Сиобхан Паркинсон - Сестры? No way!
С отцом они разговаривали о мотоциклах, хотя я не подозревала, что отец интересуется ими, а с Маргарет обсудили, как варить яблочное варенье. Не заметила, как они выехали на эту тему, но выяснилось, что отец Робби заядлый садовод, а его мама консервирует все овощи и фрукты, которые вырастают у них в саду. Робби знает все о том, как лучше морозить овощи и где хранить заготовки.
Вообще, когда о таких вещах говорит молодой парень, это выглядит глупо, но у Робби все прозвучало абсолютно естественно. Я давно уже не чувствовала себя так нормально, и даже присутствие семьи меня не смущало. Но лучше, конечно, если бы беременность Маргарет не была столь заметна, потому что глядя на ее живот, я невольно вспоминаю все предшествующие события, и мне становится неприятно.
Эшли почти не было видно и слышно. Она тихонько сидела в стороне, уставившись в ковер, и даже не выпила чаю. Зато Алва действовала за двоих, угощая Робби печеньем. Потом, после его ухода, она сказала, что он великолепен, и она мечтает, чтобы у нее был такой же бойфренд. (Я же говорила, что он очаровал ее.)
— Он не мой бойфренд, — сказала я.
— Да, а кто же он тогда? — спросила она. — Он… — начала я, — а, ну да, наверное, я могу назвать его своим бойфрендом.
Сказав это, я лаже не покраснела. И наверное, в этом была доля правды, потому что уходя Робби спросил, может ли он снова встретиться со мной, и я ответила, что позвоню ему.
В тот момент мне хотелось, чтобы он ушел, потому что мне нужно было все обдумать. Никогда раньше я не договаривалась с парнем о свидании.
Вторник, 25 ноября
Лиза умирает от любопытства — так ей не терпится увидеть Робби. Поэтому сейчас она дает мне инструкции, как и где я должна пройти с ним вокруг ее дома. Она не может выйти, так как ей надо помочь с ребенком. Мы почти не видимся с нею последнее время, только в школе. Ей бы нужно как-то договориться с мамой и оставить для себя хоть немного свободного времени. А мне нужно тренироваться, как обращаться с младенцами. До нашего осталось чуть больше трех месяцев.
Четверг, 27 ноября
Наконец-то это случилось. У нас произошел страшный скандал. Правда, ничего не изменилось. Я думала, что, может, ситуация прояснится, но, по-моему, все только усугубилось.
Все началось между мной и Алвой. Она надела мои ботинки, те самые, знаменитые, благодаря которым мы с Робби стали встречаться — не очень — то романтичная ситуация, объективно говоря, но зато забавная. Суть в том, что она не спросила разрешения, а просто взяла их. Но есть вещи, которые нужно понимать. Мне же не приходит в голову взять без спроса ее свитер или даже щетку для волос, а я никому не позволю хватать мои вещи так по-наглому.
То, что она взяла их у меня, означает одно: она хочет быть похожей на меня. Так же она во всем копирует Эшли. Носит точно такую же одежду, читает ее книги, даже плакаты в их комнате висят одинаковые. Я думала, в этом есть вина Маргарет, то, что она с самого детства одевала их как близняшек, но сейчас, когда я узнала их лучше, у меня нет сомнений, что Алва самая настоящая обезьянка. Все повторяет за Эшли, хотя на этот раз она, видимо, хотела копировать меня. Мне никогда и в голову не приходило, что она может подражать мне, но у меня и младшей сестры никогда раньше не было. Не то, что я считаю ее своей сестрой, ни в коем случае. Как я уже говорила, Эшли и Алва просто две скучные девчонки, которые тоже живут в этом доме.
Ладно, возвращаюсь к истории с ботинками. Вчера я пришла из школы и, как обычно, поднялась в свою комнату, чтобы снять с себя эту несносную школьную форму. Я влезла в свои черные легинсы, но нигде не обнаружила свои ботинки. Заглянула под кровать, посмотрела под стулом, но их нигде не было. Я даже поискала внизу гардероба и проверила в камине — мы им не пользуемся, поэтому я иногда ставлю туда ботинки. Нигде нет. Я вечно разбрасываю вещи где попало, поэтому мне и в голову не могло прийти, что кто-то мог взять их. Меня только удивило, что на этот раз я запрятала их так далеко, что хоть с собаками ищи, Иногда я снимаю их, когда смотрю телевизор, чтобы усесться с ногами на диван. Не конченая же я свинья, чтобы класть ноги в грязной обуви на чистое покрывало. Кроме всего прочего это мамин диван, и мой долг — относиться уважительно к ее памяти. Мне кажется, я уже говорила, что она очень гордилась нашим домом.
Я не стала зацикливаться на пропавших ботинках, сунула ноги в тапочки и села за уроки.
Но когда пришло время ложиться спать, я обнаружила, что ботинки, будто и не пропадали, аккуратненько стоят около кровати. Я точно знала, что раньше их там не было. Единственное объяснение, которое напрашивалось само собой, — кто-то сначала взял их, а потом поставил обратно. Я не стала сильно задумываться, решив, что это Маргарет нашла их где-нибудь валявшимися и любезно принесла их ко мне в комнату. Это, впрочем, не столько любезность, сколько особое отношение к чистоте и порядку. Ей проще вернуть ботинки на свое место, чем созерцать и то и дело натыкаться на них еще где-либо в доме. Но когда я обмолвилась об этом за завтраком, оказалось, что Маргарет здесь вовсе ни при чем.
— Это не мама, это я, — выкрикнула Алва.
— Ты? — переспросила я недоверчиво. Алва не такая уж чистюля.
— Да, я поставила их на место после того, как позаимствовала их у тебя, чтобы сходить к Саре. (Сара — это ее подруга.)
— Что ты сделала? Позаимствовала мои ботинки, даже не спросив у меня? Ты зашла ко мне в комнату и просто взяла их?
Алва кивнула, набив хлебом рот. По ее виду было понятно, что до нее не доходит, что я злюсь. Это было последней каплей.
— Да как ты посмела?! — Меня затрясло от ярости. От одной только мысли, что она входила в мою комнату, меня передернуло. — Кстати, — съязвила я, — разве они не слишком большие для твоих миниатюрных ножек? — Нет, не слишком, — ответила она подчеркнуто небрежно.
Тогда я перегнулась через стол и прошипела, чтобы она никогда не смела брать мои вещи и входить в комнату без моего личного на то разрешения. Я уверена, что при этих словах мое лицо сделалось бордовым.
— Не вздумай прикасаться своими пальчиками к тому, что тебе не принадлежит! — заорала я. А потом выпалила все, что накопилось у меня на душе. Я кричала, что отец предал маму, о беременности, о свадьбе, о том, что мне приходится терпеть их всех в нашем доме, в моем доме. Я орала, что никогда не хотела иметь столько ненужных мне родственников и что не выношу Маргарет, помешанную на чистоте, вместе с ее магнитами, которыми она прижимает послания на холодильнике, и что она не имеет права собирать яблоки с чужой яблони, а потом обсуждать с Робби, как варить варенье. Я орала на Алву, действительно орала, стоя посреди кухни в своей дурацкой шкальной форме, держа в руке тост, намазанный мармеладом: «Вы все поняли? Поняли? Поняли?»
Я кричала и кричала, пока у меня не заболело в груди и пока я не охрипла от крика.
Я слышала голос Маргарет за своей спиной. Она звала отца и просила его успокоить дочь. В ее голосе чувствовалась паника, и слышались слезы, и у Алвы по лицу тоже текли слезы, а я не могла остановиться.
Затем Эшли встала — она сидела рядом с Алвой, — и обеими руками, вцепившись мне в волосы, сильно дернула их. Мне сделалось ужасно больно, и в ответ я запустила в нее тостом, который был у меня в руке. Потом я впиявилась ногтями в ее руку и закричала: «Убери руки! Пусти!» Она резко отпустила руки, и я увидела сквозь слезы, застилавшие мне глаза, — это были слезы не от обиды, а от боли, так сильно она дернула меня — длинные красные царапины, оставшиеся на ее руке от моих ногтей. Она прижалась ртом к этому месту, а я терла голову там, куда она вцепилась мне а волосы, и именно в таком виде нас застал отец. Он сел за стол, обхватив руками голову, а Маргарет, присев рядом с ним, начала причитать: «Ой, девочки, девочки». Какое счастье, что она не моя мама. Я первая прекратила скандалить.
— Прости, Алва, — сказала я громко, чтобы всем было слышно. — Я не должна была так кричать на тебя, но ты тоже не должна больше так поступать. — Теперь она уже плакала громко, но закивала головой.
— Я не Эшли, и ты не можешь так запросто брать мои вещи, как ее. Это мой дом, и я настаиваю, что моя комната — это моя частная территория, и туда никому не позволяется заходить. — Я почувствовала, что в моем тоне снова появляются гневные нотки.
И тут вмешалась Эшли. Она произнесла тихим голосом:
— Заткнись, Синди.
Я не могла поверить своим ушам.
— Что? Заткнись? — переспросила я. — Синди, — произнесла она громче, — заткнись! Нас с Алвой тошнит от тебя и от твоего дома, от всех твоих вещей и от твоего отца, так что, пожалуйста, заткнись сейчас и забудь об этом. Это всего лишь пара ботинок, к тому же отвратительных и страшных, если уж на то пошло.
— Держи свое мнение по поводу моих ботинок при себе. — набросилась я на нее снова.
