Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
Стоять на ногах он не мог — земля уползала из-под него, кренилась то в одну сторону, то в другую, будто гигантское судно, угодившее в лютый шторм, что-то с землей случилось, и с человеком, прежде прочно стоявшем на ней, тоже что-то случилось.
К Каппелю кинулся Насморков, подсунулся под генерала, трепыхавшегося в снегу, под другую руку подсунулся полковник Вырыпаев, вдвоем они быстро подняли главнокомандующего...
Генерал покрутил головой обескураженно и потребовал хриплым голосом:
— Коня!
Насморков заботливо промокнул Каппелю потный горячий лоб. У генерала был жар.
— Коня! — вторично, прежним хриплым голосом потребовал Каппель.
— Ваше высокопревосходительство, может, лучше подводу? — предложил Насморков. — Сани с меховой полостью?
— Коня! — упрямо мотнул головой Каппель.
Насморков поджал губы, стал соображать, как же сказать генералу поаккуратнее, что тот болен, и от напряжения так же, как и Каппель, покрылся потом. Тем временем Бойченко подвел коня. В последние дни бывший штабной денщик старался быть рядом, подсоблял Насморкову, который был благодарен помощи, хотя и понимал, что у Бойченко своих забот полно, и главная из них — как сохранить себя, как не обморозиться, не оголодать, не растерять последние силы, а с другой стороны, может, тот наказ от своих товарищей получил — поддерживать генерала, вот и выполняет наказ, старается...
Генерал перехватил у Бойченко поводья; обычно легкий, на этот раз он с трудом взгромоздился в седло, оглядел неровную, с тупым остервенением мнущую ногами жесткий снег колонну, губы у него шевельнулись немо — Каппелю было жаль этих людей, как жаль самого себя... Если бы не предательство генерала Зеневича, они не терпели бы этих мук — все сложилось бы иначе.
Но нет, сложилось все так, как сложилось.
Предательства сопровождали Каппеля на каждом шагу. Везде. Всюду. Он пытался сопротивляться им.
Когда отступление еще только началось, Каппель прибыл в город Мариинск. Нарядная, недавно отстроенная железнодорожная станция — целый выводок зданий — располагалась в трех километрах от города. Мариинск был крупной вещевой базой — здесь на воинских складах скопилось много нужного имущества, в том числе и теплая одежда, так теперь необходимая армии Каппеля.
Конечно, Каппель мог вскрыть склады, никого не спрашивая, но тем не менее он посчитал нужным поинтересоваться у начальника здешней дистанции:
— Какая власть в городе?
— Земская, — ответил тот. Увидев, что взгляд Каппеля сделался недоуменным, пояснил: — Земцы взяли бразды правления в свои руки, ждут красных...
— Красных, значит. — Каппель усмехнулся, подал знак Вырыпаеву: — Поехали!
Вдвоем они прыгнули в кошеву.
Через пятнадцать минут она с лихим скрипом и храпом буйного коня, взбивая столбы снега, подлетела к двухэтажному каменному дому, к которому было прилажено новенькое широкое крыльцо. Дом был знатным даже по здешним меркам — люди в Мариинске строились широко, не жалея материала.
— Это и есть земская власть, — ткнув кнутом в крыльцо, провозгласил лихач-возница, средних лет дядек с серебром, густо искрящемся в небольшой бородке.
— Подожди нас, отец, — попросил Вырыпаев, — мы скоро.
— Давайте, давайте, — произнес лихач благожелательно, он словно благословил своих седоков, — мне спешить некуда. — Оглядел их оценивающим взглядом. — Вам бы оружие какое-никакое надо бы с собой прихватить. Пулемет ручной, английский, неплохо бы с собой иметь, поскольку тут вы, как я понимаю, окажетесь гостями незваными.
Гости незваные были вооружены лишь пистолетами. А что такое пистолет — только хлопать может... Сигнальное оружие. Хлопками пистолетными удобно поднимать солдат в атаку.
— Ничего, — произнес в ответ Каппель, — обойдемся тем, что есть.
Он вспомнил, как с прутинкой ходил на митинг к шахтерам Аша-Балашевского завода. Куда страшнее ситуация была, и то обошлось.
— Ну, смотрите, господа, — произнес лихач, черенком кнута приподнимая шапку, плотно натянутую на голову.— Мое дело — предупредить, ваше — начихать на предупреждение.
Каппель и Вырыпаев поднялись на крыльцо — вдвоем, идя рядом, почти безоружные, открыли дверь в дом, в котором в просторной прихожей сидели человек пятнадцать дюжих земцев. В углу стояли винтовки.
А вот и английский ручной пулемет, о котором только что говорил возница-лихач: «люська» с насаженной на ствол плоской тарелкой магазина. Стоит пулемет в сторонке, на конторке с бумагами.
Увидев пришедших, земцы удивленно вытянули головы. Каппель вежливо поздоровался с ними, представился:
— Я — генерал Каппель.
Часть вытянутых голов поспешно нырнула в плечи: кого-кого, а генерала Каппеля они не ожидали увидеть здесь. Один из земцев — горбоносый парень с черными буйными волосами тоскливо покосился на пулемет — неплохо бы эту штуку иметь сейчас в руках, а не на конторке, да вот только никак он не успеет добраться до «люськи» — пришедшие раньше свалят его. Вздохнул зажато:
— Ййы-ыхы-ы!
Генерал этот грустный вздох заметил, парня раскусил, но вида, что раскусил его, не подал.
— Я благодарен вам за то, что вы сохранили армейское добро, — сказал земцам Каппель, — не дали его растащить. Власть в Мариинске временно переходит к военным, в городе несколько дней будет стоять армия. Должны подтянуться обозы, отставшие... Люди в армии — голодные, холодные, неодетые, необутые, обозленные неудачами, больные — всяких полно, словом. Нужна теплая одежда. Очень нужна, — Каппель обвел глазами сытые лица земцев, — без теплого обмундирования армия погибнет. Вы — русские люди, и те, кто находится в армии, — тоже русские. Я вам все изложил, как на духу... А дальше думайте сами.
Земцы молчали, Каппель натянул на руки перчатки, щелкнул кнопками — в установившейся тиши звук этот был особенно громким, — и, поклонившись земцам, вышел.
Вырыпаев молча последовал за ним, на крыльце сквозь зубы всосал в себя воздух, глянул на широкую, заваленную ранним снегом улицу.
— А я думал, вас отсюда не выпустят, господа, — простодушно удивился лихач, увидев своих седоков живыми и невредимыми.
— Это почему же?
— Да уж больно народ в земской управе собрался серьезный... Всех чужаками считает, даже собственных баб.
Завтра будет видно, серьезный здесь собрался народ или нет, — спокойно проговорил Каппель.
— Но, милый! — Лихач хлестнул коня, и тот, легко сдернув кошевку, с места взял крупной рысью — только снег стеклисто захрустел под полозьями. — Давай, милый, застаиваться тебе вредно.
Конь прибавил ходу.
— Может, действительно, проще было забрать ключи от складов силой? — проговорил вопросительно Вырыпаев, подтыкая под себя край Меховой полости, которой была накрыта кошевка.
— Зачем? Земцы ключи сами принесут.
Утром около станционного здания, где расположился штаб Каппеля, появилась делегация земцев — приехали на нескольких кошевках, с шумом и шутками выбрались из них, извлекли широкий блестящий поднос, застелили его полотенцем, сверху водрузили свой, пропеченный до румяной корки каравай, рядом поставили солонку и положили толстую связку ключей — от всех складских запоров. Выстроившись в цепочку, земцы неспешно двинулись к штабу.
Вырыпаев, наблюдавший за этой картиной из окна, сказал генералу:
— Вы были нравы, Владимир Оскарович. Ничего не надо брать силой.
Генерал промолчал.
...В принципе земцы тоже были предателями, но предатель предателю — рознь. С земцами он, например, стал разговаривать, с генералом Зеневичем — нет. Губы у Каппеля брезгливо шевельнулись, он подтянул к себе повод, глянул на черные задымленные скалы канских берегов и тронул коня с места.
Рот у Каппеля снова искривился брезгливо: ведь Зеневич давал присягу — не только царю давал, но и России и предал их, пресмыкается перед разными местечковыми начальниками, вершителями судеб, которым от России нужно только одно — чтоб кошелек у них никогда не был тощим и чтобы бабы их ходили наряженные, как на свадьбу, поблескивая золотыми зубами и разными дамскими цацками — сережками, кулонами, перстнями, камеями, подвесками да цепочками всякими, — чем больше у них будет этого металла, тем лучше.
Каппель неожиданно застонал и ткнулся головой в холку коня.
Бойченко стремительно, будто птица, метнулся к нему. Генерал был без сознания.
— Насморков! Насморков! Ко мне! — выкрикнул Бойченко громко, неосторожно хватил холодного воздуха, захлебнулся им, окутался паром, замахал отчаянно на малорасторопного денщика: генерал без сознания, а тот по-налимьи губами шлепает, окрестностями любуется.
Насморков запоздало подоспел к приятелю. Рядом оказался и генерал Войцеховский, исхудавший, заросший щетиной — Каппель приказал подчиненным не бриться, чтобы было поменьше обморожений — все-таки какая-никакая, а защита есть, бывает, и маленькая щетина от большого волдыря спасает.
