Джон Брэйн - Путь наверх
У Сьюзен был свежий, молодой голосок и классически правильное произношение ученицы частного привилегированного пансиона. Она исполняла роль шестнадцатилетней девушки, но в ней не заметно было той щенячьей неуклюжести, которая свойственна этому возрасту, и я решил, что ей, должно быть, не меньше девятнадцати. Играла она довольно посредственно, но для меня вся эта глупая пьеса благодаря ей приобрела звучание и смысл. Впрочем, ее роль и не требовала таланта — она была скроена так, что любая хорошенькая девушка, обладающая приличной дикцией, могла исполнить ее вполне сносно. Сьюзен была не просто хорошенькой — она полностью отвечала всем требованиям стандарта, и это особенно привлекло меня к ней. Черные рассыпающиеся по плечам волнистые волосы, большие светло-карие глаза, маленький точеный носик, правильно очерченный рот и ямочки на щеках: она была живой копией тех девиц, которым на страницах американских журналов неустанно преподносят часы фирмы Гамильтон, или Кэнноновские перкалевые (черт его знает, что это, собственно, значит!) простыни, или автомобили последних моделей. И она могла бы быть родной сестрой той девушки, которую я видел из окна кафе «Сильвия».
Мы с Чарлзом сделали наблюдение, что чем человек богаче, тем красивее у него жена, и, исходя из этого, разработали как-то раз классификацию женских типов. Мы даже отпечатали на машинке документ, озаглавленный: «Лэмптон-лэффордовская докладная о любви». К докладной была приложена таблица: «Конспективное изложение проблемы пола». Я помню, что к категории № 1 мы отнесли женщин столь изобретательных и неутомимых в любви, что наследственные капиталы, являющиеся неотъемлемой прерогативой мужчин, за которых такие женщины выходят замуж, являются вместе с тем и единственным для этих мужчин спасением, ибо на то, чтобы зарабатывать деньги, у них уже не остается сил. А мужчины, женатые на женщинах, отнесенных по нашей схеме к категории № 4, попадали в разряд тех, кто получает маленькие сексуальные поощрения после каждого своего продвижения по службе. («О, мой дорогой, я так счастлива, что дирекция оценила наконец твои заслуги». Это произносится с затуманившимся взором.) Ну а те, кто попадал в категорию № 9, могли себе позволить удовольствия такого рода только в ночь с субботы на воскресенье, да разве еще в воскресенье после обеда.
Мужья и женихи тоже, разумеется, были распределены у нас по категориям — в соответствии со своими доходами: от категории № 1, в которую попадали миллионеры, кинозвезды и диктаторы (короче говоря, все те, чей годовой доход превышал двадцать тысяч фунтов стерлингов), и до категории № 12, отведенной для тех, чей заработок был меньше трехсот пятидесяти фунтов и не мог уже возрасти. Мы с Чарлзом принадлежали к категории № 7, что означало шестьсот фунтов годового дохода. Заместители и помощники заведующих шли за нами. По-настоящему мы должны были бы стоять одной ступенькой ниже, но секрет нашей схемы заключался как раз в том, что мужья выбираются ведь не только по их фактическому заработку, но и по заложенным в них возможностям. Предполагалось, что все женщины выше категории № 10 достаточно умны, чтобы глядеть вперед. Конечно, нельзя сказать, чтобы наша таблица была безупречна. Случалось, что мужчины категории № 7 были женаты на женщинах категории № 3, то есть на таких, которые имели право на мужа с пятью тысячами фунтов годового дохода, и наоборот — у некоторых мужчин категории № 3 (у тех, чей капитал был не наследственным, а благоприобретенным) оказывались жены категории № 10, которые подцепили их прежде, чем они сумели нажить себе состояние. Однако в этих случаях мужья категории № 7 либо теряли своих жен, которые уходили от них к любовникам, умевшим лучше понимать и ценить их, либо — что еще хуже — принуждены были до конца жизни выносить попреки из-за недостатка денег в семье. А мужчины категории № 3, как правило, заводили себе любовниц той же категории. Я понимаю, что все это должно звучать крайне цинично, но, что ни говори, а факт остается фактом: нам с Чарлзом удавалось не раз с помощью нашей таблицы устанавливать доход того или иного супруга с точностью до пятидесяти фунтов в год. Бывали случаи, когда безошибочное совпадение нашей схемы с жизнью действовало на меня угнетающе. (Это относится к тому времени, когда мой горизонт был ограничен Дафтоном и уставом НАСМПО [4].) Я знал, что я ничуть не менее достоин любви и несравненно более красив, чем Сверкающий Зомби — молодой человек с блестящими черными волосами, с лоснящимся красным лицом, с золотым перстнем, с золотым портсигаром, с золотой зажигалкой и с золотистым автомобилем марки «Золотая устрица»,— но так как у меня никогда не было отца-букмекера, я, в лучшем случае, мог рассчитывать получить жену категории № 6, в то время как только что упомянутый молодой человек мог автоматически ориентироваться на категорию № 3.
Сьюзен принадлежала к категории № 2 (если не к № 1), независимо от того, были у нее деньги или нет. Однако в глубине души я был почему-то уверен, что она попадает в эту категорию не только по своей женской привлекательности, но и по своим деньгам. Тем не менее, чтобы быть справедливым к самому себе, я должен заметить, что вышеупомянутое соображение не было единственной причиной, почему меня влекло к этой девушке, почему салонные банальности пьесы показались мне вдруг глубоко поэтичными, почему я испытывал такой подъем, словно ждал, что каждую минуту может произойти чудо, жизнь моя изменится, как по волшебству, и счастье, которое с первого же дня, казалось, сулил этот город, улыбнется мне. И будь я самым наивным простодушным малым, которому одна мысль распределять женщин по категориям должна была представляться отвратительным цинизмом, я бы и тогда чувствовал то же самое. Сьюзен была так молода и невинна, что это просто разрывало мне сердце. Как ни странно, но смотреть на нее было для меня одновременно и счастьем и мукой. Если бы женское тело можно было воспринимать на вкус, то мне кажется, что тело Сьюзен должно было бы иметь вкус парного молока.
Я влюбился в нее с первого взгляда. Я нарочно употребляю это затасканное выражение, пользуясь им, как стенографическим значком, чтобы возможно короче выразить все чувства, которые эта девушка пробудила во мне.
Когда мы надевали пальто в вестибюле, Седрик сказал:
— Теперь, мне кажется, необходимо выпить, чтобы хоть немножко освежиться после такой буржуазной галиматьи. Верно, Джо?
Я слышал его слова, но они не дошли до моего сознания.
— Сьюзен Браун очень красива,— сказал я и тут же понял, что кажусь им влюбленным теленком. Я почувствовал, что краснею, и еще больше разозлился на себя. Ева рассмеялась.
— Я просто зеленею от зависти.— Она шутливо, но, пожалуй, слишком сильно для шутки стукнула меня кулаком в грудь.— Стоит мне только познакомиться с каким-нибудь красивым молодым человеком, как он тут же теряет голову из-за этой пустышки.
— А мне она кажется довольно пресной,— сказал Боб.— Очень уж типичная Благовоспитанная Мисс.
— О нет,— поспешно перебила его Ева.— Чрезвычайно мило с твоей стороны, дорогой, утверждать, что Сьюзен не слишком привлекательна, только это неправда. У Джо хороший вкус. Она красива. Да, да, по-настоящему красива и «свежа, как роза в утро битвы», или как там говорится в этих стихах. К тому же она очень милое и славное дитя.
— Еще бы ей не быть очень милой при таком богатом и обожающем ее папеньке.
— Мне кажется, нам надо познакомить ее с Джо,— сказала миссис Томпсон.
— Не могу больше слушать эту болтовню о милых, красивых и прелестных,— сказал Седрик.— Я хочу выпить. Мы будем ждать вас в «Кларенсе», Боб, если вы отправляетесь за кулисы.
Он пошел к выходу. Конец кашне, которое он небрежно сунул в карман макинтоша, свисал почти до полу. Он продолжал что-то громко говорить. «Ни жизни, ни страсти, ни поэзии»,— донеслось до меня, когда он уже почти скрылся из глаз. Миссис Томпсон невозмутимо шагала рядом с ним, слегка наклонив голову к плечу; на лице ее застыло внимательное, но несколько ироническое выражение.
— Вы что, в самом деле влюбились, Джо? — спросила Ева, когда мы шли по коридору, соединявшему фойе с кулисами.
— Она, наверное, уже обручена с кем-нибудь? — спросил я угрюмо.
— Пока еще нет,— сказал Боб,— но того и гляди обручится с Джеком Уэйлсом. Мешок денег, рост семь футов и отличные усы, как положено военному летчику.
Я рассмеялся.
— Знаю я этот тип,— сказал я.— Я кладу таких на обе лопатки одной левой. К тому же мое поклонение носит чисто эстетический характер.— Даже для меня самого это прозвучало не слишком убедительно, но я почувствовал, что мне хотят отвести место жалкого побирушки у черного крыльца, смиренного вздыхателя, издали поклоняющегося своему кумиру.
Когда мы вошли в артистическую уборную, там уже собралась уйма народа. Это была узкая комната с бетонным полом и длинным столом, над которым висели зеркала. Приятно пахло табаком, гримом и здоровым потом чистых сытых людей.
