Шерли Грау - Стерегущие дом
Потом, через несколько недель, она опять удивилась тому, что он так легко ее отпускает. Обыкновенно при расставании с ним у нее переворачивалось сердце, до того он бывал огорчен. А тут помахал ей вслед с широкой улыбкой, а на лице написано было какое-то тайное, но нескрываемое удовольствие.
Он остался ночевать в городе, потому что назавтра был базарный день, суббота, и он хотел принанять еще людей на сбор хлопка. Суббота — самая суматошная пора, так уж водится: улицы забиты повозками, на тротуарах, на городской площади полно народу — кто куда-то спешит, кто просто стоит, глазеет на прохожих. Веранда гостиницы «Вашингтон» плотно заставлена стульями, но если не прийти пораньше, места все равно не достанется. А кому не досталось, те сидят рядком прямо на земле, прислонясь к веранде. На пари плюют табачным соком в больших зеленых мух. То и дело победитель подставляет ладонь и собирает выигрыш. В жарком, неподвижном воздухе пахнет пылью и потом. Если прислушаться, за людским гомоном можно различить мычание и блеяние на задворках. В городе была всего одна улица, рев скотины проникал сюда так же легко, как ее запахи.
Уильям Хауленд уладил свои дела и решил ехать домой. На людных улицах ему всегда было как-то не по себе. Он шагал туда, где оставил свою двуколку, и думал о том, сообразил ли негритенок, которого он взял с собой, вывести из конюшни лошадь, — и тут ему попался навстречу Кэлвин Робертсон. Уильям стал как вкопанный и вдруг улыбнулся.
— Кэл, а я тебя вспоминал.
— Тебе потребуется что-нибудь на этой неделе? — вежливо спросил Кэлвин.
— Может, и не на этой, — сказал Уильям, — да я сам приду заберу.
— Я могу доставить все, что нужно.
— Нужно-то нужно, — сказал Уильям, — да только не совсем то.
Он повернулся и поймал за рукав доктора Армстронга, тот как раз проходил мимо с плетенкой, полной цыплят.
— Стой, Гарри, — сказал он, — я хочу, чтобы ты присутствовал при нашем разговоре.
Гарри Армстронг устало опустил плетенку на землю.
— Что, Уилл?
— Да вот, хочу предложить пари.
Гарри Армстронг вытащил большой коричневый платок и вытер потное лицо.
— Задумал составить Кэлвину конкуренцию?
— Нет, — сказал Уильям. — Я задумал отыскать, где у него винокурня.
Гарри Армстронг вытаращил глаза.
— Пойдешь шарить по болотам Медвяного острова?
— Если верить слухам, там она и есть.
На лице Гарри Армстронга снова выступили капельки пота. Он отер их тыльной стороной руки, тряхнул кистью и опять полез за носовым платком.
— У меня мать из Хаулендов, так что я зря не скажу, но только в вашей семейке всегда все были с придурью.
Уильям усмехнулся.
— Словом, вот так, Гарри — предлагаю ему пари.
— Не пойдет, — сказал Кэлвин.
— Ну, не жмись, — сказал Уильям. — Спорим на галлон твоего виски, что найду вас.
Армстронг тяжело вздохнул.
— Принимайте лучше, Кэлвин, — сказал он. — А то не отвяжетесь.
— Нет, — сказал Кэлвин.
— Ладно, тогда без пари, — сказал Уильям. — Я и задаром найду.
Армстронг сказал:
— Уж сколько лет в семье все до единого вот такие.
— На всякий случай условимся, — продолжал Уильям. — Если меня не видно день-другой, стало быть, я на болоте. Если прошло дня четыре, со мной что-то неладно. Ну а если неделя, то доктор Гарри Хауленд Армстронг идет, собирает всю родню и объявляет, что руки мистера Кэлвина Робертсона запачканы моей кровью.
— Брось ты, Уилл, — сказал Кэлвин.
— Все забавы, — сказал Армстронг. — И никогда-то эти Хауленды не взрослеют. — Он взял в руки плетенку, упер ее в свое круглое брюшко. — А людям дело надо делать.
— Что, кур собрался разводить?
— Наши все передохли, — сказал Гарри Армстронг. — Выходим утром, глядим — валяются по всему двору, лапки кверху, все дохлые и все смердят.
— Ну вот, а еще врач. Людей беретесь лечить, а у самих куры дохнут. Тут поневоле призадумаешься.
Гарри Армстронг вздохнул. Он уже опять взмок, пот струйками стекал у него по лицу, но вытереть было нечем: руки заняты. Он еще раз вздохнул, кивнул на прощанье и потащился дальше.
— Значит, теперь жди в гости, — сказал Уильям.
Кэлвин Робертсон что-то буркнул, круто повернулся и пошел прочь.
В тот вечер Гарри Армстронг за обедом сказал жене:
— Угадай, что еще собирается выкинуть Уилл Хауленд?
Она не стала спрашивать. Что толку? За тридцать пять лет семейной жизни она убедилась, что муж и так все расскажет, и непременно на свой лад.
— Отправляется искать винокурню, — хохотнул доктор. — А мне сообщил об этом, чтобы Кэлвин Робертсон ненароком не пристрелил его на болоте.
Миссис Армстронг с сожалением поцокала языком:
— Ай-я-яй. Неужели покажет на них?
— Кто, Уилл? — вскинулся Гарри Армстронг. — Чистокровный Хауленд?
Она смутилась.
— Я ведь только спросила.
— Ему такое и в голову не придет, — убежденно сказал Гарри. — Это он так, игры придумывает себе на потеху.
Уилл Хауленд готовился к своей игре обстоятельно. Прежде всего наведался к Питеру Уошберну, негру, который строил лодки. Он застал Питера на берегу реки у сарая; мастер что-то строгал, а вокруг шелестели ивы, трепеща на ветру узкими пыльными листьями. Уилл сторговал себе ялик — тот, что был только еще начат, — и стал с нетерпением ждать. Уошберн работал медленно — Уильям Хауленд специально два раза побывал в городе, проверить, как подвигается дело. Наконец все было готово, и они с Питером Уошберном спустили ялик на воду, чтобы древесина набухла и раздалась. Привязали лодку к прибрежной березе и затопили по самый планшир — пусть вылежится, дойдет в илистой воде.
Потом Уильяму стало не до того: поспел хлопок. Он повесил на плечо мешок и несколько рядов прошел сам, потому что не любил, чтобы рука теряла сноровку. Собирать хлопок — нетрудная работа, ребятишки и то собирали. Если рассудить, им даже и легче: с таким ростом, как у него, чересчур низко нагибаться. Зато, что ни говори, рука очень крепчает, когда кончиками пальцев выдергиваешь хлопок из зубчатой коробочки. У Уильяма Хауленда правая кисть была заметно шире левой, и он этим немножко гордился.
Сборщики хлопка работали, пока все поля не оберут дочиста, — работали неделями, без передышки, под нестерпимо синим небом, обложенным со всех сторон тяжелыми черными грозовыми тучами. Дождя в это время года почти никогда не бывало. Тучи громоздились все выше, но так и не трогались с горизонта. Они будто навечно утвердились там наподобие гор. По утрам их первыми освещала заря, на закате они багряно пламенели в последних лучах солнца. Иногда сборщики хлопка работали ночами, но и тогда, выпрямляясь, чтобы разогнуть усталую спину, видели по краям земли все те же высокие тучи, серебристые, сияющие белизной при луне.
