Джоанна Кингслей - Сокровища
Они просто пошли на покрытие счетов. Хотя нога Джозефа зажила, он практически не работал. Начав больше зарабатывать, она перестала обращаться к отцу с просьбой помочь ей оплачивать содержание Беттины в клинике. И не только потому, что зарабатывала больше него. Основная причина, по которой она отказалась от его помощи, была в том, что он был обманут Джозефом, скрывшим от него истинную историю Беттины во время войны. Женился бы он на ней, знай всю правду? Может быть. Но его лишили выбора. Пит чувствовала, что она каким-то образом заглаживает перед ним вину, перестав просить у него на содержание ее матери.
Несмотря на все сострадание к отцу, она по-прежнему сторонилась его после спора накануне Дня Благодарения. Пит решила не открывать ему тайну матери, опасаясь ярости, которая могла выплеснуться, если Стив узнает, как много скрывал от него Джозеф. Как бы то ни было, двое мужчин не очень-то ладили между собой на протяжении многих лет. Однако, если она увидит отца и промолчит, то станет соучастницей ужасной лжи. Пока проще уклониться от встречи с ним.
Утро прошло медленно. У Пит не было особых покупателей, поэтому она провела время в открытом мезонине, где располагались витрины отдела драгоценных украшений. Из-за продолжающегося ливня магазин был почти пустой. Она потратила по часу на каждого из двух покупателей, которые не решились сделать покупку. Незадолго до полудня ее вызвали к телефону.
— Ну, так что ты о нем думаешь? — нетерпеливо спросил голос в трубке. Это была Джесс.
— Твоем или моем? — поинтересовалась Пит.
Накануне они ходили в театр на спектакль, который пользовался огромным успехом, несмотря на то, что шел уже пару лет, а потом вместе поужинали. Джесс хотела знать мнение Пит о человеке, с которым начала недавно регулярно встречаться. Она была с ним в театре и пригласила кавалера для Пит. Хотя Пит и не любила таких свиданий, но отказаться не могла. Джесс знала, что у Пит уже давно никого не было, поэтому решила развлечь подругу, а заодно услышать ее совет.
— Мне не надо спрашивать тебя о твоем. Я и так все видела.
Пит рассмеялась. Биржевой маклер, с которым ее познакомили, говорил только о том, как много он делает денег. А в театре она то и дело убирала его руку со своего бедра, пока наконец, выйдя из себя, не наступила каблуком-шпилькой ему на кончик туфли.
— Как тебе Фернандо? — настаивала Джесс.
— Производит приятное впечатление, — ответила Пит.
— На самом деле? Он тебе действительно понравился?
— Эй, не удивляйся. Если он так увлечен тобой, это говорит о его уме и вкусе. Кроме того, он великолепен, с ним весело, и я обратила внимание, что он к тебе хорошо относится. Почему он мне не должен понравиться?
Наступила пауза.
— Значит, тебя его друг не интересует.
— Возможно, нужна женщина, чтобы уберечь мужчину от дурной компании. Если останешься с этим парнем, это станет твоей заботой, Джесс.
— Надеюсь, я смогу. — Голос у нее упал. — Он говорит, что любит меня, что хочет на мне жениться. Ты можешь себе это представить? Это… несколько пугает, потому что, ты ведь знаешь, у меня раньше никого не было, а Фернандо кажется сбывшейся мечтой. Я с ума сойду, если это просто… кончится.
— Расслабься, Джесс. Ни о каком конце и речи не может быть. — Она сказала ей еще несколько ободряющих слов, а потом извинилась, сославшись, что ей пора вернуться к работе. Они договорились пообедать вместе в конце недели.
Во время ланча и сразу пополудни этот небольшой телефонный разговор не выходил у Пит из головы. Она лгала лучшей подруге и не могла решить, правильно ли поступала или нет. Ей нисколько не понравился Фернандо ди Моратин. Он был красив и вертляв, да, и неизменно любезен, и внимателен к Джесс, и внешне очарователен, с неиссякаемым потоком готовых забавных историй и сплетен. Но Пит почувствовала в нем какую-то фальшь. Он был чересчур приглажен, всегда чрезмерно готовый угодить, совсем не тот приземленный человек, который, по мнению Пит, был нужен Джесс. Пит не могла подавить в себе затаившееся подозрение, что Фернандо, возможно, интересовался Джесс из-за денег.
Но был ли хоть какой-нибудь способ сказать об этом Джесс? И будет ли это справедливо? В конце концов, это только ее мнение. А Джесс так счастлива, ей так нужно быть любимой.
Где доброта пересекается с лицемерием?
Когда Пит размышляла над дилеммой, когда говорить правду, когда воздержаться, ей вспоминалась ее стычка с Люком Сэнфордом. Он не удержался и был с ней честен, а она его за это отвергла. Она не первый раз думала об их разговоре. По мере того как шло время, она все больше сожалела, что не смогла отбросить его критику. Ей так много в нем нравилось, он был таким внимательным и разумным, когда помогал ей справиться с матерью. Однако она пресекла возможность дружбы в самом начале, потому что он был с ней откровенен. Правда, он отнесся к ее честолюбивому плану как к занятию, не представляющему большой важности; возможно, это всегда будет больным местом в их взаимоотношениях. У человека, говорящего правду и ничего, кроме правды, есть что сказать.
Не так давно Пит решила выяснить, куда делся Люк, и написать ему письмо. Но, приехав к матери в клинику, она узнала, что Робби в начале марта выписался и уехал к брату. Персонал клиники охотно сообщил ей, что братья живут в Калифорнии, но точного адреса они не сказали, не назвали даже города.
— Мы с радостью перешлем вам письмо, мисс Д’Анджели, — объяснил доктор Хаффнер. — Если Робби ответит вам напрямую, значит, он так решил. Но наше правило — хранить все данные о каждом пациенте в секрете, до малейшей подробности. Вы должны понять нас.
Каким бы малым ни было это препятствие, оно заставило Пит задуматься. Проведя годы в клинике, Робби Сэнфорд начинал новую жизнь. Возможно, он не хотел никаких связей с клиникой, никаких напоминаний. В таком случае, почему Люка спустя так много времени должно интересовать, что она не обиделась на его откровенное высказывание? Он был в Калифорнии, в тысячах миль от нее.
Если и был шанс узнать его лучше, то теперь с этим покончено, поняла Пит. Вместе с другими возможностями.
После обеда время тянулось еще медленнее, чем утром. Серьезные покупатели драгоценностей, вероятно, сбежали от апрельских дождей Нью-Йорка в Париж.
За полчаса до закрытия ее плохое настроение взорвал глубокий сильный голос, поднявшийся к ней в мезонин с первого этажа.
— Добрый человек, — нараспев произнес громкий красивый голос. — Будь любезен, посторонись и пропусти меня в ваш торговый зал, когда мне это удобно.
Пит подошла к балкону, который возвышался над входом. Фрэнк, дородный швейцар, избранный на эту работу не только из-за своей физической силы, но и благодаря безупречным манерам и веселому нраву, бесстрастно преграждал путь.
