Вера Кауи - Богатая и сильная
Элизабет опустилась в обитое бледно-фисташковым шелком кресло времен Людовика XVI. Дэв, придвинув к себе точно такое же, уселся рядом с ней. Луис расположился напротив, поставив маленький магнитофон на инкрустированный столик розового дерева. Стены гостиной были искусно расписаны изображениями птиц, деревьев и водопадов, на темно-бирюзовом ковре был выткан тот же узор. Повсюду благоухали цветы: розы, гвоздики, огромные махровые маргаритки с золотистой серединкой. В лаковых шкафчиках хранилась коллекция нефритовых зверюшек и безделушки Фаберже, а на бюро из золоченой бронзы стояла коллекция миниатюр с изображениями членов семьи. На маленьких столиках красовались статуэтки из мейсенского и дрезденского фарфора, в тусклом свете, проникавшем через шторы, мерцали хрустальные подвески люстры.
— Вам удобно в этом кресле? — непринужденно спросил Луис.
Элизабет утвердительно кивнула, но держалась слишком прямо.
— Так. Я уже объяснил, что собираюсь делать… вам понятна суть процедуры? Есть вопросы?
Она покачала головой.
— Хорошо, — сказал Луис. — Теперь попрошу вас посмотреть на эту прекрасную люстру у вас над головой. Так… голову откиньте назад, не отрывайте взгляда. Когда люстра начнет расплываться, закройте глаза.
Элизабет пристально глядела на водопад хрусталя, льющийся с лепного потолка, в ее широко открытых глазах застыла тревога.
— Не получается? — спросил через некоторое время Луис. Она покачала головой. — Вы не можете расслабиться. — Он наклонился, дотронулся до нее и вздохнул. — Мышцы как каменные…
— Простите… это из-за того, что я нервничаю… — призналась она.
— Конечно, нервничаете. Но если вы не расслабитесь, у нас ничего не выйдет.
— У меня есть идея, — сказал Дэв. — Я сейчас. — Он поднялся с места и вышел.
— Чего вы боитесь? — спросил без обиняков Луис. — Вы сами только что сказали, что суть процедуры вам ясна.
— Все так, — она судорожно сглотнула, — но я боюсь потерять над собой контроль… оказаться в чужих руках.
— Вы боитесь того, что можете сказать и сделать?
Как тогда, когда Дэв расчесывал вам волосы?
Она снова кивнула.
— Но в этом и состоит наша цель. Найти ваше истинное «я». Возможно, именно этого вы и боитесь, — проницательно заметил он.
Ответ можно было прочесть в ее испуганных, ставших темно-зелеными глазах.
— Я хочу этого, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, — но боюсь.
— Ваш страх не помогает, а мешает нам. — Луис придвинул свой стул поближе и взял ее за руку.
— Поймите, вы воздвигли этот барьер, чтобы избежать боли и страданий. Вместо того чтобы противостоять им, вы бежали с поля битвы. Похоже, вся ваша жизнь была посвящена тому, чтобы избежать ситуаций, способных принести страдание. Вы от всего отгородились, ни во что не вмешивались, ничто не могло вас затронуть. Вы облеклись в броню, потому что в душе были чувствительны, даже слишком. И с детских лет всеми силами старались это скрыть. Теперь ваше подсознание бьет тревогу. Вам кажется, что после этой процедуры вы станете еще более уязвимой и вам придется страдать, как вы однажды уже страдали. Но в жизни всегда настает момент, когда отступать дальше некуда.
Вы в тупике, перед вами глухая стена. Единственный выход — перелезть через нее, а для этого вам нужна помощь.
Элизабет молчала. Луис так точно описал ее страхи, что теперь, ясно представив их, она почувствовала себя уверенней.
— Взглянуть на себя со стороны всегда трудно.
Большинство людей избегают этого всю жизнь. Вы сделали свой выбор еще ребенком и, повзрослев, никогда в нем не раскаивались, напротив, были довольны. Я понимаю, очень больно, когда то, что казалось вам прочным зданием, оказывается бутафорским фасадом. Но мы здесь для того, чтобы вам помочь. Вы больше не одна. Вот моя рука, — он сжал ее холодные пальцы. — С вами мой опыт, мое искреннее желание вам помочь.
И любовь Дэва…
Ее щеки порозовели.
Он сухо продолжал:
— Я знаю Дэва. Он по уши в вас влюблен… Это правда. — Луис улыбнулся. — Но он сказал, что вы не верите ему, потому что считаете, что вас нельзя любить.
Хотите знать причину? Воздвигнутые вами барьеры мешают людям к вам приблизиться и вас любить.
Она беспокойно заерзала, как на иголках.
— Это так сложно…
— Как и отношения между людьми. Мы все эгоисты. Вы думаете, для чего вам понадобилась ваша неуязвимость? Чтобы ваше «эго» чувствовало себя в безопасности.
— Теперь это в прошлом, — горько заметила она.
— Вот здесь вы ошибаетесь. Вам ничто не угрожает.
Впервые в жизни с тех пор, как вы потеряли мать. Потому что с вами люди, которые заботятся о вас, вас любят, желают вам добра… А это самое надежное. Ведь большинство людей всю жизнь ищут любви. А вы окружены любовью и не хотите этого замечать. — Он вздохнул. — Некоторые люди родятся и удачливыми, и красивыми.
— Дэв тоже так говорит.
— И он прав — как всегда. Дорогая моя, многие женщины отдали бы все на свете, лишь бы оказаться на вашем месте. Не совершите ошибки, один неверный шаг, и вас сметут толпы желающих. Дэв совершенно неотразим.
— Я знаю, — произнесла она сдержанно, но гордо.
— А к концу сеанса мы все будем знать еще больше.
Она молчала.
— Это единственный способ? — спросила она наконец.
— Если честно, то да.
— И это решит все вопросы?
— Нет. Мы лишь в самом начале. Здесь и теперь мы попытаемся узнать, где вы были, с кем, и была ли с вами, как утверждает Дан Годфри, ваша мать, Хелен Темнеет. От этого зависит все остальное.
Она кивнула. Луис видел: ответив на вопросы, он не развеял ее сомнений, но прежде чем он успел что-нибудь добавить, дверь распахнулась, и на пороге появились Дэв и Серафина. Она несла поднос, на котором стояли чайник и чашка с блюдцем.
— Мне кажется, Серафина сможет нам помочь, — уверенно объявил Дэв.
— Я приготовила еще один отвар, — произнесла она, входя в комнату. — Моя госпожа считает, что он прекрасно успокаивает нервы.
Она налила отвар в чашку. Он был бледно-зеленым и слабо пах мятой и чем-то еще.
— Вот увидите, он поможет вам расслабиться, — сказала Серафина, протягивая чашку Элизабет. Та, поглядев в черное бесстрастное лицо, взяла ее. — Отвар состоит из разных трав, — вежливо пояснила Серафина. — Он вас не одурманит, а только успокоит. — Она ободряюще улыбнулась. — Он всегда помогал моей госпоже.
Поверив этому свидетельству, Элизабет принялась потягивать обжигающий напиток. Она не могла определить его состав, но вкус и запах были чудесные. Один его аромат приносил облегчение. Она выпила все до последней капли. Взяв пустую чашку, Серафина поставила ее обратно на поднос, затем сказала:
