Анатолий Афанасьев - Последний воин. Книга надежды
На чистом лице девушки Улен различал отражение собственной внезапной усталости. В её глазах не было нетерпения отправиться в путь.
«Когда мы перейдём эту реку, — думала Млава спокойно, — мы потеряем себя. О, если бы я знала раньше, как велика земля! Она так велика, что на ней негде спрятаться».
Анар, отбросив сомнения, первый скатился к реке, в достатке хлебнув снежной замети. Очутившись на твёрдом месте, встряхнувшись, он попытался проникнуть бешеным взором за горизонт, где ждала его добыча либо кровавая смерть.
Долго они пересекали реку, то увязая в белых заносах, то соскальзывая на обнажённый лёд. Три тёмных пупырышка, с трудом преодолевающих голое пространство. Огромные снулые рыбы поднимались со дна, перебарывая ломоту в костях, и через ледяную пластину пытались щекотать им пятки. Одичавший ветер с размаху бросал им в глаза ледяную крупу. Под ноги подкатывались трескучие звоны. Небесная глубина слепила розоватыми бликами. Казалось, им никогда не вырваться из неожиданной свирепой карусели. Колдовская тишина сдавливала ушные перепонки.
— Не горюй! — крикнул Улен. — Осталось немного. На берегу разожжём костёр.
— Куда спешить, — ответила Млава.
Как случилась беда, Улен не заметил. Он вглядывался в близкий уже берег, в нависшие грозно деревья. Там могли прятаться враги.
По льду прокатился зловещий треск, под тонкой накидкой снега зябко ощерилась полынья. Млава медленно, неудержимо туда скользила, раскинув руки, цепляя лёд пальцами, ногтями. Истошно взлаял Анар.
— Стой! — прохрипел Улен. Ужас перехватил ему горло. Он видел, как печально её лицо. Ногами Млава коснулась воды, и скольжение прекратилось. Самообладание ей не изменило, она лежала тихо, как мёртвая. Анар метался в трёх шагах, подвывая, норовя сунуться в воду.
— Назад! — крикнул Улен. Анар послушался, отступил. Сел. Бока у собаки вздымались, точно раздуваемые паром.
— Не шевелись, Млава! — Улен полз к полынье. Инстинкт вёл его. Он понятия не имел, что делать дальше. Молил духов, чтобы помогли. Невнятные слова срывались с губ, подобно клочьям горячей пены. Лёд проминался.
— Остановись, — предостерегала девушка. — Оба утонем.
И тут с берега скатилась диковинная фигура, то ли человек, то ли зверь, нелепое коротконогое существо в лохмотьях, с длинным шестом в руке. Анар скакнул наперерез с предостерегающим рыком. Существо бросило шест и распласталось на льду. Анар обнюхал его и сел рядом. Он первый понял, что это спасение. Потом понял Улен.
— Давай, давай! — взмолился. — Помоги!
Человек, маленький, точно приплюснутый, с крохотным личиком, затерявшимся в некоем подобии шапки, по окрику Улена поднялся и, опасливо косясь на собаку, засеменил к полынье. Шест, тяжёлый для него, волочил за собой. Они вытащили девушку на твердь, промокшую, синюю, цокающую зубами.
— Как страшно было, — сказала она. — Сердце утомилось.
Вскоре сидели у костра. Обсушились и ели просяные лепёшки, которыми угостил чудесный спаситель. Его звали Зем. Разговаривать с ним оказалось непросто. Он дёргался, жестикулировал, всячески выказывая радость и услужливость, но ему никак не удавалось связать слова в понятную фразу. Его мельтешение настораживало. Бесцветные, с огромными зрачками глазки тускло блестели. Подвижное личико то таяло в бессмысленной ухмылке, то вдруг выражало тягостное, беспричинное уныние. Не человек, а кузнечик. Всё же постепенно Улен кое-что у него вызнал. Родичи Зема все перемёрли от неведомой болезни, он один уцелел, хотя тоже долго болел. Вторую зиму Зем перебивался в одиночку и неизвестно почему жив. Становище отсюда недалеко, но Зем боится туда ходить, потому что там бывают чудеса. Род у них был небольшой, мужчин столько, сколько у него пальцев на руках. Люди обыкновенные, не такие, как Зем, а такие, как Млава и Улен. Зем пальцем ткнул в Млаву, его глаза застлало опасным огнём. По словам Зема выходило, в двух переходах отсюда обитает другое племя, тоже родичи Зема. Они живут в домах, сложенных из обтёсанных деревьев. Летом Зем ходил туда, но его прогнали, опасаясь заразы. Ему плохо одному, хотя пищи у него хватает. Недавно он пошёл в городище второй раз, надеясь, что его пожалеют, поймут, что он не болен. Но его опять прогнали, пригрозив убить, коли не уймётся. Воодушевившись, Зем начал показывать, как он прорывался в городище и как его отпихивали кольями и кидали в него камнями.
Млава смеялась над его ужимками, а Улену стало не по себе. Он не мог перебороть неприязни к суматошному уродцу. Слишком красноречивые взгляды бросал тот на Млаву. В этих взглядах было не только восхищение.
Анар разделял опасения молодого хозяина, сквозь полузакрытые веки следил за прыжками Зема, и не единожды в его горле булькало предостерегающее рычание.
Спать легли в добротном, хорошо укреплённом шалаше Зема, где на пол были накиданы звериные шкуры. Первым уснул Зем. Дыхание его сделалось ровным, и он тоненько засвистел носом. Если притворялся, то очень умело. Улен признался:
— Мне не нравится этот человек. А тебе?
Млава прижалась к его боку.
— Он маленький и пустой, как переспелый орех. Не думай о нём. Спи.
И они уснули.
3
Боязливо подступала весна. Сороки первые её почуяли, между ними среди бела дня вспыхивали дикие ссоры, и галдели они неистово. Пашута жадно втягивал ноздрями воздух. Сказал Варе:
— Сколько раз видел это, а привыкнуть не могу. Ты чувствуешь, земля парит?
— Чувствую, чувствую, — усмехнулась Варя. — Несёт какой-то дрянью вон от того сарая… Скажи, Пашенька, сколько тебе лет? Ведь ты соврал, что тебе сорок пять?
— Ну, думаю, мы ровесники. А по уму так я даже немного постарше.
— Я тебе завидую, Пашенька.
— Почему?
— Какой-то ты радостный бываешь. Без всяких причин. Я так не умею.
— Научишься, — сказал Пашута и побрёл к сараю: может, там действительно какой непорядок? Вон и бродячие коты повадились туда шастать. А Варя ушла в дом. Два дня назад Хабило выполнил обещание, подбросил на своём шикарном лимузине рисовальные принадлежности и денег не взял, сказал, что всё провёл по клубной смете. Он был необычайно задумчив и, отведя Спирина в сторону, напрямик спросил у него, в каких отношениях находится его приезжий друг с Варей. Спирин сам этого досконально не знал, а врать не умел, потому ответил, что, видимо, они жених и невеста.
— Вряд ли, — усомнился Хабило. — Откуда может быть у дремучего мужика такая невеста? Это противоречит законам этики.
Уезжая, он намекнул Варе, что если она угодит своей работой одному высокопоставленному лицу, её ждут такие перспективы, о которых она и мечтать не могла. То ли под впечатлением этой туманной фразы, то ли от долгого безделья Варя увлеклась заказом и почти не выходила из своей комнаты, превратив её в мастерскую. Она перетащила туда большой стол, а у окна Пашута соорудил ей нечто вроде походного кульмана. Теперь Варя к себе никого не пускала. Пашута посмеивался, говоря, что не иначе как она налаживается шлёпать фальшивые деньги.
На душе у него было муторно. После ленинградских злоключений, которые вроде их сблизили, он начал надеяться на какой-то крупный разговор, который всё поставит на свои места: разведёт либо сблизит их окончательно, но время шло, а отношения оставались двусмысленными. Эта двусмысленность нисколько не обескураживала девушку, а его угнетала. Он ловил на себе заботливые взгляды Спирина и не знал, как объяснить ему сей сон наяву. Урсула странно на него косилась и иной раз вздрагивала, когда он обращался к ней с каким-нибудь невинным вопросом. Каким зверем он ей представлялся? Пашута уже не помнил, на что рассчитывал, уезжая с Варей в эту глушь. Смешон человек, вообразивший, что сумеет своей волей переломить естественное течение жизни, он уподобляется клоуну в цирке, который подражает то ослепительному жонглёру, то элегантному воздушному гимнасту; с каждым днём Пашута всё явственнее ощущал, как утекают в песок драгоценные капли его любви. Вдобавок, постепенно в нём родилось ядовитое чувство вины. Всё, что он обещал Варе и на что намекал, походило на большой обман, и значит, он выглядел в её глазах ничуть не лучше её прежних алчных знакомцев. Каждый коверкал её жизнь на свой манер.
Он надеялся: что-то произойдёт. И произошло, правда, не то, чего ожидал. В последний день февраля подгадали нежданные гости — Владька Шпунтов, земляк по слесарному делу, и с ним Вильямина, девушка-гусар, дорогая московская сожительница. Когда он увидел их, бредущих по деревенской улице — у Владьки небольшой чемоданчик в руке, Вильямина с роскошной спортивной сумкой через плечо, — глазам своим не поверил. Но это были они, и никто другой, и искали они его, и никого другого.
Первым его движением было спрятаться за сарай, он туда и нырнул. Парочка заглянула в дом, где жила старуха Поликарповна, пробыла там недолго, и уж оттуда ходко и уверенно поспешила к его дому. Пашута вышел навстречу, придав лицу безразличное выражение. Варя копалась в комнате со своими эскизами. День перевалил за середину.
