжать желать ее, верить ей, любить ее? Простит ли он ей когда-нибудь то, что она не верила ему настолько всецело, чтобы рассказать о себе правду?
Она поняла, что лучше будет подняться с постели, чем вот так лежать и мучиться страхами о своей возможной отверженности. Она вышла в кабинет. Закрыла за собой дверь в спальню и включила телевизор. Может быть, фильм для полуночников заставит ее забыться или даже убаюкает? Она сидела в кресле с «дистанкой» и легкими нажатиями гоняла по программам, пока не наткнулась на старенький черно-белый фильм. Конечно, она была склонна предпочесть этой картине что-нибудь более красочное, яркое и веселое, но фильм только начинался. Она никогда прежде не смотрела его, но зато давным-давно читала книжку…
Джонатан нашел ее в кабинете, свернувшейся в клубочек в огромном кожаном кресле и всхлипывающей. На экране шли последние минуты фильма.
— Андрианна, милая, что с тобой?
— Смотри… Кэти умирает… Смотри, Хэтчиф держит ее на руках перед окном, чтобы она могла взглянуть на вереск в последний раз…
— Но, Андрианна, ведь это всего лишь фильм.
Она продолжала тихо рыдать, а он посмотрел на экран.
— Послушай, я видел этот фильм. Позже они снова будут вместе, — говорил он, пытаясь успокоить ее. — По крайней мере, их души. Смотри, Лоренс Оливье говорит Мерль, что они вновь соединятся. Что он будет ждать ее у этого чертова вереска, пока она не придет, не вернется к нему… И тогда они будут прямо там заниматься любовью. В этом нет ничего такого уж страшного, ведь да? Пойдем, дорогая, пойдем спать.
— Джонатан, ты не понимаешь. Это изумительная любовная история, но одновременно это самая страшная любовная история! Кэти умирает, а Хэтчиф приходит к ее смертному ложу, но этим он только доставляет ей мучения! Этим… Он навеки проклинает ее душу!
— Значит, ты упрекаешь его? Они поклялись друг другу в любви, но затем, когда он вынужден покинуть ее на время для того, чтобы заработать себе состояние, ей скоро наскучило ждать его… Неверная девчонка… Она выскакивает замуж за богатого соседа и тем самым всем разрушает жизнь. Даже если Хэтчиф объективно является угрюмым и грубым негодяем, согласись, он имеет право мучить ее за это.
— Нет, ты не понимаешь. Он мучит ее вовсе не за ее неверность. Он мучит ее за то, что она умирает. Своей смертью она обманывает его.
— Нет, милая. Он слишком любил ее, чтобы мучить за то, что она умирает. За неверность! За неверность — да! За смерть — нет! А теперь пошли спать. Это всего лишь фильм. В конце которого, кстати, их души соединяются вновь. Для них это будет сексом в вереске среди бела дня. Что может быть лучше этого?
Он подошел к ней, взял «дистанку» и выключил телевизор.
Она поневоле позволила Джонатану отвести ее в спальню, но его слова не убедили ее. Она никогда не собиралась прощать Хэтчифу его ужасных слов. И самым страшным было то, что он мучил не только Кэти… В те минуты Андрианне казалось, что часть этой муки перешла и на него самого…
«Кэтрин Эрншоу, прошу тебя, умоляю тебя, живи столько же, сколько и я буду жить!.. Твоя душа со мной, не препятствуй этому… Будь со мной вечно!.. Прими любую форму, какую пожелаешь!.. Сделай меня сумасшедшим!.. Только не покидай меня! Не уходи туда, где мне не найти тебя!.. Ты моя жизнь, а я не могу жить без жизни!.. Ты моя душа, а я не могу жить без души!..»
