Майкл Корда - Идеальная пара
– «Ришебур 27» – услышала она голос Куика, произнесший название вина с удивительно хорошим произношением. – Я помню, тебе оно понравилось, когда мы обедали все вместе в Нью-Йорке в «Павильоне» после посещения Всемирной выставки. – Он обратился к официанту: – Надеюсь, вы дали ему достаточно времени постоять открытым?
– Конечно, полковник, – вежливо ответил официант, низко поклонившись. – Я сам открыл его сегодня утром в одиннадцать. Думаю, вы останетесь довольны.
– Надеюсь.
Она подождали, пока им подадут отбивные; аромат, наполнивший комнату, был как напоминание о прежних, счастливых днях. Фелисия пригубила вино и удовлетворенно кивнула. Официант не подвел Куика.
– Какой симпатичный маленький «ренуар», – сказала она, указывая на картину.
Куик попробовал вино и кивнул официанту.
– Нормально, – сказал он. – Перестань ухмыляться. Я выбрал вино, черт возьми, а не тебя. – Он вернулся к своей тарелке, разрезал отбивную и внимательно посмотрел на нее, чтобы убедиться, того ли она цвета. – Эх, вы – англичане! Это не «симпатичное маленькое» что-то. Это великое произведение.
– Возможно. Я не знала, что ты – коллекционер.
– Я уже давно коллекционирую хорошую живопись. Хемингуэй брал меня с собой к Пикассо, о, я не помню, в тридцать пятом или в тридцать шестом, когда я был в Париже, и я купил пару картин у Пабло, те, которые он даже не хотел продавать, так они были хороши… Нельсон Рокфеллер[112] практически стоял передо мной на коленях, чтобы уговорить меня подарить их Музею современного искусства, но мне нравится иметь их там, где они сейчас – в моей спальне в Нью-Йорке. Потом я нашел несколько работ Шагала,[113] Брака,[114] и скоро у меня сложилась настоящая коллекция. У своего дома в Лонг-Айленде я устроил сад со скульптурами, гораздо лучше, чем у Билли Роуза – Мур,[115] Бранкузи,[116] Роден.[117] Когда Олдос Хаксли[118] увидел его, он сказал, что это самое лучшее, что он увидел в Америке помимо Тихого океана. Поверь мне на слово, это очень ценный «ренуар», с безупречным происхождением. Два директора музея готовы были перерезать мне глотку, когда узнали, что я купил его. – Он усмехнулся. – Как отбивная?
– Великолепная. Что ты собираешься делать с картиной, Марти. Отправить ее в Штаты?
– Это не моя картина.
– Мне показалось, ты сказал, что купил ее?
– Купил. Но она не моя. – Он продолжал жевать и глотать, запивая еду вином, время от времени качая головой как бы от удивления, будто он думал о том долгом пути, который привел его от работы вышибалой в баре и выполнения мелких поручений для бутлегеров[119] с Кони-Айленда к шикарному номеру в «Клариджезе» и картине за тридцать тысяч фунтов. – Она твоя.
Фелисия поставила свой бокал. Крепкое вино после шампанского слегка опьянило ее.
– Моя, Калибан? Что ты имеешь в виду?
– Я купил ее для тебя. Как только я ее увидел, я подумал о тебе. Не знаю почему, но что-то в этих цветах, красках – черт! – я понял это и все. Смешно, здесь нет ничего, кроме цветов, но это очень чувственная картина, если ты посмотришь на нее подольше. Во всяком случае, она – твоя. Наслаждайся ею на здоровье. – Он поднял бокал. – Лэхайм, как говорят евреи, – произнес он, будто принадлежал к ним.
– Марти, я не могу принять ее.
– Почему, черт возьми?
– Ну, во-первых, что подумает Робби? Куик продолжал спокойно есть.
– Пусть Робби, мать его, думает что хочет. Это мой подарок тебе, вот и все.
– Но почему? Чего ради?
– Почему я не могу сделать тебе подарок без всякой причины? Просто мне так захотелось. Может быть, когда я впервые увидел тебя в Нью-Йорке, где мы с тобой и с Робби говорили о постановке «Ромео и Джульетты», я подумал, что ты – самая красивая, изысканная и талантливая женщина, какую я когда-либо встречал, и никакие последующие события не заставили меня изменить это мнение.
Он улыбнулся грустной мальчишеской улыбкой.
– Черт возьми, – смущенно сказал он, отводя взгляд, – дело в том, что я влюбился в тебя с первого взгляда, если хочешь знать, и с тех пор я люблю тебя. И наверное, всегда буду любить, кто знает? И никогда за все эти годы – четыре, верно? – я не попытался завязать с тобой интрижку или отбить тебя у Робби.
Он покачал головой, как бы удивляясь сам себе.
– Это не мой стиль, дорогая, ты меня знаешь. Если я вижу ту, что мне нравится, я добиваюсь ее, замужем она или нет. Мне говорят либо «да», либо «нет», и все. Я не привык умолять или испытывать жалость к себе. Впервые в жизни я страдаю от любви. – Он горько рассмеялся. – Марти Куик страдает от любви? Черт, если бы мне кто-то сказал об этом, никогда бы не поверил!
– Вот такая история, – закончил он и постучал по стенке своего бокала, что заставило официанта тут же прибежать из соседней комнаты. – Мы выпьем еще немного за десертом, и принесите бумагу, в которую был завернут сыр, чтобы дама могла посмотреть.
– Слушаюсь, сэр.
Фелисия не поднимала глаз от тарелки, пока ее не унесли. Было что-то очень трогательное – или наивное, как посмотреть – в его чувствах, которые он скрывал все эти годы.
– Марти, – тихо сказала она. – Я польщена твоим признанием. Я хочу сказать, я тронута. – Она протянула руку и дотронулась до его руки.
Он оттолкнул ее.
– Тронута? Не говори мне эту чушь! Я люблю тебя. Ты меня не любишь. Таков итог. Просто сделай мне одолжение и возьми эту чертову картину. И убеди Робби делать фильм. Это все, что я прошу.
На стол был подан сыр вместе с оберточной бумагой, положенной отдельно на серебряный поднос, потом официант удалился.
– Я не могу сделать ни того, ни другого, Марти. Ты же знаешь, – сказала Фелисия.
– Что с вами обоими? Робби берет четыреста тысяч долларов моих денег, подписывает контракт, а потом не хочет делать фильм…
– Он вернет тебе деньги, Марти. По частям, но непременно вернет.
– Мне не нужны его деньги по частям! Мне нужен он. А тебе я предлагаю прекрасную картину от всего сердца, с любовью, а ты равнодушно отвергаешь мой подарок. Меня все считают крутым парнем, гангстером, человеком, которого все предпочитают ненавидеть – а вы двое заставляете меня выглядеть каким-то слабаком.
– Марти, Робби благодарен тебе за то, что ты сделал, он намерен вернуть тебе деньги, как бы трудно ему ни было, но он не хочет тратить целый год на «Дон Кихота», к тому же, даже если бы он согласился, ты все равно не смог бы найти деньги до тех пор, пока не кончится война, и ты это знаешь. Он тоже это знает.
Куик отрезал себе кусочек сыра, попробовал и улыбнулся.
