Ричард Райт - Долгий сон
Он вздохнул, понимая, к чему это все говорится. Ему не просто выражали сочувствие, речь шла о чем-то большем: речь шла о деле! Его провозглашали новым хозяином, ему присягали на верность, показывали свою готовность повиноваться. Теперь он знал, зачем начальнику полиции понадобилось обращаться к нему с напутствиями — это был приказ, чтоб он становился на место Тайри; намек, что, если он вытравит из сознания то, что случилось с его отцом, все может идти как прежде. В память о Тайри на одну ночь и один день приостановлена торговля живым товаром, но уже послезавтра купля-продажа опять пойдет заведенным порядком.
— Ты пойми, Пуп, жизнь — она идет дальше, — с печальной полуулыбкой сказала Мод. — Тайри первый тебя не похвалил бы, если б ты сел и сидел сложа руки. Зато он был бы рад и счастлив, если бы знал, что ты двигаешь его…
В дверь кухни негромко постучали.
— Да, что там? — раздраженная тем, что ее прервали, крикнула Мод.
Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова Джима.
— Прошу прощения, — сказал он. — Пуп, там твоя мама у дверей.
— Скажи, пусть заходит сюда, — сказал Рыбий Пуп.
— М-да… Ты того… ты лучше сам пойди поговори, — сказал Джим. — А то, знаешь…
Рыбий Пуп вышел за ним. В коридоре было не протолкнуться: молоденькие черные проститутки, старый врач, два врача-практиканта в белых халатах. Слышался приглушенный говор. Вся обстановка была исполнена уважения к Тайри; скорби не было.
Джим открыл входную дверь, и Рыбий Пуп увидел, что в кучке людей, сбившихся у подножия ступенек, держась ближе к катафалку, у которого возились двое работников Тайри, стоит Эмма.
— Мама! — Рыбий Пуп бросился к ней и хотел ее обнять.
— Не надо, Пуп, — отступив назад, сухо остановила его Эмма.
— В чем дело? — спросил он, не веря своим ушам.
— За что Тайри так со мной обошелся? — горько и беспомощно сказала она.
— Мама, — повторил он с упреком, протягивая к ней руку.
— Нет, Пуп! — Она выпрямилась, и не горем, а скорей оскорбленной добродетелью горели ее сухие глаза. Ее мужа убили в публичном доме — такую обиду простить было невозможно.
— Мама, ведь папа умер, — сказал он.
— А его шлюха Глория не замешана в этом? — холодно спросила она.
Рыбий Пуп остолбенел. Значит, ей было известно про Глорию… Перед ним была новая Эмма — Эмма, наконец-то выступившая на свет из тени, которую бросал на ее жизнь Тайри. Неужели эта непокорная женщина и есть то безответное существо, которое съеживалось при первом звуке властного голоса Тайри? Как искусно таила она в себе ненависть к Тайри — даже он, ее сын, ничего не подозревал! Возможно, ему придется теперь пойти к ней под начало, а он не привык слушаться женщин. Рыбий Пуп насторожился; он был молод, но жизнь уже многому научила его.
— Ты что же, так и не взглянешь на папу до того, как его увезут? — спросил он с невольным ощущением, что он тоже в чем-то виноват. Эмма покачала головой, отчужденно глядя на сына широко открытыми печальными глазами.
— Нет. Здесь — не хочу, — сказала она со значением.
Чернокожие зеваки подались ближе к ним, с любопытством прислушиваясь. За их спинами обозначилась долговязая, худая словно жердь фигура; достопочтенный Ра гланд подошел ближе, и Рыбий Пуп увидел, как Эмма разрешила ему то, в чем отказала родному сыну, — проповедник обнял его мать за плечи.
— Храни вас Господь, сестра Таккер! — сказал он.
— Спаси и помилуй! — в первый раз всхлипнула Эмма.
Кто-то коротко заржал в толпе, и Рыбий Пуп понял, почему смеются люди: Тайри умер в публичном доме. Он напружинился, готовый броситься на всякого, кто посягнет на достоинство его отца.
— Никогда в жизни я не ступлю ногой в этот грязный вертеп, — звучным, твердым голосом объявила Эмма. — Я вышла замуж за Тайри, чтобы делить с ним радость и горе, не оставлять его в дни болезни и в смертный час. Но чтоб идти за ним к блудницам — такого уговору не было.
— Папа не ожидал, не поверил бы, что ты так можешь! — укорил ее Рыбий Пуп.
— Сын мой, не заставляй свою мать делать то, что она не хочет, — сказал проповедник.
— Никто никого не заставляет, — кисло сказал он.
— Что Тайри тут делал? — спросила Эмма.
Рыбий Пуп уловил злорадную усмешку на лице белого полицейского, который притаился поблизости. Он нагнулся к уху Эммы и яростно зашептал:
— Его сюда заманили обманом, мама. Белые.
— А что он сделал? — безучастно спросила Эмма.
Рыбий Пуп отвернулся, подавляя желание ударить ее по лицу.
— От Бога, сынок, не укрылось, что творил Тайри, — объявила Эмма. — Господь все вывел на чистую воду.
— Аминь, — нараспев произнес достопочтенный Рагланд.
— Молчи, мама! Ты сама не знаешь, что говоришь! — вступился Рыбий Пуп за отца. — Не папина вина, если…
— Я умею отличить добро от зла, — уверенно сказала Эмма, не заботясь о том, что ее могут слышать посторонние. — Я никогда ногой не ступлю в дом блуда, и с Божьей помощью ты тоже больше не ступишь. А Тайри я успею увидеть, когда его выставят в церкви.
С крыльца спустился доктор Адамс и, увидев Эмму, снял шляпу.
— Глубоко вам сочувствую, миссис Таккер, — сказал он. — Кто бы мог ждать… — Он повернулся к Пупу. — Тайри забирают в морг, чтобы следователь произвел осмотр тела. Вам его, вероятно, выдадут завтра в течение дня.
Он отошел. Рыбий Пуп вопросительно взглянул на Джима, который скромно держался в стороне.
— Ты сейчас домой, Пуп? — спросила Эмма.
— Не-а! — строптиво и неприязненно ответил он, весь клокоча от несказанной обиды. — Заверну в контору, там без папы дел невпроворот.
— Я отвезу сестру Таккер домой, — предложил проповедник Рагланд.
— Вот спасибо, — сказал Джим.
Рыбий Пуп смотрел, как проповедник подводит Эмму к своей машине, как они садятся, отъезжают. Он перехватил взгляд Джима, устремленный на него, и скрипнул зубами.
— Куда это катафалк запропастился? — с раздражением спросил он; он прекрасно знал, где катафалк, просто надо было что-то сказать.
— Да вот он, — сказал Джейк, водитель катафалка. — Уж три часа как здесь стоит.
— Ты на кого голос подымаешь, — прорычал Рыбий Пуп. — Тебя спрашивают, где он…
— Он здесь, а голос никто не подымает, — обидчиво проворчал Джейк.
— Кончай пререкаться и делай что положено, — беззлобно, но твердо распорядился Джим.
Джейк поплелся к катафалку, а Рыбий Пуп продолжал кипеть от гнева.
— Чертов сын, — буркнул он себе под нос. Мир черных сделался внезапно так же враждебен, как белый мир, исполнился угрозы; Тайри ушел, оставив после себя огромную пустоту и страх, что эту пустоту никогда не удастся заполнить. Его терзало ощущение, что он ничего не умеет; он знал, что все вокруг: родная мать, Джим, Мод, достопочтенный Рагланд, полицейские — глядят на него испытующе, оценивая его каждый со своим корыстным расчетом, готовясь нанести удар по слабому месту. Он пошел к своей машине. — Я поехал в контору, Джим.
