Сергей Герман - Обреченность
Поле вмиг запестрело разноцветьем казачьих черкесок, разномастьем скакунов.
Над степью клубилась пыль, дрожала земля под ударами копыт.
Бряцали клинки, громко фыркали и ржали кони.
Вороной Соколова стлался в бешеном намете над горячей сухой землей. Его уши были плотно прижаты к голове, хвост вился по ветру черной лентой, тело напряжено так, что было видно как под кожей дрожат мышцы.
Комполка на секунду отвел взгляд от ощетинившейся выстрелами колонны, оглянулся назад. Увидел за собой кричащую, визжащую, покрытую серой пылью пеструю лавину и закричал что-то неразборчивое, громкое, страшное, поднимающееся из самого нутра:
— А-а-а-а-а-а-а!..
Следом за конницей двинулась группа танков Орловской танковой бригады, приданные для поддержки атаки. Но уже через несколько минут танки отстали. Через некоторое время они остановились и отвернули в сторону.
Полковник Миллеров увидев это, побледнел. Он знал, что сейчас несущуюся лаву перережет кинжальный огонь пулеметов, накроет волна осколков.
Но случилось чудо. То- ли солнце ослепило наводчиков, то ли Господь на секунду прикрыл казаков своими ладонями, но немецкие пушки ударили опозданием. И эта секундная задержка спасла многие жизни.
Лава перешла в галоп.
И уже через мгновение казачью лаву накрыли разрывы пушек.
Визжали над степью ротные минометы. Разрывалась под ногами земля.
Ротный немецкий 50мм миномет это страшное оружие. Вырвавшаяся из короткого ствола мина падала почти отвесно, и на месте взрыва оставалась лишь небольшая воронка, размером с десертную тарелку. Но ее осколки разлетались над самой землей и буквально сбривали все живое в радиусе семи-десяти метров. Такие минометы были в каждом пехотном взводе вермахта. Каждый делал до двадцати выстрелов в минуту.
Но конницa шлa в атаку с тaкой безрассудной бешеной яростью, что даже мертвые казаки не бросали шашек. Падали вместе с седоками казачьи кони. Но все ближе и ближе был враг. До него оставались считанные метры — сто… пятьдесят... десять.
Уже можно было рaзглядеть лицa с той и другой стороны. Побелевшие от ненaвисти глaзa, оскаленные в крике рты.
Первый ряд казаков врубился в немецкие порядки. Николай Калмыков, Бачир Бек-Оглы, Тихон Беззубченко, Рамазан Потоков, Тимофей Шевченко, Григорий Яворский, Аслан Тугуз, Хизир Дауров.
Командир полка Иван Соколов, ворвался в немецкую колонну с шашкой в каждой руке. Повод держал в зубах, управлял конем лишь одними шенкелями.
Захлебываясь злобой и остервенением, бросал жеребца в орущую стреляющую кутерьму и, мгновенно выхватывая взглядом вражескую форму крестил шашками налево и направо.
Рядом страшно ругался кто-то из казаков.
— В божину... в креста... сук-и-ииии их!
Взвизгивали клинки, со свистом рассекая воздух. Звучали выстрелы.
— Трах!.. Трах!..
Со звоном вылетали пустые гильзы. Бешено ржали кони.
Лезла в глаза и глотку горькая степная пыль. Выжигала изнутри словно отвар полыни. А сверху палило проклятое солнце и одинаково молили русский и немец- «Господи, за что!?»
— Руби! — слышался крик и Соколов не понимая, что кричит сам- бил, рубил, колол!
Рукояти шашек, потные и скользкие от крови выскальзывали из рук.
Лязг и стон висел над колонной, превратившейся в сплошной кусок окровавленного шевелящегося мяса, кричащего от боли.
Но Иван Соколов уже не видел, как дерется его полк. Шальная пуля ударила его в переносицу и комполка медленно сползал с коня, запрокидываясь на бок. Жеребец под ним неожиданно взвился на дыбы и стал оседать на задние ноги.
После короткой и страшной стычки на поле остались лежать убитые казаки и немецкие солдаты. Там и сям валялись трупы лошадей, оружие, седла, разбитые мотоциклы.
На передних коленях стоял вороной жеребец командира полка. Поблескивающая серебром уздечка была оборвана, поводья болтались, седло сбилось на самую холку, а лопнувшие ремни нагрудника свисали до самой земли. Он тяжело поводил боками, хрипло с протягом дышал, издавая жалобные стоны. Под животом висели окровавленные кишки.
Какой то казак в кубанке, с залитым кровью лицом лежал рядом с ним и безостановочно просил пить.
Казаки пришли в себя только возле пруда, затянутого зеленой ряской. Они жадно пили застоявшуюся, густую, пахнувшую тиной воду, черпая ее фуражками и кубанками, и из их глаз текли слезы.
Никто не мог ничего с собой поделать. Старые казаки говорили, что так бывает всегда, когда в первый раз убьешь человека.
Лица были в корке из пыли, пота, крови. На лошадях тоже была кровь.
Показалась группа всадников, впереди которой ехали командир дивизии полковник Миллеров и комиссар Борис Семенович Шипилов. Комиссар был очень возбужден. Поблескивали стекла очков в металлической оправе, в руке держал клинок, перепачканный засохшей кровью. Дрожа и захлебываясь комиссар рассказывал о том, что только что зарубил семерых человек. Миллеров почти не слушал и смотрел влево вперед, в лесопосадку, где стояли танки, а у машин выстроились экипажи. Он был очень бледен, с осунувшимся худым лицом, глаза ввалились.
Поравнявшись с танкистами комдив остановил коня, спешился. Несколько мгновений он стоял под палящим солнцем, вытирая фуражкой серое от пыли лицо. Обметанные зноем губы вздрагивали.
Ткнув пальцем в сторону командира танкового батальона он скомандовал: «Майор, ко мне!»
Крепко сбитый крепыш в грязном промасленном комбинезоне сперва бегом, потом, четко печатая шаг, подскочил к Миллерову и взял под козырек: «Товарищ полковник… разрешите доложить... Я не смог...»
Миллеров его перебил: «Не смог?!. Ах ты!.. - Его лицо перекосилось. Трясущимися руками вырвал из кобуры пистолет и разрядил обойму в упор. Всем стало муторно. Экипажи с бледными лицами остались стоять на вытяжку, но Миллеров проехал мимо, даже не взглянув в их сторону.
Никто даже в мыслях не осудил командира дивизии, законы войны суровы и он поступил соответственно обстановке. Приказ танкистами не был выполнен и кто-то должен был за это понести наказание. Был ли действительно виноват командир второго танкового батальона или просто «попал под раздачу» этого никто не выяснял — на его месте мог быть любой.
Судьба распорядилась так, что за этот бой комбат-2 без суда и следствия получил в «награду» пулю в грудь и полное забвение, а командир первого танкового батальона капитан Березин — орден Красного Знамени на грудь.
Фамилию расстрелянного танкиста никто не запомнил. Да ее никто и не спрашивал.
Много в те дни гибло красноармейцев, лейтенантов, капитанов, майоров. Всех разве упомнишь! Чьим-то родным написали в похоронке — «Погиб за Родину»! И за это спасибо. В кому-то — «Пропал без вести».
Примерно в то же самое время под Орлом, обер-лейтенант Фридрих Хенфельд, командир самоходной артиллерийской батареи по своей вине потерял три орудия и они были захвачены советскими частями. Незадачливого офицера ждал приговор военного трибунала. Но командир 4й дивизии генерал-майор Генрих Эбербах, рассудил иначе. Он приказал офицеру отбить свои орудия. Обер-лейтенант был убит в бою через три дня, но умер героем.
Придя в себя, фашисты пустили на конницу танки. Взревели танковые моторы. Ощетинились взрывами стволы танковых пушек.
Осколком снаряда убило Бачира Бек-Оглы. Казак Мележиков на руках вынес из-под шквального огня тело своего политрука.
Когда до немецких танков оставалось всего 400 метров командир конно- артиллерийского дивизиона капитан Чекурда выкатил орудия из зарослей кукурузы.
— Орудия на прямую наводку. По танкам огонь!
Несколько машин вспыхнуло, остальные развернулись и ведя стрельбу из орудий и пулеметов пошли, на батарею.
Еще несколько танков вспыхнули факелами. Остальные через кукурузное поле двинулись назад и, забирая широким полукружьем вернулись в станицу. Пять немецких танков воняя дымом и горелым мясом остались стоять на поле. Рядом лежали тела убитых танкистов. На батарее перевязывали раненых.
Бой с танками — страшное дело. Обоюдно страшное.
Через полчаса лязгая гусеницами и сотрясая землю танки вновь пошли в атаку.
Три раза Кущевская переходила из рук в руки. 216я дивизия не оказала поддержки казакам. В итоге кавалерийский корпус отошел на исходные позиции.
В ожесточенных августовских боях 1942 года и в результате Кущевской атаки казачьи части понесли тяжелые потери.
Но эти смерти не были напрасными, атаки не были бессмысленными. 17й кавалерийский корпус на четверо суток задержал наступление 17й армии и отошел только по приказу Командующего Северо-Кавказского фронта маршала Буденного.
За это время отступающие части Красной Армии сумели привести себя в порядок, заняли новые оборонительные рубежи и вновь оказали сопротивление наступающему врагу.
