Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание
Глава двенадцатая. «КРЫМСКАЯ БУТЫЛКА»
1
3 октября Врангель отдал приказ начать вторжение на Правобережную Украину. Он понимал — это последняя попытка создать единый фронт с армией Пилсудского и петлюровцами. Перед войсками ставилась задача: разбить Конную армию и пехотные части 13-й армии красных, чтобы затем, наращивая успех, атаковать 6-ю армию большевиков в районе Каховки и Берислава.
6 октября врангелевцы начали переправу через Днепр. К 9-му плацдарм на правом берегу увеличился в глубину до 25 километров... Врангель торопил с организацией 3-й русской армии, требовал посылки новых депеш в Париж и Варшаву, кричал Шатилову и Кривошеину: «Срочно! Торопитесь! Завтра у нас воевать некому будет!»
5 октября состоялись похороны любимца Врангеля, генерала Бабиева, убитого на Днепре снарядом. Главком, скорбный как памятник, шел за гробом, высказался коротко, но велеречиво (не удержался и тут!), не поднимая глаз от разверстой могилы: «Не стало еще одного из стаи храбрых... Его славное имя будет внесено в длинный список русских витязей, кровью своей омывших позор России». Бросил ком земли на гроб, отошел, потупясь, застыл, точно упрекал всех оставшихся в живых.
Вечером пришла нежданная и несколько запоздалая телеграмма от атамана Семенова — он признавал правителя Юга России: «... Считаю долгом своим не только признать вас как главу правительства, но и подчиниться вам, оставаясь во главе государственной власти российской восточной окраины. От имени своего и подчиненных мне войск и населения приветствую вас в великом подвиге служения родине».
Переговоры о новом займе в Париже продолжались. 6-го октября на броненосце «Прованс» в Севастополь прибыла французская миссия с верховным комиссаром графом де Мартелем. На следующий день Врангель устраивал деловой прием. Де Мартель произвел на правителя Юга неблагоприятное впечатление. К тому же вместе с верховным комиссаром находились начальник французской военной миссии генерал Бруссо, его начальник штаба Бюкеншюц (Врангель считал его скомпрометированным заигрыванием с эсерами при Колчаке) и майор Зиновий Пешков, «известный социалист». Произносили никого ни к чему не обязывающие речи, поднимали бокалы. Врангель вынужден был приехать с ответным визитом на «Прованс», где все повторилось. Граф де Мартель с иудиной улыбкой произнес первый тост: «Я поднимаю бокал в честь ваших славных воинов, генерал, и их блестящего вождя». Гостей на броненосце оказалось много. Сцепив зубы, Врангель обходил столы, чокался то с одним, то с другим, терял время, злился на французов, на себя. Заметив нервозность главнокомандующего, де Мартель поспешил подсластить пилюлю: транспорт «Рион» с теплой одеждой для армии, артиллерией и боеприпасами приближается к берегам Крыма...
Генерал Климович, принятый по поводу срочного доклада, рапортовал, все более раздражая и пугая Врангеля: контрразведка работает не покладая рук, шпионская и диверсионная деятельность большевиков за последнее время значительно активизировалась. Раскрыто еще одно «окно»…
Французская миссия устраивалась. Бюкеншюц и Пешков сговаривались о чем-то с оппозиционными правительству группками — земскими и городскими организациями. Об этом точно и своевременно доносил фон Перлоф, «потерявший работу» и ставший после отставки Слащева доверенным лицом Врангеля в отношениях с союзниками.
Городской голова Севастополя («Подумать: под носом главкома и правительства!»), лидер оппозиции некто Перепелкин ухитрился передать французскому эмиссару пасквильную записку, порочащую правительство и лично его, Врангеля. Фон Перлоф сумел добыть копию записки.
Климович, пригласив Перепелкина, порекомендовал ему срочно и тайно покинуть Крым, признавшись предварительно и во всеуслышание, что факты, содержавшиеся в его письме, частью вымышлены, частью искажены. Перепелкин уехал. Инцидент оказался исчерпанным. Впрочем, все это была суета. Судьба Крыма решалась — как ни хитри! — на фронте. Для руководства операциями Врангель выехал в Джанкой.
1-й корпус, куда входили лучшие дивизии — Корниловская, Марковская, Дроздовская — вместе с конницей, которой недавно командовал Бабиев, все еще топтался на плацдарме. По данным разведки, большевики переводили на фронт Апостолово — Никополь части, снятые с Каховского плацдарма. Врангель приказывает генералу Витковскому направить 2-й корпус на Каховку. Ведь тет-де-пон защищают лишь 5-я дивизия и 44-я стрелковая бригада красных. Витковскому придаются танки и самолеты. Он обязан, воспользовавшись моментом, сбросить большевиков в Днепр и тем облегчить задачу корпусу Кутепова.
...14 октября на рассвете. 70 орудий начали артподготовку. За огневым валом двигались танки и бронеавтомобили, следом — кавалерия и пехота. Казалось, ничто не сдержит сокрушительный вал. Самый сильный удар генерал Витковский нанес по 51-й стрелковой дивизии. Но вскоре Врангелю доложили: «Штурм укрепленной позиции отбит. Наши части, дойдя до проволоки, продвинуться дальше не смогли, залегли, несут тяжелые потери. Отряд танков, прорвавшихся в Каховку, почти целиком погиб. 51-я дивизия — Сибирская. Командует ею молодой немецкий генерал Блюхер...»
Врангель кричал в телефон на Витковского:
— Вы понимаете, их кучка?! Еще бросок — и тет-де- пон наш! Он угрожает всему левому флангу! Понимаете? Я жду сообщений о взятии Каховки! Штурм! Штурм!
И тут впервые Врангель пожалел о смещении Слащева: «генерал Яша» поскакал бы впереди танков, давно взял позицию. Не то что размазня Витковский — отсиживается в тылах, нос боится высунуть: откусит его Блюхер. Немецкий генерал у красных? Ни к чертовой матери!.. Впрочем, бред, ошибка какая-то — не Блюхер, фон Блюхов, вероятно...
Чаша весов на всех участках фронта медленно клонилась в пользу большевиков. Они сумели сдержать наступление частей обоих корпусов и через два дня перешли в контрнаступление. Завязались тяжелые бои...
12 октября в Риге был подписан договор о перемирии между РСФСР и УССР, с одной стороны, и Польшей — с другой. Стороны соглашались приступить к обсуждению условий мирного договора. В то же время дипломатический представитель Польши в Крыму князь Любомирский успокаивал Врангеля: «Перемирие заключено потому, что западные государства, кроме благородной Франции, не только не оказывают Польше помощи, но даже настаивали на прекращении войны с совдепией... Руководящие польские круги чрезвычайно сочувственно относятся к заключению союза с Врангелем. Я убежден, что этот союз будет заключен в ближайшее время».
— Проститутки! — ругался Врангель. — Все союзники проститутки! Ни на кого нельзя положиться!
Приближалась зима. В военных кругах все громче раздавались голоса: в Крыму неблагополучно, вновь болен тыл, той самой болезнью, а вернее болезнями, которые привели к гибели Деникина. Председатель Корниловского союза офицеров генерал Корвин-Круковский направил рапорт на имя главнокомандующего: «... На фронте выстрелами из револьвера кончили расчеты с жизнью два боевых офицера Корниловского полка. Сотни раз ходили они в атаку, без страха смотрели в глаза смерти. Но пришли из тыла письма от жен: умираем от голода. Распродали все, что было. Единственное спасение — идти на улицу...
Во имя идеи, одушевлявшей нас, может быть, и не останавливался бы я над приведенными трагическими эпизодами, если бы наряду с ними мы не наблюдали другие явления, несущие с собой гибельные последствия. В то время как единичные идеалисты офицеры стрелялись от голода, в ресторанах круглые сутки можно видеть беззаботно жуирующих сотни офицеров и военнослужащих. Спрашивается, из каких же источников получают эти счастливцы такие средства, которые позволяют оплачивать им ресторанные счета в десятки и сотни тысяч рублей? Не нужно быть пророком, чтобы предвидеть ясно, к чему приведет нас такое положение...»
Да, начиналось то же, в чем он в свое время упрекал Деникина. Врангель рассердился: он не терпел подобных заявлений, типичных для «штафирок», совершенно не свойственных боевым генералам. Однако за Корвин-Круковским стояла сила. Множество его соратников- корниловцев, несомненно, знали о рапорте, ждали, что ответит главнокомандующий. Врангель хотел было «осадить» генерала, но вспомнил о Слащеве, болтающемся без дела в Крыму. «Генералу Яше» было предписано в наикратчайшее время разобраться в положении. Врангель потребовал «скорейшего проведения мероприятий, долженствующих облегчить тяжелое положение военных и их семей, несущих наибольшие тяготы в беспримерной истории борьбы за родину». Понимая, что реально сделать ничего нельзя, Врангель остался доволен своей находчивостью: перекладывая разрешение неразрешимой проблемы на Слащева, он одним выстрелом убивал двух зайцев — отводил гнев боевого офицерства от себя и направлял его на все еще популярного среди боевого офицерства, многоуважаемого и сумасшедшего Якова Александровича. Ну появится в нескольких городах несколько повешенных на фонарях или деревьях ничтожных офицериков с дощечкой на груди: «Приказом генерала Слащева за грабеж»; ну произойдет это, вопреки законам, без суда и следствия. Так ведь что терять Якову Александровичу, если он по-прежнему «не боится никого, кроме бога одного»? Ему и все карты в руки!
