Максим Алёшин - Сдвиг
Из-за угла появилось два, а потом и еще три тьмеца. Капюшоны на чайниках, длинные эмо челки на бледных неподвижных лицах, неприятные гримасы с отвислой нижней губой и стекающими слюнями, угрюмые посланники недр. Покачиваясь в такт, они медленно, но верно приближались к нашей стоянке. Глаза их так же медленно и неукоснительно наливались чернильной тьмой и вот-вот уж должно произойти выплескивание гименаидальных щупалец. Тьмецы зрели, навивались тьмой и злобой.
— Гггимениус — испуганно заикаясь, позвал я, он отвлекся от рассматривания и копирования фрагментов карты сквозь стекло ручного фотосканера. Глянул в указываемую мной сторону, там, на задворках переулка уже скопилась порядочная толпа подземных придурков, около сотни тьмецов, готовых бросится на нас. Тьмецы буквально наступали нам на пятки, впрочем, недолго.
— Ай подлецы, смерти Писательской захотели, щас, щас голубчики вы мои будет вам угощение, Гимениус откинул полу легкого кевларового плаща и вынул толстенный отрывной блокнот с тяжелыми сморщенными страницами и обыкновенное механическое перо. Он бережно достал длинный ритуальный нож Книгобоев из ножен на поясе. Это был Лунообразный ослепительный бумажный нож, богато инкрустированный золотом с витиеватой костяной ручкой, нож сверкнул спиралью маленьких огоньков, будто подмигнул мне. Чуть оголив руку, Гимениус сделал небольшой крестообразный разрез, на своей руке, чуть надрезав собственную вену, кровь крошечными каплями сочилась из ранки. Гимениус так же проворно сунул бумажный нож Книгобоев в ножны, хотел бы я рассмотреть его получше. Ткнув перо в ранку на руке, как в чернильницу, Гимениус спешно накарябал что-то на листке голубой скукоженной бумаги, по моему слово «огонь» вернее иероглиф и змейку апостроф. Он чуть просушил листок, подув на него губами, делая смешной рот — кружочком. И тут же лихо, скомкав жесткую бумажку, он опустил стекло автомобильной двери (мы уже успели сесть в машину). Все это Гимениус проделывал с невероятной скоростью и точностью, видны были отточенные навыки письма и офисного искусства. Он метко швырнул бумажку подальше от автомобиля. Сильный писатель, подумал я, из такой толстой голубой бумаги он скомкал комочек размером с грецкий орех, мне такое не по силам и проверять не нужно. Летевший комочек преодолел несколько метров и, ударившись об асфальт пару раз отскочил и упал. Комочек полыхнул невероятно высоким столбом пламени. Пламя сначала вырвалось ввысь метров на 15–20, а затем горизонтальным диском примерно на уровне полутора метров над землей ухнуло по пространству улицы. Огненный взрыв миролюбиво облизнул бронированный корпус автомобиля. Гимениус выжал сцепление, мы удалялись с места нашей временной парковки.
Огненный взрыв раскрошил тишину переулка. Визг и агония горевших в Праведном пламене тьмецов, рев двигателя и злорадно улыбающееся в бликах пламени лицо писателя. Эту картину я назвал «Адово пепелище на крови Гимениуса».
— Работает, тут вот все работает, ать стервецы, смерти писательской захотели так вот отведайте пламени Праведного Слова на Кашпейской целлюлозе мать вашу подземную разтак.
Основательно разогретые тьмецы взрывались глухими пуками, разметывая по всей округе нелепые ошметки себя, руки-ноги, неровные куски тел, кеды пролетали со свистом, а челки истлевали, как порох — жуткое зрелище.
Пламя поднималось высоко, практически полностью обволакивало автомобиль по бокам, колеса, прокручивая по асфальту разогретой резиной покрышек, оставляли черный сочный след из слов, выдавленных в протекторах, Гимениус 3, Гимениус 3, Гимениус 3.
— Болит? Спросил я, глядя на рану на руке Гимениуса.
— Чешется, гы, гы, гы — заухал неунывающий писатель.
— Давай я заклею.
Достав бумажный рулон медицинского скотча, я аккуратно чтобы не сделать автору больно и при этом не помешать ему вести автомобиль, быстрыми двумя стежками обмотал место пореза. Мне хотелось спросить его, откуда у него нож Книгобоя, мой лучший друг был из касты книгобоев, он говаривал мне, что ритуальными ножами книгобоев могут владеть только потомки Книгобоев и никто более. Но я промолчал, оставив праздное любопытство за порогом разговора.
Мы покидали 12 квартал Публичных Изданий и Редакций. Сердце моё ныло в тоске. Через пару десятков километров, деревянные строения опять начали чередоваться с необычными объектами из камня и стекла. Куски неродного пейзажа, словно вырванные из контекста неровными ляпушками посреди традиционной городской архитектуры. Кусков неродной местности становилось все больше и больше пока другая архитектура (не очень уместный здесь термин, такой стиль вряд ли можно вообще назвать архитектурой — прим. рассказчика) полностью не поглотила традиционный городской пейзаж.
Большие окна величиной буквально во всю стену были на первых этажах этих каменных неприятных строений. В стеклянных проемах стояли какие-то несуразные предметы одежды и другие не наши приспособления и предметы. Кто это все одобрил? Кем была придумана такая глупая несуразная форма зданий и особенно материал, из которого они построены. Всем известно, что камень дурно влияет на энергетические чакры человека, камень душит личность, блокирует творчество, высасывает из живого организма жизнь. Именно по этим причинам древние склепы и захоронения делали из чистейшего камня, мертвым им ведь все равно. Должно быть люди, которые жили в здешних домах страдали от хронических депрессий и расстройств психики, вероятно, они были бы очень слабы и физическим здоровьем и метафизикой духовных энергий. Каменные постройки давили на нас со всех сторон, навевали мысли о смерти, гипнотизировали своей гнетущей энергетикой.
Помимо этого кругом, куда ни посмотри, находились странные плоские цветные доски. Расставленные на треногах и подставках цветные доски с неизвестными надписями и рисунками, еще более странными, чем сами надписи. Были изображены некие предметы, назначение которых нам было неизвестно, а так же одетые не по земному люди среди которых множество уродливых женщин явно лишенных какого либо интеллекта и образования, и от того казавшихся еще более отталкивающими, да к тому же почти голыми.
Мы медленно двигались по чудовищному чужому кварталу, выпучив глаза, рассматривали окружающую нас редкую чужую действительность. Единственное, что в некотором роде объединяло и наш мир, и этот это следы разрушения, хаоса и запустения, повсюду кровь, слизь и синеватый мох вперемежку с волосатыми водорослями. Стоит отметить, что сгустков Тьмы здесь, как будто было меньше, заглядывая в углубления в зданиях в странные подъезды с прозрачными дверьми можно было рассмотреть необычные предметы, какие-то непонятные вещи находились внутри зданий, тускло освещенных сумрачным небом, сквозь тучи которого едва пробивались лучи оранжевого солнца.
Гимениус остановил машину, не заглушая двигателя, он ловко вынул из-под сиденья Книгу Практическая Энциклопедия Языков Белого света. Орудуя ножницами, принялся вырезать из страниц издания какую-то странную фигуру, вырезав одну, он положил её на приборную доску и тут же мастерски изваял точно такую же, которую положил рядом со мной. Загнув по краям фигуры две кончающиеся крючком части он получил незаконченный параллелепипед, который водрузил себе на переносицу на манер очков. Точно он вырезал из страниц Энциклопедии бумажные очки, одевай и ты, сказал он мне. Я повторил его манипуляции с загибом душек и тоже надел на нос бумажные очки.
Мы глубокомысленно замолчали, глядя на открывшуюся нам картину. Сквозь бумагу вырезанных Гимениусом очков мы смотрели на вывески. Надписи на стенах и плоских поверхностях стали понятны, цвета приняли естественные положения, очки давали возможность понимать написанное на чужом языке. Мальборо, сигареты вредят вашему здоровью, Пепси, Вход здесь, Летайте самолетами Финаир, распродажа, Отдыхайте в Египте, Добро пожаловать, Магазин, Вход в метро, М, Продукты и еще и еще. Как это возможно? Кто позволил так глумится над святыми символами, зачем кому понадобилось в том другом мире так использовать Священные Буквы, создавая столь уродливые ничего не значащие гнусные тексты. Какая такая нужда заставила этих людей так издеваться над словами, над смыслами и над орфографией… Меня прямо-таки распирало от гнева. Гимениус не менее возбужденный с полуоткрытым ртом тоже читал вывески, я видел его широко раскрытые глаза и дрожащие от возмущения губы.
Не сговариваясь, мы вышли из машины он хитро поманил меня к багажнику машины. Там в открытом багажнике я увидел длинные топоры Праведной мести с резными топорищами и клейменными обоюдоострыми головками. Один топор взял я другой Гимениус. Мы, не сговариваясь, бросились к планшетам и принялись их крушить. Изничтожить, стереть, изрубить ересь и мракобесие, невежество и глумление над святой литературой и наукой. Соприкасаясь с топорами, планшеты перекашивались, гримасничая шипели и разваливались трухой разложившихся материалов.
