Фёкла Навозова - Над Кубанью зори полыхают
— Обтяпаешь одно дело, кума Мавра, большой магарыч. от самого начальника получишь!
У Мавры загорелись глаза.
— Какой магарыч! — сразу заинтересовалась она.
— Ну, ты, Маврутка, как цыганка — сразу ей золоти ручку!
— А ты, куманёк, как же думал? Вить не подмажешь, не поедешь!
Бочарников хлопнул Мавру по спине.
— Ну и стерва же ты, кумушка!
Мавра осклабилась:
— От такова слышу!
Илюха не обиделся. Сощурив глаза, он показал кочергу:
— Вот што, Мавра, гляди‑ка сюда! Ты видишь эту кочергу?
— Ну, вижу! — Баба взяла из рук Илюхи кочергу и повертела её в руках. — Кочерга как кочерга…
— Так вот, милая моя, найди нам хозяина этой проклятой кочерги!
Мавра пожала плечами.
-— Найти по кочерге? Да вить, у всех кочерёжки одинаковые.
— Одинаковые, да не совсем! Но дело не в этом, а вот в чём: нынче утром не у всех в запечках стоят кочерёжки: у кого‑то не хватает. Поняла? Пойди к Рябцевым, к Шелухиным и к тем, у кого прятались дезертиры. В общем, пройдись по своему проулку и спроси кочерёжку. Придурись малость. Ты на это мастерица! Так, мол, и так, кочерёжку какой‑то черт унёс с пьяных глаз. Не подбросили, мол.
— Ладно, кум, соображу, что сказать. Только вот сумление меня берет, не насмеяться ли ты надо мной захотел?
— Насмеяться? Дура ты, Маврутка! Ты погляди на эту кочерёжку. Как по–твоему, в чём она?
— Ну, в мелу. Мелом измазана! . — скосила глаза на кочергу самогонщица.
— В извёстке, а не в мелу. А на стенке станичного правления, знаешь, что было ею нацарапано?
— А я почём знаю? Неграмотная я.
— Вот и хорошо, што неграмотная. С неграмотных на том свете бог меньше спросит… Нам, Маврутка, надо человека найти, который правленческую стену кочергой драл. Вот какое дело!
Мавра обошла все улицы Козюлиной балки, по хозяина кочерги не нашла и только удивила всех своими вопросами.
А Саня Шелухина, та прямо в глаза ей сказала:
— Ты што, Мавра, в сыщики нанялась? Аль в шпиенки пошла? Вот тебе бог, а вот и порог. Проваливай!
И Саня в самом деле схватила кочергу с припечка.
— Тю! Сбесилась! — попятилась Мавра. — Да мне твоя хата век бы не снилась!
Мавра ни с чем пришла на дом к куму.
Илюха сидел в горнице и вертел в руках злосчастную кочерёжку и о чём‑то раздумывал. Мавра с ненавистью взглянула на кочергу и решила:
— Не иначе как хтой‑то с Хамселовки писал. Прошла по всем куткам нашей балки — у всех кочерги дома! — И совсем мрачно добавила: — Черт меня дёрнул встрять в ваше дело! Сраму только набралась с вашей кочергой!
В это время в горницу вошла мать Бочарникова. Увидя кочерёжку в руках сына, она сначала обрадованно всплеснула руками, а потом принялась ругать и отчитывать его:
— Идол проклятый! Я её все утро ищу. Пришлось золу из печи лопатой выгребать!
— Да что вы, мама! — испугался Илюха. — Да это же не наша!
— Как это не наша? — ещё больше рассердилась старуха, разглядывая кочергу. — Ты что, ослеп, что не видишь вот этой щербинки! Наша кочерёжка! Я её вчера оставила на дворе, а сегодня с ног сбилась искавши.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В июне 1919 года белые были выбиты из Майкопа. Город был взят в стремительной кавалерийской атаке.
В одной из частей, взявших Майкоп, служил и Митька Заводнов. Из Майкопа он хотел дать семье весточку о себе, но почта не работала. Тогда Митька решил сам пробраться в станицу. Заговорил об этом с командиром. Тот сообщил, что дроздовцы, марковцы и карательные отряды Покровского все ещё крепко цепляются за железнодорожную ветку Ставрополь—Екатеринодар и в Ново–Троицкой пока белая власть.
— Пропадешь только зазря! — сказал командир. — Потерпи ещё малость. Теперь уже недолго ждать. Пойдем сейчас на митинг. Там будет выступать комиссар. Он разъяснит что к чему!
Собрались на берегу реки Белой.
Слово взял комиссар части — высокий сутулый человек с седыми висками. Говорил он очень просто и горячо.
Митрию показалось, что он уже где‑то видел и слышал этого человека.
— Дорогие товарищи! — говорил комиссар. — Мы переживаем сейчас тот важный момент, когда рабочие, крестьяне и трудовые казаки под знаменем революции ломают хребет белогвардейщине. Победа близка. От нас зависит ещё приблизить её.
Комиссар как‑то по–особому, сверху вниз махнул кулаком. И Митрий вспомнил пыльную зимнюю степь, батрака дядю Петро и встречу с «волчками».
«Ах! Да ведь это же наш учитель Кутасов, — узнал комиссара Митрий. — Еще тогда, в степи, я пирогом с капустой угощал его».
Митька тихонько толкнул коня каблуками в бока и постарался поближе протиснуться к оратору. А тот продолжал:
— Товарищи красные партизаны! Знайте, трудящиеся России, партия большевиков, товарищ Ленин помнят и знают о том, что на юге России, на Кубани есть тысячи бойцов революции, готовых во всякий момент бить белую сволочь! Центральный Комитет Коммунистической партии и товарищ Ленин обращаются к вам с призывом держаться стойко и сохранить сплочёнными свои силы к тому времени, когда основные силы Красной Армии подойдут к границам Кубани и Черноморья. Этот час близок.
Комиссар Кутасов говорил о нужде и муках трудового народа при царизме, о том, как он борется за новую жизнь. А Митрий слушал и думал: а за что борюсь я, казак Митрий Заводнов? За землю? Земли хватало. За свободу? Никто меня не неволил. Может, по ошибке я оказался здесь? Сидеть бы мне сейчас на хуторах да пасти наших тонкорунных овец.
Когда после митинга казаков распределили на квартиры, Митька поставил коня и, задав ему корму, вместо того чтобы пойти за обедом, стал разыскивать Кутасова. Увидел его во дворе, где расположился штаб. Часовой не хотел пропускать Митьку. Тогда он, обходя все условности, крикнул через забор:
— Товарищ Кутасов, поговорить мне с вами надо!
Кутасов взглянул в его сторону:
— Со мной? Пожалуйста, заходите!
Часовой открыл калитку. Митька волновался.
— Мы ж, можно сказать, земляки, товарищ Кутасов, — выпалил Митька. — Вы, конечно, меня не узнали. Да и где там узнать! Это было много лет тому назад. Помните, как вы с товарищем в пыльную бурю подходили к Ново–Троицкой из Рождественской? А я тогда вас угостил пирогом с капустой. В степи это было.
— А–а! — протянул Кутасов и улыбнулся. —Последний наш перегон до Армавира. Ну как же не помнить! Здорово, дружище! — Он пожал Митькину руку. — Только узнать тебя трудновато. Тогда ты совсем малый парнишка был, а теперь казачина. А вот пирог с капустой не забыл, вкусный был пирог! Ну, садись, садись! — Кутасов усадил Митрия рядом с собой. — Значит, из Ново–Троицкой? Так–так! Казак?
— Казак! И не из бедных. Заводновы мы, овцеводы… — Митрий опустил глаза. — Меня вот, товарищ комиссар, сумленье берет. На своём ли я тут месте оказался? Вы вот говорили на митинге про эксплуатацию, про горе и лишения… А вот у моего отца целая тысяча овец была, работника мы имели.
Митька вытер пот с лица. Кутасов молчал.
— Работник у нас дядя Петро был, хороший человек! Он в пятом году с урупцами восставал и пострадал за это. Этот казак из бедных. Ему, конечно, тут место. А вот я из богатых… Я ведь тогда под Невинномысской к красным попал… Все тот же дядя Петро уговорил, да и сохранить коня хотел: всю войну с ним провоевал!
Думалось, дойду до дому — и больше никуда. А оно вышло по–другому. Пришлось снова воевать, да к тому же со своими… — И неожиданно Митька прибавил: — Жена у меня раскрасавица, её хотелось бы повидать.
— Значит, жалеешь, что к красным попал? — спросил Кутасов.
— Да нет, товарищ комиссар! Но и непонятно мне многое…
Кутасов поглядел назад, на крыльцо дома, где расторопная хозяйка суетилась у самовара, спросил:
— Обедал, казак?
— Нет, товарищ комиссар! Это, значит, я вам обедать помешал? — Митька поднялся. — Просим прощения!
— Нет, я тебя так не отпущу! — покачал головой Кутасов. — И разговор наш не окончен. Мы с тобой сначала борща поедим, потом чайку выпьем, а уж потом по душам поговорим. — Кутасов взял Митьку под локоть и смеясь добавил: — Я перед тобой в долгу за пирог с капустой. А пока я тебе притчу одну расскажу. В Абиссинии, страна такая есть в Африке…
— Знаю! — кивнул головой Митрий. — Я двухклассное училище окончил, по географии пять с плюсом имел.
— Очень хорошо, что грамотный. Ну, так вот: в Абиссинии был премудрый царь, Негус Второй. Однажды к нему привели пойманного шпиона. Это был француз, крупный разведчик. Франция тогда хотела завоевать Абиссинию. Приближенные царя стали требовать немедленной казни шпиона. Негус Второй, подумав, сказал: «Как вы, мои мудрые советники, можете требовать от меня справедливого суда, когда ни я, ни вы ещё не обедали? Ведь голодный человек бывает часто несправедлив в своих решениях». И приказал подать обильный обед для себя, своих приближённых и пленника. Француз был помилован, так как признался, что был глупцом и сражался за неправое дед о.
