Ричард Райт - Долгий сон
— Чертов сын, — буркнул он себе под нос. Мир черных сделался внезапно так же враждебен, как белый мир, исполнился угрозы; Тайри ушел, оставив после себя огромную пустоту и страх, что эту пустоту никогда не удастся заполнить. Его терзало ощущение, что он ничего не умеет; он знал, что все вокруг: родная мать, Джим, Мод, достопочтенный Рагланд, полицейские — глядят на него испытующе, оценивая его каждый со своим корыстным расчетом, готовясь нанести удар по слабому месту. Он пошел к своей машине. — Я поехал в контору, Джим.
К нему вразвалку, не торопясь, подошел белый полицейский.
— Держи хвост трубой, Пуп, не поддавайся! — сказал полицейский.
Катись ты к дьяволу, мысленно ответил ему Рыбий Пуп и, нажав на акселератор, пулей вылетел на улицу. Слезы жгли ему глаза. Обиженный, несчастный, он тоскливо шептал: «Если они мной собрались помыкать, пускай лучше не надеются». Правой рукой он нащупал в боковом кармане пиджака толстый белый конверт, который утром дал ему Тайри. «Папа доверил мне все, и будь я проклят, если не справлюсь, и пусть лучше ни одна собака не попадается мне на пути!»
Часть третья
СОН НАЯВУ
А сон все здесь, пусть даже я проснусь —
Во мне и вне меня, не измышленье…
Шекспир. «Цимбелин»XXXIII
Осиротев с утратой Тайри, издерганный после всех наставлений и советов, которые с таким упорством вколачивали ему в голову как белые, так и черные, Рыбий Пуп в поисках прибежища укрылся в отцовской конторе. Никто из окружающих его черных не внушал ему особого уважения, он был уверен, что сам ничуть не хуже, а может быть, даже лучше их знает, что ему делать и как быть. Настороженный, взвинченный, он сидел с сухими глазами за столом Тайри, листая пергаментные страницы завещания и убеждаясь, что оно, в общем, совпадает с тем, чего он ждал после всего, что слышал от отца. Будь он совершеннолетний, половина отцовского имущества отошла бы к нему без всяких условий и оговорок, но он еще не достиг двадцати одного года, и, пока суд не утвердил его в правах наследства, отменив ограничения, связанные с возрастом, Эмма, по условиям завещания, назначалась его опекуном, получая над ним, таким образом, на время психологическое преимущество. Не беда, он найдет способ управиться с матерью. Если со свойственным ему потаенным упрямством, скрытым за внешней податливостью, он всегда умел поставить на своем с Тайри, он уж как-нибудь да сумеет подчинить себе Эмму.
Пока не утвердят завещание, Эмма, советчиком которой будет адвокат Хит, занимает дом и живет «на доходы от похоронного заведения в соответствии со своими потребностями, исходя из того, каковы они были доныне». Рекс Таккер (он же Рыбий Пуп) получал право «взимать все «подати и платежи» (налоги с публичных домов и так далее). Он читал дальше. «Рексу Таккеру, и только ему, доверяется ведение всех переговоров, как деловых, так и частных (как-то затрагивающих отношения с полицией и тому подобное)». И еще: «Рексу Таккеру предоставляется исключительное право производить выплату всех частных долгов» (то есть взяток). Исполнять обязанности управляющего, «в тесном сотрудничестве с моим единственным сыном Рексом Таккером, было бы целесообразно предложить бальзамировщику Джеймсу Бауэрсу». Ни один из чернокожих обитателей ветхих деревянных клетушек, принадлежавших Тайри, не подлежал выселению «иначе как с ведома и одобрения Рекса Таккера». (И значит, только он, Рыбий Пуп, властен выставить на улицу Мод Уильямс!) Машина Тайри, согласно завещанию, переходила в собственность Рекса Таккера. А вот еще: «После моей смерти моему сыну Рексу Таккеру вменяется в обязанность незамедлительно передать миссис Глории Мейсон хранящийся в сейфе моей конторы, комбинация которого известна одному Рексу Таккеру, белый конверт, запечатанный и надписанный: «Миссис Глории Мейсон»; при этом означенная миссис Глория Мейсон никому не обязана давать отчет о содержимом конверта, если сама не сочтет это уместным».
Ха, будьте покойны, Глории отломится жирный кусок… Теперь Рыбий Пуп знал, что Тайри давным-давно предупредил начальника полиции Кантли, в чье ведение переходят все дела в случае его смерти. Вот только мама… Можно не сомневаться, что Эмма, на правах опекуна, обусловленных завещанием, и призвав на помощь Господа Бога, постарается ставить ему на каждом шагу заслоны благочестия. Впрочем, как бы она ни старалась, у него все-таки останется лазейка на свободу, которой ей не закрыть, — ведь деньги с Мод и таких, как она, будет собирать он и после дележа с полицией сможет делать с ними все, что ему заблагорассудится.
Он сложил завещание, встал, открыл сейф — в нем оказалось три тысячи долларов наличными. В банковской книжке значился вклад в пять тысяч долларов, эти деньги он не имеет права трогать, он попросит адвоката Хита, чтобы тот сам поместил их повыгодней. Другое дело — эти три тысячи; это улов от «Пущи» и заведений, подобных тому, какое содержит Мод Уильямс, — «подати», их не понесешь в банк, не обнаружив, что твой доход превышает положенное. Да и Тайри не зря его учил: «Пуп, эти денежки добыты кровью, они слишком тяжело достаются, елки зеленые, чтоб с них еще платить налог…» А стало быть, сам Бог велел, чтобы он, Рыбий Пуп, брал их себе на расходы — поездки, подарки, рестораны, костюмы, дорогие безделушки вроде запонок и колец — короче, на то, что не бросается в глаза, наводя на мысль о непомерных барышах.
Он отсчитал десять бумажек по пятьдесят долларов и положил к себе в бумажник: он оденется, купит себе все новое, сменит машину Тайри на другую, последней модели, будет обедать на «Птичьем дворе» у Франклина, куда ходят все деловые люди Черного пояса. И еще он подыщет себе новую девочку. А что такого, ей-богу… Если Глэдис лежит мертвая в задней комнате, это еще не значит, что он обязан быть один. Он был уверен, что Тайри одобрил бы такое решение.
Рыбий Пуп положил в карман конверт, о котором говорилось в завещании, надел пиджак и, сев в машину, тронулся к дому Глории. Из окна гостиной пробивался наружу слабый свет по краям шторы, и ему пришло в голову, что, быть может, она не слыхала еще о смерти Тайри. Он нажал на звонок и уловил — или это почудилось? — осторожный шорох за дверью; и в ту же минуту мягкое свечение по краям окна погасло. Он подождал, теперь уже уверенный, что не почудилось — ни свет, ни шорох, — и позвонил опять, но на этот раз дом, погруженный в темноту, не отозвался ни единым звуком. Черт, но ведь там же кто-то есть… Рыбий Пуп снова нажал на кнопку звонка, оглашая тишину резким металлическим дребезжанием. И снова ничего. Встревоженный, он заглянул с крыльца за угол дома: дорожка, ведущая на задний двор, была безлюдна. Он вернулся к двери и принялся названивать что есть силы.
