Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
Начальник каппелевского штаба Барышников позвонил в Омск, спросил:
— И это все? Другого пополнения не будет?
— Не будет. Работайте с теми людьми, что есть, — ответили на том конце провода и повесили трубку. Омск не захотел даже разговаривать с полковником. Каппель был готов к такому повороту событий, сдернул с рук перчатки, сунул их в карман.
— Нам надо хотя бы четыре месяца, чтобы из этих людей сделать солдат. Не очень подготовленных, не очень сильных... Но все-таки это будут солдаты. Вызывайте командиров подразделений на совещание.
Во все концы города устремились посыльные с белыми, утяжеленными толстыми сургучными нашлепками-печатями пакетами.
Потянулись дни, один похожий на другой, спрессованные, занятые муштрой, учебными стрельбами, занятиями: «Выпад — коли! Второй выпад — бей прикладом!» Мало того, что солдаты не умели ничего делать, но больше удручало другое: все дивизии формирующегося корпуса на восемьдесят процентов состояли из пленных красноармейцев. Это убивало Каппеля более всего остального.
Тех, кто пришел с ним сюда с Волги, было мало. Вот таких бы ему солдат — и можно бросаться в любой бой. А с людьми неподготовленными, думающими о том, что дома осталась недоеная корова, выиграть сражение трудно.
С оружием тоже было плохо. Все, что Омск имел, — бросал на фронт, корпус же Каппеля в число действующей армии не входил, к тому же эшелоны, которые шли с военными грузами по «колесухе» — железной дороге с Дальнего Востока, в пути беспощадно опустошались. Больше всех в этом преуспевали вчерашние друзья чехословаки и различные придорожные атаманы, которых развелось видимо-невидимо. Иногда случалось, что в Омск приходили совершенно пустые составы: в вагонах ломами были пробиты огромные дыры...
Все звонки из штаба Каппеля в Омск никаких результатов не давали. Ответ следовал один:
— Ждите! Ваш черед пока не наступил.
И Каппель терпеливо ждал.
Положение не менялось. Лебедев был упоен успехами на фронте и на телефонные сигналы из Кургана внимания не обращал, более того, они его раздражали все сильнее и сильнее. Лебедев уже давно прикидывал на себя одеяние великого полководца, спасителя России, и теперь ждал, когда «придворный» портной сошьет ему новый парадный мундир. Но противостояли Лебедеву очень опытные солдаты, гораздо более талантливые, чем он сам, — бывший поручик Тухачевский, бывший прапорщик Блюхер. Все чаще и чаще стали произносить фамилию человека, которую раньше он никогда не слышал, — Фрунзе... Очень странная, надо заметить, фамилия. Лебедев морщился.
Тем временем на фронте попятился чех Гайда, слал отчаянные телеграммы измотанный тяжелыми боями Пепеляев, обстановка начала меняться. Белые побежали со своих позиций.
Накануне Пасхи, ночью, в Курган из Омска пришла следующая телеграмма: «Комкору-три генералу Каппелю. По велению Верховного правителя России вверенному Вам корпусу надлежит быть готовым к немедленной отправке на фронт. Подробности утром. Начальник Ставки Верховного правителя России генерал Лебедев».
Каппель, усталый, вернувшийся домой очень поздно — около двенадцати ночи — от генерала Имшенецкого, уже спал. Дежурный поспешно поднялся на второй этаж, постучал в дверь, поежился невольно — боялся разбудить детей генерала, произнес свистящим шепотом:
— Ваше превосходительство!
Каппель проснулся тут же, словно ожидал этого робкого стука, через несколько секунд уже стоял в дверях в накинутой на плечи куртке, в которой ходил когда-то уговаривать шахтеров. Глянул спокойно на дежурного:
— Что случилось?
Тот отдал телеграмму:
— Вот, ваше превосходительство!
— Пусть телефонист начинает вызывать Омск, — сказал Каппель, с мрачным видом прочитав текст. — Я сейчас буду в штабе.
— Кого конкретно вызывать, ваше превосходительство?
— Лучше всего генерала Лебедева.
— Да он наверняка уже спит.
— Ничего, разбудим... Тут дело такое.
Через три минуты Каппель уже находился в штабе. За окном шел снег — тяжелый, плотный, весенний, хлопья крупные, в ладонь, — шлепались такие лепешки на землю с шумом, сочно, будто тесто, вылетевшее из квашни.
Генерал сел на стул рядом с телефонистом. Тот меланхолично крутил рукоятку вызова и произносил ровным сонным голосом, способным вызвать зуд на коже:
— Омск! Омск! Омск! Омск!
Так прошло минут пять. Телефонист беспомощно глянул на генерала:
— Сигнал не проходит!
Генерал произнес грубовато, жестко:
— Продолжайте вызывать Омск!
Тот вновь закрутил ручку телефонного аппарата:
— Омск! Омск! Омск!
Омск не отвечал — то ли линия была загружена, то ли мокрый снег оборвал телефонные провода, то ли произошло что-то еще. Телефонист вновь глянул на генерала, глаза его поблескивали вопросительно.
— Вызывай!
Голос у Каппеля был таким, что ясно было — с генералом лучше не спорить, но телефонист этого не заметил — видимо, очень хотелось спать в это не самое лучшее ночное дежурство, — сделал жалобное лицо:
— Так ведь все равно не дозвонимся...
— А не дозвонишься — пойдешь в окопы, — раздраженно ответил Каппель. Обычно ровный, спокойный, он никогда не был таким раздраженным и никогда не обращался к подчиненным на «ты». Нынешний случай был исключением из правил.
Щеки у телефониста испуганно подобрались, посерели, он поспешно завращал железную бобышку рукояти.
За окном продолжал падать тяжелый угрюмый снег, крупные светлые хлопья перечеркивали черные квадраты окон, в рассохшейся деревянной поперечине, прибитой к потолку, потренькивал сверчок.
Омск по-прежнему молчал. Иногда телефонист вздрагивал, вытягивал голову, вслушиваясь в шорох, раздающийся в телефонной трубке, и обмякал, опускался на стул.
— Молчит, зараза.
Каппель сидел рядом.
До Омска все-таки дозвонились. Молодец телефонист! Каппель, поглядывая в черное окно, которое продолжало перечеркивать белые хлопья снега, перехватил теплую, согретую рукой телефониста, трубку.
— Соедините меня с квартирой генерала Лебедева, — попросил он.
— Кто говорит?
— Генерал Каппель.
— Это невозможно, ваше превосходительство. Генерал Лебедев разговаривает по прямому проводу с генералом Пепеляевым.
Тьфу! Каппель отплюнулся и стал ждать, когда Лебедев освободится. Но тот не захотел говорить с Каппелем: дежурный с виноватыми нотками в голосе — этот голос едва был слышен в телефонной трубке, этакий шорох в шорохе, невнятное скрипение кузнечиковых лапок в шумном пространстве — сообщил:
— Генерал Лебедев выехал из Омска.
Еще раз тьфу! У Каппеля побелело лицо. Тем не менее он сдержал себя, приказал дежурному по штабу спокойным голосом:
— На шесть ноль-ноль вызовите командиров частей.
В назначенное время явились генералы Имшенецкий, Сахаров, Нечаев, полковники Пехтуров и Вырыпаев. Не было только начальника штаба.
— Где Барышников?
Дежурный виновато приподнял плечи:
— Спит. Не можем добудиться.
— Вылейте на него ведро воды, — велел Каппель, — он быстро придет в себя.
В половине седьмого Барышников появился в штабе. Краснолицый, с мокрыми волосами и хмурым взглядом, Каппель положил перед ним омскую телеграмму.
Барышников дрожащей рукой пригладил волосы, поднес листок с расшифрованным текстом к глазам. Прочитал один раз, другой. Губы у него неожиданно задрожали:
— Владимир Оскарович, корпус не готов выступить на фронт. Он еще не сформирован... Это гибель.
В семь тридцать утра поступила новая телеграмма:
«Комкору-три генералу Каппелю. С получением сего вверенному Вам корпусу надлежит немедленно отправиться в распоряжение командарма-три». Барышников схватился за голову:
— Это конец!
Каппель оглядел собравшихся. Произнес спокойным твердым голосом:
— Командиры частей, доложите, в каком состоянии находятся вверенные вам войска.
Первым поднялся генерал Имшенецкий — командир самой боевой дивизии: дело у самарцев обстояло лучше всех. Вид у Имшенецкого был растерянным.
— Дивизия не укомплектована, — сказал он. — У меня не хватает оружия, амуниции. Мало толковых солдат. Толковые — только старики. Учеба не завершена. Численный состав надо увеличивать по меньшей мере на тысячу двести — тысячу пятьсот человек. И это должны быть солдаты. Солдаты, а не та пленная глина, которая попадала к нам в последнее время. — Имшенецкий не удержался, красноречиво развел руки в стороны.
То же самое сказал и молодой генерал Николай Сахаров — однофамилец командарма-три, в чье распоряжение должен был поступить корпус, — даже слова те же самые использовал.
— Полковник Пехтуров!
И полковник не произнес ничего нового — рад бы, да увы, и Нечаев с Вырыпаевым — они тоже не сообщили ничего обнадеживающего.
Каппель задумчиво помял пальцами бородку и произнес тихим бесцветным голосом:
— Та-ак. — Снова помял пальцами бородку. — Теперь, господа, вопрос в лоб: вы верите своим солдатам? Генерал Имшенецкий!
