Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
У Мелекесса Каппель, спасая казанскую группировку белых, также отходящую на восток, к Уфе — а до Уфы было без малого четыреста километров, дал большой бой. Красные части сумели обойти Каппеля и встать между ним и казанскими, а через некоторое время вообще взять казанцев в мешок — Тухачевский воевал талантливо. Эти два противника — Каппель и Тухачевский — были достойны друг друга.
У красных и сил было больше, и вооружены они были лучше. Наступали они на Каппеля несколькими волнами, одна лава за другой, и когда уже казалось, что они смяли Каппеля, тот неожиданно поднял людей в атаку. И снес красных. В прорыв хлынули казанцы, слились с громоздким отрядом Каппеля.
Образовавшемуся соединению дали название Волжской группы.
Каппель двинулся дальше, к Уфе, отбиваясь от красных, теряя людей, с боем добывая еду и патроны, почти без снарядов. Пушки он не бросил, пушки берег как зеницу ока: сегодня снарядов нет, но завтра они будут обязательно. А без пушек армия — не армия.
Впрочем, самым большим, сильно досаждающим врагом у Каппеля был не Тухачевский, не красные, а холод. Люди замерзали без теплых вещей, а взять их было, негде, и тогда Каппель послал в Омск, где разместило свою штаб-квартиру новое российское правительство, подполковника Вырыпаева.
— Василий Осипович, тряхни их основательно, — попросил Каппель, — пусть выдадут полушубки, бурки, башлыки, валенки, шапки... Ведь все это есть на складах, я знаю. Попробуй добраться до военного министра. Поезжай, пожалуйста!
И Вырыпаев поехал,
К военному министру он не попал — слишком высокого полета оказалась птица, — попал лишь к главному интенданту.
Тот водрузил на нос пенсне и колко глянул на Вырыпаева.
— Теплые вещи есть, но выдать их не могу, — сказал он. — Волжская группа у меня на учете не числится.
Вырыпаев вернулся ни с чем. Своих он нашел у реки Ин — остановились на берегу и спешно заняли оборону: мост через холодную, наполовину замерзшую реку был взорван, средний пролет лежал в воде, эшелоны — а Каппель сейчас двигался по железной дороге — остановились.
С запада наступали красные, передовые части. Их-то Каппель еще мог сдерживать, но вот когда подойдут основные силы — артиллерия, когда навалятся всей мощью, тогда конец — каппелевцы останутся лежать на этом берегу.
От того, как быстро будет восстановлена переправа, сам мост, зависела судьба всей каппелевской группировки.
Вырыпаев вошел в штабной вагон и, увидев, что в вагоне находятся двое незнаковых полковников — командиры казанских частей, вытянулся перед генералом и по всей форме доложил о поездке в Омск.
Невозмутимое лицо Каппеля дрогнуло, у губ образовались складки.
— Так ни одного полушубка и не дали? — неверяще переспросил он.
— Ни одного не дали.
Каппель неожиданно нервно помял в пальцах карандаш, которым помечал что-то на карте, рассказывая об этих пометках казанским полковникам, швырнул карандаш на стол.
— Неужели нам и дальше придется снимать полушубки с убитых красноармейцев, тем и довольствоваться?! — воскликнул он.
— Думаю, что нет, ваше превосходительство, — вытянувшись, по-уставному ответил Вырыпаев.— Когда дойдем до Уфы — все изменится.
— Изменится или должно измениться? — резким, отвердевшим голосом спросил Каппель.
— Должно измениться, — поправился Вырыпаев.
Каппель вздохнул:
— Ладно. Будем воевать дальше.
В вагон вошел адъютант:
— Ваше превосходительство, инженеры на совещание собрались. В техническом вагоне.
— Иду!
Инженеры попросили на восстановление моста две недели.
— Раньше никак нельзя? — спросил Каппель.
— Раньше нельзя.
— Две недели — смерть не только для меня, но и для всего войска, — сказал Каппель.
— Мы и так прикидывали, господин генерал, и этак — ничего не получается: на подъем рухнувшего пролета уйдет ровно две недели.
— Можете быть свободны, — сказал инженерам Каппель.
Те, толпясь, толкая друг друга в спины, чтобы быстрее одолеть узкий проход, ушли.
Каппель задумался: что делать? Лицо у него, осунувшееся, постаревшее, словно лишилось жизни, даже глаза и те сделались неподвижными, какими-то мертвыми.
Через десять минут к Каппелю пришел прапорщик Неретник — он занимался тем, что восстанавливал перед отступавшими частями взорванные железнодорожные пути, вместе с солдатами ворочал рельсы и шпалы. Одет прапорщик был в дырявое полугражданское-полувоенное пальто, на голове косо сидела измазанная паровозным маслом шапка, руки обмотаны какими-то черными тряпками, скулы и подбородок тоже были черными — прихватил мороз.
Прапорщик вскинул к шапке перевязанную руку.
— Завтра в двенадцать часов дня паровозы пойдут по мосту, ваше превосходительство, — неожиданно доложил он, — мост мы восстановим.
Лицо у Каппеля посветлело.
— Вот за это спасибо. — Он пожал прапорщику руку. — Огромное спасибо.
Неретник действовал без особого инженерного расчета, без формул и математических тонкостей — больше полагался на свою интуицию да на практическую хватку. Опыта ему было не занимать.
Он поставил по обе стороны рухнувшего пролета паровозы, к станинам этих тяжелых пыхтящих машин, зацепив за бамперы, привязал тросы, пропустил их концы через деревянные катки, чтобы острые закраины рухнувшего пролета не перерубили их, параллельно пропустил тросы дополнительные, страховочные — получилась целая система, довольно сложная — этакая путаница из толстых стальных нитей. Однако прапорщика этот путаный клубок нисколько не смущал, наоборот — вдохновлял.
Он попросил, чтобы ему дали кружку горячей воды — погреть руки, а заодно согреть и сильно озябшее нутро, весело подмигнул солдату, принесшему ему кипяток, и стал жадно, шумно отхлебывать кипяток из кружки.
— Вот что значит у человека остыло нутро — огня не ощущает, — сочувственно говорили солдаты, гревшиеся у костра.
— Он сам огонь — на работе горит.
Прапорщик этих разговоров не слышал — приплясывал на снегу да довольно поглядывал на мудреную путаницу тросов, так ловко им сплетенную. Только зубы прапорщика громко постукивали о горячий край кружки.
Выпив одну кружку кипятка, он потребовал вторую. Восхищенно пробормотал:
— Хорошо!
Точно такую же сложную систему тросов соорудили и на противоположном берегу, одной стороной стальные тросы прикрепили к паровозу, другую сторону подвели под рухнувшую ферму.
Вода в реке Ин была черная, дымилась, в быстром течении крутились спекшиеся куски шуги, обсосанные, будто по весне льдины, уплывали в туман, мороз никак не мог одолеть сильного течения реки.
Холодом, чем-то страшным, гибельным веяло от воды. Солдаты заглядывали в нее и спешно отступали.
— Гля, мертвяк плывет!
В воде, покрутившись немного около рухнувшей фермы, пронесся труп в красноармейской форме с широко раскинутыми отвердевшими руками и высовывавшимися из воды голыми пятками.
— Выловить бы надо, похоронить...
— Не успеем.
Труп скрылся в тумане, уплыл, будто некое судно, подгоняемое хорошим движком.
— Жаль, христианская все же душа!
От воды отрывались клочья влажного колючего пара, уносились в воздух, обжигали лица. Прапорщик тем временем добыл где-то жестяный рупор, которым пользовались боцманы на пароходах, притиснул его ко рту и выругался: железный окоем рупора не замедлил привариться к влажным после очередной порции кипятка губам. Неретник покрутил головой, отер губы рукавом пальто и вновь поднес рупор ко рту, просипел жестяно:
— Начинаем! Машинисты, следите за моими командами!
Взревел, пустив струю пара, один паровоз, всколыхнул пространство лихим гудком, следом взревел паровоз на противоположном берегу:
— Натягивай трос!
Паровоз, медленно прокручивая колеса, пополз по рельсам, застучал металлом о металл. Тросы, распрямляясь, завизжали гневно, вышибли искры.
Солдаты, столпившиеся на берегу, удрученно качали головами, сморкались, сплевывали себе под ноги.
— Нет, ничего у прапора из этой затеи не выйдет. Сейчас тросы хряпнут, как гнилые нитки, и тем дело кончится.
— Надо отойти подальше. Такой трос, ежели порвется, изувечит за милую душу.
— И верно, братцы!
Прапорщик тем временем скомандовал «Стоп!» левобережному паровозу, дал отмашку машинисту, выглядывавшему из паровозной будки на противоположной стороне Ина:
— Натягивай тросы!
Вновь противно, вызывая изжогу и невольный холод в теле, заскрипела гибкая сталь, тросы натянулись, колеса паровоза заскользили по рельсам. Увидев это, прямо под колеса бесстрашно метнулся ловкий невысокий солдатик, притиснул к рельсам два громоздких башмака, отпрянул назад. Эти башмаки, склепанные из прочного металла, предстояло теперь двигать вместе с паровозом. Риск, конечно, большой — вдруг визжащее, вышибающее электрические брызги колесо наедет на живое тело, но выхода не было.
