Анатолий Ярмолюк - Нежная душа урода
— Да, наверно, через недельку. Или денька через четыре. Или прямо-таки завтра… Я не знаю, а он — не говорил.
— А где он обитает, он вам случайно не говорил?
— Нет…
— Ну ладно. Договорчик наш, стало быть, таков. Мы со своей стороны обещаем никому не говорить о ваших приключениях на кладбище, вы же со своей стороны… Видите этот телефончик? Хороший телефончик, переносной. Ну, так вот: мы вам даем этот телефончик, а вы, дождавшись следующего прихода карлика, звоните вот по этому номеру… Нет, номер с собой брать не следует, вы должны его запомнить. Вот и весь договорчик, Семен Кириллович. Не много, согласитесь, за ваше дальнейшее спокойствие и вашу свободу.
— Э… а ежели он того… возьмет да прознает про этот наш уговор?
— А как он может прознать, если вы никому ничего не скажете? А ведь вы же не скажете, не так ли?
— Ну так…
— Вот и чудно, Семен Кириллович, вот и чудно. Стало быть — договорились. Но — смотрите, Семен Кириллович, ох, и смотрите же!..»
Домой, как оно и полагается порядочному сыщику, я вернулся, когда уже стемнело. Моя Мулатка, разумеется, не привыкла еще к особенностям моей профессии, и потому встретила меня довольно хмуро.
— Терпи, мать, коль связала свою судьбу с сыщиком! — смеясь, сказал я и поцеловал свою женщину. — В нашей работе то ли еще бывает!
Разумеется, она растаяла от моих поцелуев, мы славно поужинали и улеглись спать. Ночь была удивительная! В окно заглядывала тяжелая рябиновая ветка, за ней скрывалась радостная молодая луна… От моей Мулатки пахло далекими звездами и морем, от которых я увез ее под наше северное небо…
— Скажи, — вдруг спросила моя Мулатка, — что это за маньяк злодействует в городе? Везде только об этом и говорят…
— Да где же это — везде? — деланно удивился я.
— Например, на базаре, — стала припоминать моя Мулатка. — И в магазинах. И еще — в трамваях… Да и по телевизору тоже. Говорят, что в городе орудует маньяк, который убивает кого ни попадя. Вроде какой-то карлик… Прямо как в кино!
— Эх! — крякнул я. — Да мало ли что говорят… Никто еще ничего толком не знает…
— Не хочешь говорить — и не надо! — вдруг обиделась Мулатка. — Но не ври мне…
— Да я и не вру, — довольно неуклюже стал оправдываться я. — Да, действительно, имеются кое-какие подозрения… А что там на самом деле — кто же его знает? Вот если мы этого карлика поймаем, тогда и будет разговор. А так — слухи одни… Обыкновенное дело!
— Страшная у тебя работа, — вздохнула моя Мулатка. — Как-то раньше не задумывалась об этом…
— Ничего, привыкнешь, — я погладил ее волосы.
— Постараюсь… — ответила Мулатка.
Ночью мне приснился странный сон. Гигантская свистящая коса сама собою шествовала по лугу и укладывала в бесконечные ряды скошенные травы и цветы. Мне чудилось, что я — одна из луговых травинок, ждущая своей очереди, и эта очередь вот-вот наступит. Мне снилось, что я вижу, как где-то там, со стороны востока, со стоном умирает луг. О, с каким ужасом я, травинка, внимал металлическому свисту косы, который становился все ближе! Этот свист был все беспощадней, и все более во мне, травинке, крепло ощущение, что вот-де сейчас, в это самое мгновение… Вот уже полегли последние заслоняющие меня травы, вот уже я ее вижу, мою блистающую металлическую смерть… Вот коса взметнулась, вот ее лезвие уже стремительно несется мне навстречу… И — острая, смешанная с непередаваемым ужасом боль вдруг пронзила меня! Я вскрикнул — и проснулся. Сердце… Неужто это сердце? Но с чего бы вдруг? Часы показывали половину пятого. Стараясь не разбудить мою Мулатку, я осторожно встал, вышел на кухню и отворил окно. В окно хлынул предрассветный, напоенный ароматом отцветающих трав, августовский воздух. И боль постепенно отступила…
4
Следующий день начался со сплошных неприятностей. С самого утра нас стали одолевать журналисты — и местные телевизионщики с газетчиками, и какие-то залетные. Вся эта орава осадила наши милицейские стены и задавала идиотские вопросы о якобы свирепствующем в городе маньяке-карлике. Дабы навести во вверенном ему подразделении хотя бы видимость порядка, Батя вынужден был поднять в ружье взвод пожарных, и когда те прибыли, пригрозил журналистам беспощадно поливать их из брандспойта, если они не удалятся, как минимум, на сто метров от здания отдела.
Репортеры испугались и ретировались, но это было лишь началом неприятностей. Вскоре в Батин кабинет явилась вовсе уж невиданная делегация, возглавляемая городским бездельником и горлопаном Васей Авдеевым по прозвищу Вася Убогий.
— Мы, — важно пояснил цель своего визита Вася Убогий, — есть уполномоченная общественная правозащитная делегация. Общество уполномочило нас задать вам несколько животрепещущих вопросов по поводу творящегося в городе беспредела, а именно — свирепствующего маньяка, которого вы, то есть карательные органы, не в силах изловить и, таким образом, не в состоянии обеспечить нашу безопасность!
Выпалив свою тираду, Вася Убогий перевел дух и гордо осмотрелся по сторонам — вот каков, дескать, я молодец — выговорил и не поперхнулся!
— Виноват, — змеиным голосом спросил Батя, — а кто тебя, Убогий, уполномочил задавать мне эти твои так называемые животрепещущие вопросы?
— Народ! — гордо ответил Вася Убогий. — Это — во-первых. А во-вторых, я никакой вам не Убогий, а Авдеев Василий Викторович, активист и гражданин!
— Эвона! — искренне удивился Батя. — А ежели я сейчас, тебя, эдакого гражданина и активиста, — да засажу в кутузку? Что ты на это мне скажешь?
— Не имеете права! — по-прежнему гордо ответствовал Вася Убогий, а остальные члены делегации сурово кивнули в знак подтверждения слов своего вождя. — Сейчас вам не тридцать седьмой год!
— За твой манифест, — сказал Батя, — может быть, и не имею. А вот за разбитое намедни по пьяному делу витринное стекло в кафе «Бегемот» — имею…
— Это провокация! — петушиным голосом воскликнул Вася Убогий. — Никакого стекла в «Бегемоте» я не бил!
— Провокация! — дружным эхом откликнулась вся Васина команда.
— Минимум — десять суток… — проникновенным голосом сказал Батя.
— Ах так! — еще более гордо воскликнул Вася Убогий. — Ну, тогда мы, городская общественность, оставляем за собой право на принятие адекватных действий в плане самообороны!
— Минимум — пять лет… — еще более проникновенно сказал Батя.
Уполномоченная общественная делегация окинула Батю негодующим взглядом, развернулась и стремительным полугалопом удалилась. А Батя не обещающим ничего хорошего тоном пригласил меня и мою команду на совещание.
