Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)
Спас Тахира от третьего, смертельного, удара Мамат. Секирой свалил он раджпута. Успел подхватить Тахира, который медленно сползал с коня, — так, вдвоем, они и выскочили из конной схватки.
3Хумаюн вошел в Дели первым; без боя занял огромную внутригородскую крепость с красными стенами; опечатал казну Ибрагима Лоди. Сам с тремя сотнями нукеиов отправился посмотреть что в городе.
Огромная, необозримая страна, огромный, бесконечный город!
Были в Дели невысокие холмы, но в основном город располагался в равнинной зеленой местности. Домов без счета, но на улицах люди совсем редки: страшась чужеземцев-завоевателей, жители Дели сидят по домам, смотрят в щелки.
На берегу Джамны, святой реки индусов, группа людей отправляет обряд погребения. Мертвецов кладут на дрова, облитые ароматными маслами, трупы сжигают, пепел же высыпают в реку. Она уносит пепел в вечность… Занятые обрядом, словно устремленные духом своим в мир потусторонний, люди эти старались не обращать внимания на дела бренного мира, даже на чужое войско, что заняло их город.
На базарах, между открытыми лавками Хумаюн видел снующих босых мальчиков и женщин, чьи руки и шеи украшали гирлянды цветов. Встречались ему и седобородые старцы, с их рук тоже свисали гирлянды желто-красных цветов. Босиком и с цветами. Это было необычно.
— Мы на базаре Чанни Чоук, — пояснил Хиндубек, шагавший рядом с Хумаюном, — Это значит «Лунный перекресток».
— Сегодня хайит? Почему у них так много цветов? — спросил Хумаюн.
— Да, сегодня праздник. Праздник весенних посевов. Люди просят богов о ниспослании доброго урожая. В Индии много хайитов. В каждом месяце празднества.
— Чудная страна! — Хумаюн пожал плечами.
По стенам и крыше какого-то старого дворца разгуливали длинноногие, гибкие и легкие обезьяны беловато-пепельного цвета, только лапы и морды у них были черные, а на брюхе шерсть желтоватая. Детеныши резвились, непостижимо быстро перескакивали с крыш на ветви баньянов и пальм. Гоняясь друг за дружкой, обезьяны спускались и на землю. Вокруг дворца и по внутреннему его двору ходили люди, но никто из них не обращал никакого внимания на обезьян.
Глаза бека, одного из свиты Хумаюна, загорелись охотничьей страстью. Бек взялся было за лук.
— Стрелять в обезьян считается за большой грех. Это принесет человеку несчастье, — голос Хиндубека был бесстрастен, по видимости бесстрастен.
Ходжа Калонбек, ехавший справа от Хумаюна, спросил с улыбкой:
— Мы и коров должны беречь, не правда ли, высокочтимый Хиндубек?
— Что достается дорогой ценой, то и свято, — серьезно ответил Хиндубек. — В индийской жаре нелегко вскормить корову. А ее пять даров угодны богу Шиве.
Хумаюн умиротворенно сказал:
— Будем помнить, что наш повелитель издал указ, обязывающий уважать индийские обычаи и не допускать действий, которые могли бы задеть честь и достоинство населения.
Ходжа Калонбек приложил правую руку к груди:
— Мой амирзода, указ повелителя — закон для всех нас! Я лишь позволил себе чуть-чуть подшутить над нашим другом, многоуважаемым Хиндубеком.
Впереди, сквозь высокие деревья над ними, всадники увидели высокий гранитный минарет.
— Кутб Минор, — с почтением произнес Хиндубек.
Подъехали к минарету. Хумаюн соскочил с коня, вместе с беками взобрался на самый верх сооружения. Сверху особенно явственно было видно, как в сотне шагов от минарета столпились вокруг черного столба, высотой примерно с тополь, люди.
— А это что такое?
— Этот столб сделан из цельного куска железа. Как говорят знатоки, столбу уже шестьсот лет. Тот, кто, обняв его, сведет обе свои руки, человек счастливый, у него, мол, исполнится заветное желание.
Хумаюн до сих пор держался степенно среди беков, но услышав такое, со свойственной молодости горячностью сказал:
— А ну-ка попробуем! — и устремился вниз по ступенькам минаретной внутренней лестницы.
Толпа вокруг столба расступилась перед Хумаюном.
— Уважаемый Хиндубек, покажите, как надобно обхватить столб.
Низ и верх столба были черными, а середина от прикосновения бесчисленных рук и спин отливала металлическим светлым блеском.
Хиндубек прижался к столбу спиной, оттянув руки назад. Но как ни пытался сзади за столбом соприкоснусь пальцы обеих рук, это у него не получалось. Никак не получалось.
Беки расхохотались.
Засмеялся и Хумаюн. Попытался сам сделать то, что не удалось Хиндубеку. Но и у него не вышло. Пробовали стать удачливыми беки и нукеры. Тщетно! Наконец один джигит — длиннорукий и худющий самаркандец — обнял столб, за что и получил от Хумаюна горсть серебряных монет.
Среди победителей ходили по улицам Дели и такие, что не прочь были поживиться, да чтоб добыча была пожирнее. Яр Хусейн, некогда разбойник, грабил путников на дорогах к югу от Хайбарских ворот, а ныне прощенный бек спал и видел во сне такую добычу. Он не раз слышал о богатых индуистских храмах, и потому сразу же его нукеры забрались в храм на окраине Дели.
О, сколько там было всего! Одних камней драгоценных у подножья и на лицах изваяний богов индусских — не счесть!
На стенах храма, облицованных светло-желтым мрамором, играли тени. Старец жрец, приставив ко лбу сложенные воедино ладони, сосредоточенно, со слезами на глазах замер у огромного каменного изваяния четырехликого Шивы, танцующего на черепах людских. Женщины, старики и подростки, пришедшие сюда на моление, стояли перед своим богом тоже молча, спокойно склонив головы.
Разогнать неверных! И нукеры Яр Хусейн-бека ринулись к изваянию, расталкивая и швыряя наземь молящихся. Притащили лестницу и взобрались к ликам бога, — правоверных воинов привлекал крупный рубин во лбу Шивы, большая кроваво-красная родинка.
Хумаюн застал грабителей на месте преступления.
— Приказываю от имени шаха Бабура! — крикнул гневно. — Не трогать рубин! Немедленно вниз!
Яр Хусейн в полутьме храма не узнал Хумаюна.
— Кто это там раскричался? Эй, ты чего это защищаешь идола неверных?! — И приказал нукеру на лестнице: — Бери кинжал! Выковыривай!
Нукер принялся было за дело, но в следующий миг стрела, пущенная Хумаюном, поразила кисть его руки. Со звоном упал кинжал. Нукер схватился за руку, закричал от боли, едва удержался на ступеньке.
Яр Хусейн выхватил из ножен саблю.
— Кто ты такой? — устремился он к Хумаюну.
Хиндубек — тоже с обнаженной саблей — вышел вперед.
— Эй, бек, поостерегись… Яр Хусейн-бек, перед тобой сын великого шаха Бабура Хумаюн!
Яр Хусейн-бек не сразу признал наследника. Убедился, когда всмотрелся в чапан, в котором был Хумаюн. Чапан этот, украшенный по воротнику жемчужинами, раньше принадлежал Бабуру. Еще перед панипатской битвой Хумаюн выступил против военачальника Ибрагима Хамид-хана и нанес ему жестокое поражение. Восхищенный отвагой и полководческой дерзостью сына, Бабур тогда же, до Панипата, надел на него роскошный чапан, приличествующий властителю. Это видели все беки, в том числе и Яр Хусейн-бек. Хумаюн был сейчас в том самом чапане, несколько великоватом и потому чуть обвислом на плечах.
— Мой амирзода, я не узнал вас! Простите, — сказал Яр Хусейн и с саблею в руке отступил назад.
— Отдайте саблю! — приказал Хумаюн.
— Мой амирзода, я из числа беков, которые преданно служат вашему отцу!
— Сабля, обнаженная в святом храме, запятнана. Я вручу ее нашему повелителю… Вам же скажу… Вы покаялись, отреклись от разбойного промысла, но, кажется, ненадолго. Вам не известен разве строгий наказ повелителя не допускать в Индии, особенно в святых для индусов местах, никаких неугодных богу дел? Почему же вы проявили такую жадность, бек? Все воины наши получат свою долю добычи из казны султана Ибрагима — казны побежденного врага. Этого с лихвой хватило бы и вам!.. Ну, а эти люди, — Хумаюн повел рукой, — не враги нам. И они молились, бек, пусть своим богам, но молились. Мы несем им закон, а вы — грабеж. Даже люди Ибрагима Лоди не взяли рубин с лика индийского бога. На такую подлость решились только вы. Не позор ли это для всех нас?.. Взять у него саблю! В темницу его и его алчных нукеров! Чтоб это был урок для всех наших воинов!
После того как выполнили приказ, Хумаюн через Хиндубека обратился к брахману и его прихожанам:
— Великий шах Бабур хочет, чтобы вы знали: мы не враги вам… Да, у вас другая вера. Да, вы будете, по нашему закону, платить джизья. Но не поднявший меча пусть живет спокойно. Мы всех людей считаем созданиями единого бога. Мы прибыли в Индию с хорошими намерениями. Мы вместе с индусами хотим благоустроить эту огромную страну. Вместе, в сотрудничестве!.. И будем уважать ваши храмы!
Эти слова, переведенные Хиндубеком, были выслушаны со вниманием. Люди согласно кивали головами, сосредоточенные, молчаливые, кланяющиеся. После того как Хумаюн удалился, брахман снова встал с приставленными ко лбу ладонями перед изваянием бога; надо было выразить теперь благодарность за спасение; надо было убедить своих прихожан, что корыстного чужеземца, который покусился на священный рубин, наказали по воле Шивы-Руды, только по его божественной воле!
