Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
— Ладно, прапорщик... Ваша воля — идите к своим, — сдался Каппель, резко повернулся и, ловко проскользив по наледи, зашагал к штабному вагону.
Чувствовал он себя неважно — глаза слезились, в горле першило, суставы болели — сказывались и фронтовые передряги, и усталость, и бессонные ночи — генерал-майору Каппелю так же, как и прапорщику Неретнику, следовало хорошенько выспаться.
Газеты той поры — красные газеты — писали: «Уничтожить, раздавить гидру контрреволюции, наймита Антанты, царского опричника Каппеля — наша задача!»
В Приуралье Каппеля встретили враждебно: среди рабочих вовсю сновали агитаторы, призывали к сопротивлению, к налетам на отколовшихся, отставших от своих частей каппелевских солдат, призывали к стрельбе из-за угла и к террористическим актам. Каппель к деятельности агитаторов относился спокойно; когда ему докладывали о митингах, о том, как на них беснуются «агитчики», генерал лишь брезгливо морщился да делал рукой отметающий жест:
— Язык ведь — штука бескостная... Пусть говорят.
Но вот контрразведчики сообщили ему, что на Аша-Балаковском заводе, на второй шахте, собрались на свой митинг рабочие, несколько сот человек, на митинге они решили совершить налет на штаб Каппеля, штаб разгромить, а самого генерала убить.
— Да? — Каппель усмехнулся. Лицо его было спокойным. — Митинг закончился или еще продолжается?
— Еще продолжается
— На какой шахте, вы говорите, это происходит? На второй?
— Так точно, на второй. Там из Уфы подоспели агитаторы, свеженькие, горластые, злые. — Контрразведчик, одетый в кожаную куртку, подпоясанный ремнем, косо сползшим набок под тяжестью нагана, сжал кулаки. — Если хотите, мы эти языки живо на штык насадим.
— И только хуже себе сделаем, — резко произнес Каппель. — Не надо. Вы свободны.
Контрразведчик ушел. Каппель натянул на голову старую кавалерийскую фуражку, в которой прибыл с фронта, накинул на плечи потертую куртку-шведку, вышел в комнату, где одиноко клевал носом дежурный. На столе перед ним лежал наган.
— Кто знает дорогу на вторую шахту? — спросил он у дежурного.
— В штабе есть один местный башкир. В хозвзводе.
— Вызовите его сюда.
— Есть! — Дежурный недоуменно глянул на Каппеля. В следующий момент понял, что тот собирается делать, но перечить не посмел, выскочил из помещения.
Каппель встал у двери, задумчиво закинул руки за спину, сплел пальцы вместе, потянулся. Болело тело, болели мышцы, кости, нервы — все болело. Организм требовал отдыха. А отдыха как раз и не предвиделось.
Дежурный привел маленького кривоногого человека с жидкими висячими усами.
— Вот, ваше превосходительство, бачка, о котором я говорил.
Бачка поклонился Каппелю и сказал:
— Ага!
— Места здешние знаете? — спросил у бачки генерал.
— Ага. Знаю.
— А людей?
— И людей знаю.
— Тогда пошли!
— Ага! — сказал бачка, вновь поклонился генералу.
Дежурный поспешно протянул Каппелю наган, лежавший на столе:
— Возьмите с собой.
Каппель отрицательно качнул головой:
— Не надо! Это не поможет. — Сунул руки в карманы куртки и быстрым шагом двинулся к воротам.
— Охрану хоть возьмите, господин генерал, — выкрикнул вслед дежурный, но Каппель не услышал его, и тогда дежурный прокричал вторично, уже громче: — Охрану возьмите, ваше превосходительство!
Каппель обернулся на ходу:
— Зачем?
— Так надежнее.
— Не надо!
У ворот сидел второй бачка, очень похожий на проводника Каппеля — круглолицый, с жидкими висячими усами и тяжелыми кулаками, очень смахивающими на гири. Бачка, прикрыв глаза, тянул тоненьким голоском тебе под нос заунывную песню.
По широкому, хорошо прикатанному морозом двору носилась твердая снежная крупа, свивалась в хвосты, подгребалась под забор и затихала. Неуютная погода. В такую погоду сидеть бы дома, у камина, в котором весело, со щелчком горят березовые дрова, да рассказывать жене и детям разные истории из собственной жизни.
Каппель почувствовал, как у него остро сжало виски, в лицо ударило холодом. Он невольно задержал дыхание. Где же она находится сейчас, Оля, в каком московском застенке и жива ли вообще?
После первой группы разведчиков, отправленных в Белокаменную на поиски Ольги — группа, как известно, возвратилась ни с чем, Каппель послал туда вторую группу, но она не вернулась вообще.
Виски сжало сильнее, в груди шевельнулась тоска — разбудил ее Каппель неурочными воспоминаниями. Он качнул головой недовольно: разве воспоминания о родных людях бывают неурочными?
— Куда мы идем, господин генерал? — спросил бачка-проводнйк.
Он проворно семенил кривоватыми ногами рядом, лицо его излучало любопытство и доброжелательность — впервые видел так близко живого генерала.
— К шахте номер два!
Проводник неожиданно остановился и отрицательно помотал головой:
— Не поведу!
— Почему?
— Вас там убьют!
Генерал успокаивающе тронул пальцами бачку за плечо:
— Слепой сказал: «Посмотрим!» Постараемся уцелеть.
Бачка вновь покачал головой:
— Убьют!
— Не убьют!
— Я вас туда не поведу!
— Тогда я пойду на шахту один. Дорогу найду.
Бачке ничего не оставалось делать, как идти с генералом дальше.
Митинг проходил во дворе шахты — огромном, страшновато-черном, способном вместить целую дивизию. Рабочие, разгоряченные ораторами, волновались, взметывали над собой кулаки; в вязком полусумраке блестели зубы и глаза.
В центре двора был установлен наспех сколоченный, уже затоптанный, в черных угольных следах помост. На нем стоял очередной оратор, рядом с ним — председательствующий. Как бывает обычно на всех митингах, так и здесь это был самый горластый человек. Одет он был в доху из собачьего меха, с широким отложным воротником, на носу председательствующего поблескивали золоченые круглые очки с длинными тонкими дужками.
Оратор вяло и очень неубедительно — не мог найти нужных слов — призывал шахтеров к вооруженному восстанию против белых. Председательствующий время от времени взметывал вверх большой мясистый кулак и вскрикивал громко, гортанно, будто кавказец, забравшийся на горную вершину:
— Смерть белобандитам!
Крик его был слышен далеко.
У помоста стояли трое красноармейцев — молодые ребята с бесхитростными крестьянскими лицами. Оратор замолчал и неспешно сошел с помоста, а председательствующий стал пытать красноармейцев:
— Расскажите нам, как вы были взяты в плен, как над вами издевались белобандиты, как вы чудом избежали расстрела...
— Да ничего такого не было, — пробовал воспротивиться один из красноармейцев — высокий парень в мятой шинели и кирзовых сапогах огромного размера — не менее сорок седьмого, но председательствующий осадил его властной рукой:
— Было, я хорошо знаю, что было... Говори, не стесняйся!
— Не было этого, а врать я не хочу,
— Но в плен ты все-таки попал? — напористо, на «ты» спросил председатель.
— Попал.
— Вот видишь! Теперь расскажи, как над вами издевался Каппель.
— Никто не издевался, не было такого... У нас просто отняли винтовки, и все. А потом пришел Каппель и отпустил нас домой.
Из толпы митингующих раздалось горластое, громкое:
— Смерть белогвардейским бандитам!
Председательствующий поправил очки на носу.
— Это был ловкий пропагандистский трюк. Каппель — мастер запудривать населению, извините, мозги. Нас не обмануть.
— Смерть белогвардейским бандитам! — вновь кто- то зло прокричал из толпы.
Каппель присмотрелся к лицам красноармейцев — лица их были нормальные, неозлобленные, некоторые вроде бы даже знакомые, — и стал пробираться поближе к помосту.
Вдруг один из красноармейцев, словно что-то почувствовав, обернулся, встретился глазами с Каппелем, побледнел, а в следующий миг его лицо как будто осветилось изнутри и тут же погасло. Красноармеец узнал Каппеля, губы его шевельнулись изумленно, немо, он хотел что-то сказать, но не сумел — что-то в нём закоротило.
Председатель проследил за взглядом красноармейца и также увидел Каппеля. Приняв генерала за одного из митингующих, он приветственно протянул к нему руку:
— Вы, товарищ, хотите рассказать о зверствах белобандитов? Пожалуйста!
Легко вскочив на помост и вытащив из карманов руки, Каппель показал их собравшимся:
— Я — генерал Каппель, я — один и пришел к вам без охраны, совершенно безоружный. Сегодня вы постановили убить меня, а штаб вверенного мне соединения — разгромить...
В сыром, темном и холодном пространстве двора установилась тишина. Такая полая и гулкая тишина, что было слышно, как над головами собравшихся пролетела маленькая яркая птичка — существо совершенно бесшумное, легкое, как воздух, но трепет ее крыльев прозвучал так же отчетливо и сильно, как если бы над головами людей пронесся большой летательный аппарат — «фарман» или «ньюпор».
