Вера Кауи - Богатая и сильная
Поверив этому свидетельству, Элизабет принялась потягивать обжигающий напиток. Она не могла определить его состав, но вкус и запах были чудесные. Один его аромат приносил облегчение. Она выпила все до последней капли. Взяв пустую чашку, Серафина поставила ее обратно на поднос, затем сказала:
— Есть еще один способ.
Встав за спиной у Элизабет, она положила руки с длинными, сильными пальцами ей на шею и принялась водить по ней легкими круговыми движениями.
— Вы слишком напряжены, — заметила она.
Руки Серафины спустились к плечам, поглаживая, разминая каждую мышцу. Элизабет закрыла глаза. От шеи к плечам и рукам распространилось приятное тепло. Когда Серафина сняла руки, напряжение исчезло, все узелки были развязаны.
— Спасибо, — благодарно сказала Элизабет, понимая, что приобрела еще одного союзника. Привычно поклонившись, Серафина унесла поднос.
— Ну как, тебе лучше? — спросил Дэв, блеснув улыбкой.
— Гораздо… Она и вправду ведьма.
— И еще многое другое, — сухо заметил Луис. — Несколько раз она помогала мне утихомирить беспокойных больных. Порой мне казалось, что они подчиняются ей из страха.
— Я готова, — решительно произнесла Элизабет.
— Отлично. Тогда приступим.
И снова Луис попросил ее смотреть на люстру, но на этот раз она с легкостью повиновалась его монотонному голосу.
— Дышите глубоко… хорошо, еще глубже… кислород, проникая в ваши ткани, вызывает расслабление… голова становится тяжелой… скоро она начнет клониться вниз… когда это произойдет, не сопротивляйтесь… ваше внимание рассеивается… не пытайтесь сосредоточиться… вы спокойны… напряжение ушло… веки стали тяжелыми… закройте глаза… хорошо… как приятно расслабиться, нежиться в теплой, мягкой кровати… вы свободны от всех тревог…
Элизабет спала.
— Так… мизинец на вашей левой руке стал дрожать и подергиваться. — Как только Луис произнес эти слова, мизинец и впрямь задрожал. — Вам хочется поднять руку… поднести к лицу. — Рука поднялась. — Когда ваша рука коснется щеки, вы полностью расслабитесь..
Ее рука взметнулась к щеке, затем бессильно упала.
Сознание Элизабет перешло в другое состояние.
Когда Элизабет открыла глаза, она чувствовала себя совершенно отдохнувшей, словно крепко и долго спала.
Она потянулась, ощущая силу и гибкость своих мышц, словно ей сделали еще один массаж.
— Как вы себя чувствуете?
— Превосходно Все кончилось? — удивленно спросила она.
— Да.
— Но…
— Вы прекрасно отвечали.
— Что я сказала?
— Все записано на пленку.
Элизабет перевела глаза на магнитофон. Луис включил перемотку, раздался шипящий звук.
— Это было… полезно?
— Слушайте сами.
— Я собираюсь задать вам несколько вопросов, — послышался властный, с железными нотками голос Луиса. — Они имеют отношение к вашему прошлому, поэтому мы вернемся туда. Я буду медленно отсчитывать годы в обратном порядке от вашего теперешнего возраста. Когда вам захочется что-нибудь мне сообщить, то ваш мизинец сам поднимется и даст мне знак.
Двадцать семь… двадцать шесть… двадцать пять…
Луис считал медленно, четко, пока не дошел до двадцати двух.
— Отлично. Вам двадцать два года. Расскажите мне, что происходит.
— Сегодня хоронят миссис Келлер.
Услышав свои напряженный, сдавленный голос, Элизабет замерла. Дэв наклонился к ней и взял ее за руку.
— Вы пойдете на похороны?
— Я… не могу.
— Почему?
— Я… боюсь.
— Чего вы боитесь?
— Я… не могу… идти… ноги… — в голосе зазвучала паника, послышалось частое дыхание.
— Почему вы не можете ходить?
— Ноги… отнимаются, я не могу… идти на кладбище… мне нужно скорей уйти прочь… — сдавленный, задыхающийся голос с трудом вырывался из груди.
— Почему?
— Я боюсь… стать посмешищем… мне нельзя плакать…
— Почему?
— Боюсь устроить сцену…
Голос звучал как у астматика. Хрипы сменились всхлипываниями.
— Хорошо… мы уходим с кладбища… двадцать один… двенадцать… одиннадцать…
Элизабет в ужасе глядела на магнитофон, но оттуда звучал только голос Луиса. Он медленно считал, пока не дошел до пяти.
— Мамочка… хочу к маме… где моя мамочка?
Это был голос ребенка — тонкий, жалобный.
— Почему ты не можешь найти маму?
— Я не знаю… она ушла… мне здесь плохо… пожалуйста, я буду хорошо себя вести… я хочу к маме… я не буду плакать, только отведите меня к маме.
В глазах Элизабет блеснули слезы. Она прикусила нижнюю губу и крепко вцепилась побелевшими пальцами в руку Дэва.
— Расскажи мне, где ты находишься? Что произошло?
— Я в большом доме… это не мой дом… здесь много детей и взрослых, но я никого не знаю… я хочу к маме… пожалуйста… — Голос стих. Когда он раздался снова, в нем звучали радость и облегчение. — Вы отведете меня к маме?! Смотрите, я уже не плачу… я буду хорошо себя вести… обещаю… — затем снова ничего не было слышно, и вдруг раздался дикий, пронзительный детский крик, полный ужаса и отчаяния.
— Нет, не в земле! Вы же обещали отвести меня к маме… она не в земле! Нет! — Из магнитофона несся безумный, истеричный, безудержный детский крик. На самой высокой ноте он вдруг оборвался.
— Четыре, — торопливо произнес Луис и добавил:
— Что теперь происходит?
— У меня день рождения! — Голос был счастливый, гордый, возбужденный. — Сегодня мне четыре года, и миссис Хокс испекла торт, в него воткнут свечки, а мама сшила мне красивое платье.
— Где ты находишься?
— Дома.
— Ты знаешь адрес?
— Номер двадцать три, Макинтош-роуд, Камден-Таун, — нараспев повторил восторженный детский голос.
— А кто там живет?
— Я.
— А кто еще?
— Мама.
— А кто такая миссис Хокс?
— Это ее дом. Мы живем вместе с ней и мистером Хоксом. Миссис Хокс приглядывает за мной, когда мама уходит на работу, а мистер Хокс — на стройку.
— На какую стройку?
— Я не знаю. Так говорит миссис Хокс.
— Расскажи мне о доме. Какой он?
— Мама называет его кукольным домиком. Две комнаты наверху и две внизу и сзади кухня, а еще там есть маленький садик, и мистер Хокс разрешает мне ему помогать.
— А в гостиной есть окно с цветными стеклами?
— Да… там большой корабль. Когда светит солнце, то пол становится очень красивым.
— А что делает твоя мама?
— Она шьет для богатых дам… она мне тоже сшила платье… а тетя Мэрион купила мне ленты.
— Кто такая тетя Мэрион?
— Мамина подруга.
