Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)
— Нет, повелитель мой, — Хумаюн, не дотрагиваясь до шкатулки, приложил руку к груди, — Этот алмаз я принес в дар вам!
Бабур снова положил шкатулку на столик, заметно волнуясь, сказал:
— Благодарю всевышнего, он одарил тебя щедрым и добрым сердцем! И мужеством тоже: при Панипате ты первым своей конной атакой склонил весы судьбы в нашу сторону, благодаря тебе поднялся дух войска и мы победили. За все это я еще не воздал тебе должного.
— Прежних ваших даров мне хватит на всю жизнь, — сказал Хумаюн, желая напомнить отцу про книгу «Мубайюн». — Вот и мне давно хотелось преподнести вам достойный подарок.
— Что ж, я приму от тебя этот дар. Теперь этот алмаз мой?
— Ваш!
— Судьба, скажу я тебе, одарила меня тобой. Это более ценимый мною дар, чем все алмазы мира… Ты ведь знаешь, как жестоко и коварно расправлялись друг с другом венценосные отцы с сыновьями в борьбе за власть и богатство. Я хочу, чтобы ничего подобного никогда не происходило между мной и моими детьми. Ты — мой наследник. Пусть по воле всевышнего от меня к тебе, а от тебя к твоим потомкам перейдут в наследство только благородные помыслы и самоотверженность души… Вот тогда мы достигнем цели, ради которой пришли в Индию!
— Для ее осуществления ваш сын готов отдать все, и жизнь свою тоже.
— Я верю в это! И ты поверь, что этого редкостного алмаза достоин именно ты. Возьми — от меня!
Хумаюн понял особую значимость этого мига, вскочил, поклонился, взял из рук отца перламутровую шкатулку и поднес ее к глазам.
— Садись, — сказал Бабур сыну. Громко хлопнул в ладоши. Слуге, явившемуся на зов, сказал неожиданно энергично, по-молодому звонко: — Пусть придут Хиндубек и Ходжа Халифа. Они должны быть уже где-то тут, на корабле. — И доверительно наклонился к сыну: — В цитадели Агры заперлись мать султана Ибрагима, его сын и визирь Маликдод Карони, с ними — около тысячи воинов. Говорят, будто они поклялись сражаться до последнего.
Вошли с поклонами Ходжа Халифа и Хиндубек. Бабур посадил их напротив себя. Все так же молодозвонко заговорил:
— Вы будете моими посланцами. Вы должны поехать в Агру. Цель наша — взять крепость без боя. Всем, кто там есть, обещаю жизнь. Матери султана Ибрагима даю в управление вилайет на берегу Джамны. Сын Ибрагима, говорят, образованный юноша, владеет арабским и персидским, будет среди моих приближенных во дворце. Маликдод Карони, слышал я, способный визирь. Я возьму его к себе на службу — советчиком по самым сложным делам Индии. Убедительно поговорите с ними обо всем этом. Если они пожелают еще чего-нибудь, скажите, что мы пойдем навстречу. Объясните, что сил у нас более чем достаточно, чтобы взять крепость штурмом. Но кровопролитию, истреблению людей, увеличению числа вдов и сирот предпочитаем мир и согласие… Словом, ваша задача — завоевать не крепость, а расположение и доверие к нам тех, кто находится в ней!
Агра
Мать Ибрагима Лоди, венценосная Байда в печали по сыну, убитому при Панипате, ходила в белых с ног до головы одеждах. Впрочем, печальное настроение и траурная одежда не мешали ей умно и упорно отстаивать свои интересы на переговорах с Хиндубеком и Ходжой Халифой. С большим трудом они склонили Байду к сдаче Агры. Когда, царственно прямая и горделивая, Байда вручила Бабуру на берегу Джамны ключи от крепостных ворот, на глазах старой женщины проступили слезы, но осанка не изменилась.
Где, у кого он видел этот выпуклый высокий лоб, эти сросшиеся брови? И вдруг Бабур вспомнил панипатское поле: средь тысяч убитых отыскали тело Ибрагима Лоди, отрезали, по обычаю, голову и на пике доставили Бабуру. Вот он, будто ожил Ибрагим Лоди, предстал перед ним, победителем в облике своей матери, тоже побежденной. Странно растерянный, испытывая непонятную уважительную робость при взгляде на эту гордую женщину, Бабур спросил, нет ли у высокородной султанши какого-нибудь пожелания.
Байда быстро вытерла слезы, глухо сказала:
— Пусть не доставляют мне новых страданий!
Бабур обратился к приближенным:
— Пусть каждый из вас чтит в этой высокородной женщине нашу названую мать!
Приближенные приняли с поклоном к сведению это повеление шаха. Выражая благодарность, поклонилась Бабуру и венценосная Байда. И никто не заметил, как ее увлажненные слезами глаза на миг сверкнули кинжально — ненавистью, сверкнули и тотчас потухли. Венценосная Байда была не из тех матерей, которые могут простить убийцу своего сына. Ибрагим был ее любимцем. Когда пришло известие о страшном поражении под Панипатом, о гибели султана, она почувствовала себя так, будто обрушилось небо на землю. Самым сильным ее желанием стало тогда еще раз увидеть сына, пусть мертвого, самой похоронить его — и в плаче над могилой облегчить душу. Но от Агры до Панипата нужно три дня скакать на коне. Поэтому на поле брани ее доверенные люди появились спустя неделю после битвы: павших частью зарыли, а частью обглодали прожорливые стервятники-грифы. Люди, посланные Байдой, не нашли тела Ибрагима. Они лишь узнали, что после окончания битвы голову Ибрагима отделили от туловища и показали Бабуру.
Страдание матери, прознавшей о надругательстве над бездыханным телом сына, удесятерилось. Страдание — и жажда мести! «О Ибрагимджан, нет в этом мире даже твоей могилы, отняли у меня даже мертвое тело твое!» — так стонала ее душа и во время свершенья намаза, любого из пяти ежедневных намазов-Молитв. В молитве ни о чем не просят бога, но Байда просила: «Пусть Бабур тоже умрет, он, кто принес смерть моему сыну, пусть умрет смертью в тысячу раз мучительней, чем сына моего смерть!»
Рабыни, служанки, наперсницы Байды старались приносить ей с улицы утешительные слухи. Будто войско Бабура из-за недостатка кормов вынуждено было скормить коням зерно из селянских запасов, и селяне подняли бунт, поубивали вилами и топорами многих чужаков-нукеров. Говорили, будто завоевателей измучила индийская жара: люди и кони, привыкшие к прохладе гор, не в силах стерпеть ее, падают десятками и помирают. Насылали — в слухах — чуму и лихорадку на победителей: косит, мол, их ряды, как серпом выкашивает — так желаемое выдавалось за действительное.
Байда у внука своего Баходира — он служил во дворце Бабура — решила проверить, насколько эти слухи истинны. Подумав, что просто свидеться с бабушкой его не пустят, она послала во дворец свою служанку отнести письмо, в котором сообщила, что занедужила и хотела бы увидеть у своего одра болезни внука.
Семнадцатилетний султан Баходир хорошо знал и фарси, и санскрит, он переводил некоторые документы, нужные Бабуру. Но у шаха-победителя, конечно, были и другие переводчики; Баходира работой не загружали, однако и распоряжаться сам своим временем и занятиями он не мог: его охраняли (мало ли кто может обидеть сына недавнего врага), за ним присматривали (бывший наследник бывшего султана — всегда приманка для заговорщиков). По той и другой причинам Баходира старались нечасто выпускать за стены дворца.
Но визирь Мухаммад Дулдай, прочитав письмо Байды и помня наставление Бабура чтить ее как «нашу названую мать», разрешил Баходиру навестить бабушку. Правда, увеличил вдвое против обычного число нукеров, сопровождавших Баходира, и строго-настрого приказал возвратиться сегодня же.
Байда, мнимобольная, приняла внука в полутемной спальне отведенного ей дворца. Лежала в постели с прискорбным выражением на лице, взгляд неподвижный устремив в потолок. Кое-как приподнялась на подушках, Баходира посадила на возвышение напротив себя.
Долго глядела на потный лоб внука. Потом молвила: в этом году лето, мол, жаркое, как никогда, и, помолчав, спросила:
— Правда ли, что чужаки не в силах вытерпеть нашу жару? Умирают, говорят. Правда?
— Бывает, и умирают, — разморенно ответил Баходир.
— А правда ли, что многие из них говорят: «Не останемся в Индии, вернемся в наши прохладные края?»
— Разве их шах допустит такое? Большинство чужаков слушается его. Да и говорить, убеждать он, оказывается, умеет. Красноречив. Тех, кто не скрывал желания уехать, вызвал во дворец, поговорил с ними, и все они теперь умолкли.
— Ты убийцу своего отца… расхваливаешь?
Баходир бросил настороженный взгляд на дверь.
Байда тихо спросила:
— За тобой следят?
— Да, — шепнул внук, — ни с кем не могу остаться наедине, поговорить. Окружают, подслушивают… Стану говорить плохое, тут же донесут шаху.
— Не бойся. Тут мы вдвоем… Есть ли кто у чужака во дворце из наших людей… тех, кто служил нам прежде?
— Есть… Почтенный Маликдод Карони… Потом… взяты на службу ученые, которые, помните, все сидели в нашей библиотеке… Шах Бабур хочет расположить к себе наших людей, хочет завоевать доверие индусов и мусульман индийских. Даже всех поваров отца собрал однажды и четверых выбрал для себя…
